* * *

 Судя по тому, что пишут о Пастернаке его биографы, владел он несколькими языками и значительную часть своей жизни посвятил переводам. Языком собственного творчества Пастернак избрал русский, однако, как мы успели убедиться, владел он им далеко не в совершенстве. В числе сотен ляп, сотворенных им в романе «Доктор Живаго», одно из первых мест занимают ляпы грамматические и стилистические. В особенности русского языка, не только литературного, но и разговорного Борис Леонидович внедрялся с большим трудом. Рассмотрим, к примеру, такую фразу со стр. 65 его романа. «Юра, Миша Гордон и Тоня весной следующего года должны были окончить университет и Высшие женские курсы». Может быть, на каком-нибудь из иностранных языков последовательное перечисление имен и затем в нужном порядке сделанное перечисление законченных этими лицами учебных заведений позволяет правильно понять, кто из них и что окончил. Но, поскольку имен тут перечислено три, а учебных заведений – только два, пожалуй, ни на одном из языков мира правильно осмыслить эту фразу, при таком ее написании, не удастся. На русском же она читается как явная нелепость: словно все они – Юра, Миша и Тоня окончили сразу и университет, и Высшие женские курсы. Написать так и не осознать того, что коверкаешь великий и могучий язык, мог лишь человек так и не почувствовавший достоинсв и возможностей этого языка. Интересно: как справлялись с подобными ляпами Пастернака переводчики? Читая такие строчки, начинаешь понимать, почему фанаты Пастернака объявили его роман (в порядке какого-то странного исключения) «не подлежащим обсуждениям и комментариям». Совсем не потому, что он написан безукоризненно, а именно потому, что написан предельно бездарно. Прямых дискуссий с оппонентами славящие «Доктора Живаго» пастернаковеды боятся, как огня. Включившись в такую полемику, им пришлось бы комментировать сотни убогих по мысли и неграмотно написанных автором романа строчек и значит предать его писательскую бездарность гласности. Поэтому на критические выступления оппонентов они отвечают, как правило, молчанием или торопливо отделываются общими словами, лишь имитирующими деловую аргументацию. Некоторые из них («в сознании бессилья своего») теряют выдержку и срываются на грубую брань, вселяющую в души их оппонентов уверенность в своей правоте.

 * * *

 «Служба у Кологривовых не помешала Ларе окончить гимназию, поступить на курсы, пройти их и приблизиться к их окончанию, которое ей предстояло в будущем году» (стр. 75). «Поступить на курсы и пройти их», очевидно, надо понимать, как эти курсы окончить. А «приблизиться к их окончанию в будущем году» ( год – четверть срока обучения на курсах) – это уже нечто иное, с «пройти их» никак не сочетающееся. Да и сказано все это как-то не совсем по-русски.

 * * *

 «При их (Юры и Тони. – В.С.) появлении она (Анна Ивановна. – В.С.) поднялась на локте, посмотрела на них сбоку, велела повернуться и сказала…» (стр. 70). Что сказала Анна Ивановна, не имеет значения. Смутило меня тут показавшееся мне сначала лишним слово «сбоку». Я не мог понять, что оно означает и почему автор так написал. Вошедшие Юра и Тоня стояли к Анне Ивановне лицом, и видеть их сбоку она не могла. Но потом я все же догадался. «Посмотрела на них сбоку» – это, значит, посмотрела, лежа на боку, т.е. с собственного боку. Если бы Борис Леонидович написал «с» отдельно от «боку», то до вложенного им в это слово смысла можно было бы добраться и поскорее. Всегда считалось: если кто-нибудь смотрит с чего-то (со сцены, с трибуны, с кровати), то это «что-то» не является частью его собственного тела. Но, оказывается, можно посмотреть и с собственного боку, а, значит, можно посмотреть и со спины, и с живота. А если бы Анна Ивановна не лежала, а сидела? С чего бы она смотрела тогда? Ошибиться случайно можно раз или два, а у Пастернака подобных ляп сотни. Это уже не ошибки, а демонстрация уровня писательских возможностей автора. У графомании есть одна выразительная, разоблачающая ее особенность. Всему, о чем бы ни шла речь, графоманы стремятся придать значимость обязательно больше той, какою она может на самом деле быть. Очевидно, считают, что так будет «более лучше» и убедительней. Пастернак смело наполнял свои тексты грохочущими как танки гиперболами. Преувеличивал он все, что происходило с его героями и в горе, и в радости. Юра Живаго будучи еще юношей уже ощущал себя «на равной ноге со вселенною» (стр. 88), хотя чувствовать себя на равных человек не может даже с рассердившейся погодой. Герои его романа любили друг друга только так, как не любил никто, нигде и никогда. Паша Антипов любил Лару «до безумия». Еще бы! Ведь была она «умопомрачительно хороша». Весь белый свет и даже космос были вовлечены автором в оправдание взаимной любви Юрия Живаго и его любовницы – жены Паши Антипова – Лары. И со своей женой Тоней Юрий общался столь же горячо: после разлуки они бросались друг другу на шею, «как безумные».