Сергей Иванович Купавин, царство ему небесное, у нас в пароходстве, да что в пароходстве – и во всём Минморфлоте – был личностью легендарной. С момента своего назначения руководителем крупнейшего линейного флота «страны советов». Вспоминая наши годы под его руководством, мы говорим, что это были лучшие наши годы, а многие скажут, что это и лучший наш руководитель. От Салабина мне не пришлось услышать мнение о Купавине, но сам я видел в Сергее Ивановиче масштабную личность. В нём были задатки политика и дипломата, он был въедлив в работе, дорожил кадрами и поддерживал в подчинённых чувство востребованности. Чтобы быть на высоте за столом переговоров с иностранцами, изучил английский язык – и хотя иные, из людей помоложе, над его языком посмеивались, но суть высказываний иноземцев он схватывал точнее и быстрее тех из нас, кто изучал язык дольше и начал гораздо раньше.

Думаю, здесь не столько заслуга Салабина (об их общих занятиях я не подозревал), сколько характер самого Купавина. Естественно, у Сергея Ивановича должны были быть враги на всех уровнях – слишком человек он был незаурядный. Но ни Салабин, ни я к его врагам не принадлежали.

Открытие о том, что Салабин с нашим общим начальником общался гораздо теснее, чем можно было предположить, было для меня, пишущего сейчас эти строки... нет, не громом среди ясного неба, но... заставило вспомнить по-новому разные моменты нашего прошлого.

Салабину пришлось догонять тех, кто пришёл в пароходство со специальным образованием (пусть даже и с поверхностным знанием «международного морского языка»). Среди догоняемых особенно значительной была прослойка выпускников Одесского ОИИМФа – это было крепко спаянное землячество, а в целом по отрасли – даже лобби... Достаточно сказать, что они ежегодно проводили свои «всесоюзные съезды выпускников» – то в одном, то в другом морском порту страны. Практически все руководящие уровни в морском порту «Ленинграда» комплектовались из одесситов. В нашем управлении международных линий (УМЛ) их тоже было достаточно, но в ранге молодых специалистов. Салабин этим статусом не обладал: он пришёл самостоятельно, а не по распределению. Сам я пришёл не из Одессы, а из Макаровки, точнее – уже с моря, по состоянию здоровья. Воистину, нельзя судьбу предугадать: Салабин на здоровье не жаловался, я же был списан по здоровью – Салабина больше нет, а я скриплю...

В члены руководящей партии меня приняли ещё на море, поэтому, сойдя на берег и оказавшись в УМЛ, я посещал партийные собрания. Было жалко времени – а что поделаешь: посещал! Там-то и услышал, да к тому же – с трибуны, фамилию моего шапочного знакомого Салабина (тогда безпартийного): его отметили в числе молодых, растущих, перспективных... И услышал я это не из чьих-либо уст, а от самого начальника управления.

Вскоре мы с Геннадием познакомились поближе. Поэтому, когда приходилось и далее слышать похвалы Салабину, а они казались кое-кому непомерными – я на это реагировал спокойно.

В дневнике Салабина приводится разговор Купавина с Леночкой Алябьевой, о котором сама Алябьева сообщила Гене. Замужняя Леночка была хорошенькая женщина и легко вступала в разговор с любым начальником. Странно здесь то, что разговор случился в городском автобусе по пути на работу, – а ведь Сергей Иванович ездил на собственной «Волге»... Ну, возможно, машина не завелась, может, зима была, морозы (даты в дневнике Салабина отсутствуют). Сергей Иванович поведал Лене, за чтó он любит Гену Салабина, который прежде работал в «коммерции» бок о бок с Леной. В это всё можно поверить, если действительно Купавину пришлось добираться на работу городским автобусом. Но зачем было Салабину это записывать? Это на него не похоже. Разве что он тогда уже мнил себя писателем и по зёрнышку случаи собирал...

Другой записанный разговор: шеф спросил Салабина, что говорят о нём в пароходстве:

- В Москве дали мне понять, приватным образом, что люди меня боятся... Это правда?

- Где боятся? Тут – или в Москве?

