Читатель, наверное, давно уже утомился и клянёт автора за долгострой повествования о том, как доярка детей растила; печёт его, возможно, интерес: куда же девался Гришка Бродов, пора бы уже приступить к этой части истории, а он у вас, господин хороший, ещё в пелёнках  ботáется.

Автор с критикой согласен, он сам притомился  сучить  длинную пряжу-нить рассказа, тем более на дворе жара за тридцать и на небе ни облачка, только к ночи прохлада некоторая падает с росой, и легчает на душе, перо подвижнее становится.

Что же касаемо Гришки, так он не один в пелёнках, а с братом Ванюшкой, вон дают, ногами молотят. И хотя сказано было, что младенцы тихие и спокойные, всё же один от другого отличались заметно. Ванька рядом с Гришкой богатырём казался, он и родился на полкило тяжелее. А Гришка потоньше костью, но поживей.

Распеленает мать Ванечку, возьмёт на руки кормить, а он вцепится пальцами в грудь и сосёт, сосёт…  Наестся и отвалится. И всегда одинаковым манером: сначала правую рук отымет от сиськи, сожмёт кулачок и поднимет руку, будто сигнал какой подать хочет. И палец указательный в потолок направит, дёрнет рукой (этот жест Маруся назвала «За Родину! За Сталина!») и отбросит её в сторону, и отвернётся от источника своей благодати, а левую руку пока от груди не отпускает. А затем погладит её, словно поблагодарит, и улыбкой мать-кормилицу наградит.

А Гришка с первого же кормления бузить начал: во-первых, давайте ему грудь первому, а во-вторых, только левую. Если мать первым взяла Ивана – крик, если к правой груди – крик, и после Ивана не притронется к правой. А как насосётся, двумя руками оттолкнётся от материной груди, отвернётся и ногами засучит. И если его сразу на стол не положить, не перепеленать да в кровать не положить – будет скандалить.

                                                              74

Ваня в пелёнках спал смирно и после сна лежал и помалкивал, только агукал иногда. Гришка, проснувшись, начинал вертеться в пелёнках и в итоге добивался свободы, причём тоже без крика.

Книжек по воспитанию детей, изданий доктора Спока у Маруси не было, но посмотреть со стороны опытному человеку – она всё делала правильно,  как по написанному. Откуда у простой русской крестьянки взялась такая хватка, умение ухаживать за детьми?! Гены, инстинкт материнский? Кто ни зайдёт к Бродовой  – дивится: дом прибран, дети ухожены и сама – приятно посмотреть: помолодела, похорошела, расцвела.

Скажете, так не бывает, только в книжках можно прописать А хоть бы и так. Мне героиня нужна без зазоринки и зазубринки, идеальная. Не без грехов, конечно, но она их все совершила ради материнства, исполнения женского долга, в конце концов, ради счастья своего. И грехи свои она отмолила и они были ей отпущены. И казалось ей иногда, что и не рожала она вовсе, а вымолила Ваню и Гришу у Господа, и Он дал ей их на воспитание, и она приняла детей, как родных.

Одно её тревожило: всё чаще бывал у неё Юрий Голубев, всё больше она привыкала к его помощи, всё сильнее ощущала, что просто так его участие в воспитании двойняшек для неё не кончится. И вот однажды она договорилась с Аграфеной, что та подежурит возле  её грудничков, пока она отлучится в храм; сцедила для малышей молока и приготовила из козьего прикормку. А с Голубевым – куда деваться? – договорилась, что он, если сможет, отвезёт её в церковь. Она хотела попасть к отцу Павлу на исповедь.

Написала на бумажке свой главный грех на сегодня: принимает помощь от человека, которого не любит, но не может её не принять, так как трудно одной управляться  с двумя детьми.

- Раба Божия, разве это грех? Не обязательно любить каждого, кто тебе помогает. То есть, конечно, Господь наш Иисус Христос призывает нас любить каждого  христианина, он даже говорит: «Любите врагов ваших».

- Но не той любви ждёт от меня  человек, который мне помогает. Он хочет, чтобы я стала женой его.

- А он требует этого от тебя, настаивает или просто надеется?

- Он надеется и предлагал уже много раз. Он друг мужа моего Степана, на войне погибшего. Как пришёл с войны, так…

- И до сих пор надеется… А ты значит, Мария, согрешила не с ним и отказываешь ему… - Мария согласно кивнула. – Я тоже посоветовал бы тебе подумать.  Но… знай, что церковь считает брак греховным, ежели он не освящён обрядом венчания.

- Я не могу, батюшка, выйти за него!

- Почему же?

- Господь не велит!

- А как ты это чувствуешь?

- Не знаю. Просто чувствую, и всё. И вижу сны, и вообще, я запутываюсь.

- Господи, прости меня, рабу грешную! – И Мария повторила за батюшкой и перекрестилась.

- Господи, наставь меня! – и она стала повторять за ним слова молитвы.

- Грех не в том, что ты отказываешь человеку, который любит тебя, в его намерениях, а в том, что ты, принимая от него добро, даёшь ему повод надеяться и продлеваешь его пустые надежды. Ты должна избавиться от этого греха. Господи, прости рабу грешную… - Маруся, крестясь, приложилась к «Евангелию» и кресту на поставце, встала на колени…

После причастия она не задержалась на службе, домой заспешила, быстро вышла из храма, села в машину рядом с творящим ей добро и не ведавшим, что о нём сейчас была беседа в церкви.

                                                              75

- Маруся, а давай заедем в клуб, там сегодня новая картина «Председатель»; говорят, про нас и очень сильная.

- С ума ты сошёл, Голубев, - и,  вспомнив  слова  батюшки,  продолжила  полегче, -  

ну, что ты, Юрка, вези меня к детям, там Груня одна…

Покидая машину у ворот своего дома, поблагодарила  холодно и официально:

- Спасибо, Юрий Васильевич. Извините, что оторвала вас от дел, постараюсь впредь  вас не отвлекать подобными просьбами.

- Ну, ты, мать, даёшь! – удивился Голубев, - разговариваешь, как начальник, который собирается предложить подчинённому написать заявление об уходе по собственному желанию.

- А хотя бы и так. А подчинённый сто лет не догадается написать по собственному. Ну, спасибо за всё.

- Пока. Завтра как…

Но Бродова уже хлопнула калиткой, и слышно было, как она затопала по ступеням.

- Во даёт, - пробормотал Юрий Васильевич. – К чему бы это? Надо обдумать. – Завёл свой «вездеход» и поехал в магазин за обдумывалкой.