Напомним фабулу: семья Николая II (он сам, его жена, сын и 4 дочери – всего 7 человек) и некоторые лица, непоколебимо решившие до конца разделить ее участь (доктор, фрейлина, лакей и повар – всего 4 человека), в ночь с 16 на 17 июля 1918 г. были расстреляны в подвале Ипатьевского дома Екатеринбурга командой Я. Юровского. В ту же ночь 11 тел доставили в урочище «Четырех братьев», что в 16,5 верстах от города по Коптяковской дороге. Там, у заброшенной шахты рудника, с утра 17 по утро 19 июля огнем и кислотой уничтожались трупы, а прах был сброшен на дно малого колодца шахты. Оттуда в 1919 г. и поднял на поверхность слой, содержавший следы уничтожения тел, колчаковский следователь Н. Соколов, назначенный после своего предшественника И. Сергеева. Тщательным осмотром обнаружил он несомненные улики избавления от тел и сделал вывод: царская семья погибла и последнее ее пристанище – дно колодца шахты рудника.

В системе его доказательств, правда, недостает одного звена – нет убедительного ответа на вопрос, сколько именно трупов стали прахом: все или только часть. Он ничуть не сомневался и отвечал: все. Однако решающего доказательства, такого, которое снимает последние сомнения, дать не смог. Поэтому уже в то время пошли гулять легенды всякого рода лжеочевидцев, в основном, конечно же, фанатично преданных монархической идее.

И вот ныне выводы Н. Соколова вновь подвергаются проверке на прочность, теперь уже «останками из-под мостика», – мостика, версты на 4 отстоящего от рудника.

Сам по себе переход к любой иной версии, включая и «версию мостика», вполне допустим, но только при полной уверенности в несостоятельности «версии рудника». В данном же случае такой уверенности нет; напротив, есть убежденность в неопровержимости версии Н. Соколова, которая выдерживает самые принципиальные проверочные и контрольные вопросы. В том числе и критически важные. Сформулируем их:

I.    Достаточно ли было энергоносителей, имевшихся в распоряжении команды Я. Юровского, для того чтобы на руднике: а) полностью расплавить всю белковую массу 11 трупов; б) растворить без остатка всю костно-черепную массу 11 трупов – не оставив от них ничего, кроме следов расплава и пепла?

II.  Есть ли доказательство тому, что на месте у рудника уничтожены не один или два, а все – именно все – 11 трупов?

III. Опровержимо доказательство об уничтожении всех 11 трупов или неопровержимо?

Таковы ключевые вопросы. Ясность по ним означает ясность по всей «версии рудника».

Нынешнее следствие избрало иной путь. Оно сосредоточилось на одной версии, вокруг мостика. Но оно ни «да», ни «нет» не говорит о версии с рудником. Между тем предельно ясно, что обе версии в полном смысле слова альтернативны: их сосуществование невозможно, одна в принципе исключает другую, у них нет ни единой точки взаимопересечения – раз нашли в шахте рудника, то не могли найти под мостиком, и наоборот. Значит, утверждение одной означает отбрасывание другой. Тут классический случай несовместимости типа «либо – либо», когда третьего поистине не дано.

И если применительно к такому именно случаю новейшее следствие отказывается от проверки «версии рудника» – от проверки всесторонней, с применением всех методов современной научно-технической криминалистики, – оно уже вступает в кричащее противоречие с элементарными канонами криминального исследования. Оно, можно констатировать, изначально двинулось по ложному пути.

Быть может, оно выяснило некие изъяны следствия восьмидесятилетней давности? Нет, оно не обнародовало еще ни одного, ничем не поставив под сомнение ни единого вывода Н. Соколова. Отсюда уже позволительно сделать предварительное пока заключение: сегодняшним следствием двигают мотивы, никак не связанные с состоятельностью или несостоятельностью следствия под руководством Н. Соколова, т.е. мотивы, вообще внешние по отношению к сугубо криминальной стороне дела.

Согласно законам логики, из совершенно правильных посылок могут следовать как верные, так и ошибочные умозаключения. Так вот, если все посылки верны и верность их отчетливо осознается, а заключение тем не менее намеренно выводится в противоречии с ними, тогда перед нами настоящая фальсификация. Исключать фальсификации нельзя. Законы логики просто обязывают поставить и выяснить вопросы такого свойства:

а) не сфальсифицировал ли данные своего следствия Н. Соколов?

б) не ради ли фальсификации ведется сегодняшнее следствие?

Какое-либо возражение по поводу поставленных вопросов недопустимо. Они продиктованы законами и канонами криминального исследования, без их выяснения оно по определению ущербно, неполноценно.

Наконец, последнее вводное замечание. Существует строго научный критерий полноты и объективности всякого уголовного расследования. Он гласит: следствие является объективным, обладает необходимой и достаточной полнотой тогда и только тогда, если для итогового заключения ему не понадобилось от обвиняемого лица ни единого слова показаний. Такой критерий, интуитивно применяемый лучшими следственными работниками (а Н. Соколов, безусловно, принадлежал к их числу), с 1930-х гг. получил математически строгое доказательство в виде теоремы неполноты Геделя. Показания обвиняемого, по теореме, заведомо не могут входить в базу доказательств. Хотя данный критерий до сих пор не закреплен в виде обязательной и всеобщей процессуальной нормы, мы будем следовать ему неукоснительно.

Применительно к разбираемому случаю он требует отставить в сторону показания Я. Юровского и любого иного из членов команды, словно таких показаний не существует вовсе. Окончательные выводы должны быть сделаны без привлечения словесных показаний и признаний участников событий.

На том перечень вводных замечаний и постановочных уточнений нами исчерпан. Перейдем теперь к рассмотрению вопросов в том порядке, как они сформулированы.