- Ты не виляй! – разсердился Сергей Иванович. – Про Москву я, что ли, стану тебя спрашивать?

- Я такого не ощущаю, – ответил Геннадий. – Ваша прямота, наоборот, многим импонирует, даже резкость ваша нравится, особенно женщинам. Конечно, ваши крылатые выражения тут же пережёвывают все кому не лень – с удовольствием, но без антагонизма.

- А без учёных слов ты не можешь!.. Ещё бы вспомнил парадигму! – фыркнул Сергей Иванович. – Что за крылатые выражения?

- А вот... что менеджер флота должен «уметь грамотно пить виски, водить машину и стучать на пишущей машинке».

- Ну и что тут особенного?

(А надо вам сказать, что береговой менеджер в ту эпоху не часто нюхал виски, кое-кто водил машину, заработав её в морях непосильным трудом, и только стучать на машинке умел каждый второй – на двух языках.)

- Просто, Сергей Иваныч, все ваши выражения подхватываются массой и дают пищу для разговоров... для выводов, я хотел сказать. Хотите моё мнение, Сергей Иванович? Если кто и боится вас, так это люди вашего уровня по службе или выше. Вы слишком сильная фигура для них.

- Да? Ты думаешь?.. – Купавин ладонью растёр себе щеку. – Гм... Ну ладно, ступай. Я подумаю.

Сергей Иванович, взлетевший на гребень контейнерной революции и одновременного вхождения «совморфлота» на рынок линейных перевозок, запомнился нашему морскому люду неуклонным продвижением людей рабочего звена для деловых поездок за рубеж. Раньше было как: начальник пароходства либо его зам, готовясь к выезду за рубеж, требовал от соответствующего специалиста две бумаги – справку и «техзадание». Справка представляла собой изложение истории вопроса, которым предстояло заниматься боссу на зарубежной встрече; техзадание формулировало задачу, которую пароходство (или Минморфлот) намеревалось решить в интересах отрасли и страны в целом: минимальные и желаемые параметры.

Купавин стоял на том, что конкретный работник лучше всех вооружён знанием проблемы, её побочных вариантов и следствий, – именно ему надлежит быть участником переговоров, а будет ли присутствовать при этом верховное начальство? – желательно, но необязательно. Это необходимо уже тогда, когда надо скрепить готовое решение высокой подписью.

Другое дело, что эта идея не торжествовала, пока не стали создаваться совместные с иностранцами компании за рубежом. Салабин готовил справки и техзадания для начальника пароходства и его замов, иногда и для Купавина, но никто из средних одесситов или Салабина и меня грешного в загранкомандировки не ездил – вплоть до конца семидесятых. Москвичи из министерства нам говорили: благодарите вашего Купавина; без его настойчивости – фиг бы вы стали выездными.

Возвращаясь из поездок ко всяким голландцам и западным немцам, Купавин делился с Геннадием некоторыми выводами и наблюдениями. Спустя несколько лет совместной работы от Сергея Ивановича стало возможным услышать выражение типа «наша премудрая партия», а из впечатлений Купавина о пресловутой «загранице», по мере общения шефа с иноземными топ-менеджерами, Геннадию запомнилось одно:

- Они, в минуту откровенности, говорят, что мы отстали лет на сорок – или навсегда.

- И это правда?

Купавин кивнул.

- А как же космос? А... безработица у них?

- Хм... – сказал Сергей Иванович. – Какое дело до нашего космоса тому же Зонневельду? А в смысле комфорта жизни – мы точно отстали... Боюсь, что навсегда. Ты сам же видишь: удобных папок-сшивателей – и то у нас нет! Ленту «скотч», флаконы с замазкой – получаем от них. Всюду у них пандусы для инвалидных колясок, для даунов – даже трапики в автобусах...

- Может, у нас даунов не так много?

Сергей Иванович посмотрел на Салабина – и разсмеялся:

- Ты прав! Пока ещё поменьше.

И добавил нечто совсем загадочное:

- Но наука на этом не остановится!

Смысл этой фразы дошёл до Салабина спустя много лет, когда переспросить об этом шефа было невозможно.