Вводную лекцию, как водится, Лева начинает с истории здания и его заказчика, купца и поставщика императорского двора Ивана Дурдина, прославившего себя и Россию своим знаменитым пивом. «Но с той поры, как в 1914 году ввели сухой закон, к сожалению, не стало пива, которым я мог бы перед важными гостями похвалиться!..» (И то правда, «Торгмортранс» прислал импортного чешского.)

«Резная лестница каррарского мрамора, мрамор везли специальными пароходами, вместе с резчиками из Италии...» Так ли, Лёвушка, не увлёкся ли ты?

О портрете Ленина на лестничной площадке – ни слова, понятное дело... Зато на втором этаже – Айвазовский. «Девятый вал». В метрах – где-то три на четыре... Она не может не остановить даже британского лорда с напряжённой губой. Лева развивает свой успех:

«Эту картину мы приобрели у одного генерала, а тот получил её в наследство... стоимость её намного выше той суммы, что нам пришлось заплатить... Это подлинник, леди и джентльмены! Йес, йес! Её оценку у экспертов мы провели неофициально, в противном случае у нас её отнял бы Русский музей!..»

Гости смеются, начинает смягчаться и Кацкун. Лёва пришпоривает коня... «Вот –  настоящий директор!» – молча восхищается Салабин.

Леди Дэндрофф склоняется к полотну, затем отступает – и окидывает картину взором.

«Справедливости ради стоит сказать, что Айвазовский охотно делал копии своих картин под заказ. Поэтому вы видите одну из авторских копий...  Теперь прошу вас в Золотой зал, где мы даём концерты мастеров искусств для иностранных моряков, полюбивших наш клуб...»

Из Золотого зала только два пути: дальше в Пристройку, то бишь в дискотеку, или спускаться в каминный зал, где накрыты столы. Артур, наверно, уже поставил флажки, но лекция Лёвы ещё в самом разгаре.

«А теперь, дорогие гости, перед вами, наподобие грандиозного окна в Европу, настенная фреска – Петербург петровских времён!.. Правда, это пока эскиз... В готовом виде это будет увеличенная копия полотна итальянского мастера, оригинал которого, как сообщают, хранится у самого папы римского!..»

Что знают гости про «окно в Европу», то Салабину неведомо, но папу римского и следующие за ним имена Ласкарёв выстреливает как из пушки: Франческо Тазелли, Трезини, Растрелли...

Почему окно, а не дверь? А потому что поэт, настоящий, – всегда пророк... Он предсказал «железный занавес»!

Милорд и леди переглядываются, Кацкуну – что горохом об стенку, а Салабин снова восхищён: «Силён бродяга Лёвушка, уловил ветер гласности и самобичевания!..»

Но слушаем, слушаем: «Обратите внимание, какой мощный дубовый резной потолок!.. Обратили? А теперь – внимательнее присмотритесь!»  – Дамы щурятся, мужчины напрягают животы...

«Ни за что не догадаетесь! Это – раскрашенный гипс!»

И, наконец, прежде чем спуститься к столу, завершающий дивертисмент... Когда среди гостей присутствуют дамы, Ласкарёв непременно ведёт экскурсию в уголок Золотого зала.

- Интереснейшее место во дворце!.. Иван Иванович Дурдин, как удалось установить нашим следопытам, был не прост, ох не прост! Вы видите? – вот здесь, за креслами, квадратное отверстие с заслонкой... Как будто лаз в другое помещение, на уровне плинтуса. Наши энтузиасты не поленились, забрались туда – и что обнаружили?..

Предвкушая эффект от приготовленных им слов, Лёва торжествующе смотрит на лица британцев:

- Увидели потайную комнату, из которой – подземный выход на канал, к причалу, к воде, прямо к петербургской гондоле... И нам не нужно напрягать воображение, верно?.. Дурдин был мастером на всякие эскапады и большим поклонником прекрасного пола.

Экскурсии конец, лица разворачиваются к лестнице, но Лёвушку понесло – и он немного пересаливает:

- Представим, что благоверная у пивного короля – тучна и некрасива, ей ни за что не нагнуться, чтобы обнаружить потайной ход за креслами, а прислуга – та трепещет перед Хозяином, хранит его тайны. Он же исчезает через это лаз, как привидение... Или – возникает!.. Да, милые дамы, дворец задуман изначально как дом с привидениями!..

Леди вежливо улыбается. Будь Илона ей ровня – они бы переглянулись.

Разселись гости под звон курантов напольных часов лондонской работы прошлого века – в виде Биг-Бена с человеческий рост. Даже тут не последовало заметного восторга с британской стороны – они другого и не ждали. А это ведь гордость Ласкарёва! – купил, выйдя за пределы полномочий, нарушив сразу три инструкции (если не хвалился просто). Дальше вышел на арену союзный министр с разсказом о способах рыбалки и приготовления икры на Дальнем Востоке. С языком у него более-менее, да и разсказывает явно не впервой.

Артур наведывался в зал – контролировать официантов и замерять температуру у начальства. Вернулся, хрустя пальцами, и со смешком предложил:

- Ну что, мои дорогие!.. Перекусим и мы: прошу на служебную территорию!

Вдвоём с Лёвой уговорили и Салабина.

- Лёва, куда же мне податься? – бормотал тот старому приятелю. – Жена, дети малые... А чувствую, что уволен!

- Бог не выдаст, свинья не съест! – комментировал Артур, сам уставший от напряжённых ожиданий и теперь от всего отрешившийся (ему-то легче: торговля виноватой быть не может!).

- Лёва, ты вроде «вась-вась» с замом по кадрам?.. – гнул своё Салабин. – Может, как-нибудь... незаметно... меня вернут в эксплуатацию, а? Надоело с чинарями – сил больше нет!

- Гена! – торжественно приложил друг Лёвушка руку к груди. – Мы с тобой сколько лет друг друга знаем?

И чуть первым же куском не подавился: начальство вызвало любимца публики – «весь вечер на манеже!» – к столу, усадило, и он, не притрагиваясь к закускам, стал описывать в красках славную историю Интернационального клуба моряков под отеческой рукой Виктора Якольча.

Мы с Артуром слушали сквозь приоткрытую дверь и, сомкнув уста, беззвучно жевали, роняя слезу...