Упрямец Григорий всю неделю до праздника запирался в пристройке и упражнялся на гитаре, а Ваня поправлял ему слух и напоминал мелодию. Потом Гришка показал песню руководителю кружка. Тот загорелся Гришкиной идеей и добился-таки своего: парня включили в программу праздничного концерта.

В день 35-летия Победы в зале совхозного клуба среди фронтовиков можно было заметить и Юрия Васильевича Голубева, приглашённого не как работника совхоза, а в как односельчанина. Он был в старой сохранившейся гимнастёрке при орденах и медалях, в галифе и сапогах. Жизнь, которую он избрал для себя, не давала увеличиваться его одеждам в размерах. Он сидел в группе ветеранов войны рядом с Екатериной и Пашкой. Когда вошёл в клуб, многие старички почтительно приветствовали бывшего директора, а молодёжь,  родившаяся  после   войны   и   заменявшая   уже   на   рабочих   местах   своих  

родителей, и понятия не имела о нём никакого, и когда мать или отец здоровались с Голубевым, их  взрослые дети спрашивали: «Мам, пап, а кто это?»

                                                                        106

Маруся  тоже нарядилась в праздничный костюм с наградами на жакете, погляделась в зеркало, пригладила ладонями поседевшие виски (пятьдесят три уже, что вы хотите), положила  в сумку шаль для концерта и пошла в клуб, думая, как бы ей после выступления быстренько переодеться и пробраться в зал Гришу послушать. Ваня шёл рядом с ней, ему  сегодня предстояло петь в детском хоре…

Знатную доярку руководство пригласило в свой ряд, где, между прочим, восседала Серафима Юркина и Эр Шматко.

- Да я с краю присяду, мне скоро идти в хор, спасибо. – Она с Ваней села на боковые стулья, попросила его постеречь место и заспешила за сцену. На её кресло тут же опустилась Любка Заболотнова.

- Здесь мама сидит, - пытался остановить её Иван, - она сейчас в хоре, а после сюда вернётся.

- Ничего, ты ей и уступишь, не старичок, постоишь.

Ваня промолчал, грубить не стал, не Гришка, а сидел и придумывал хлесткий ответ.

Торжественную часть воспевать не будем – она традиционна и знакома всем, кто трудился в стране советов: доклад директора или парторга, приказ по коллективу, перечень награждённых премиями и грамотами к празднику – всё, как у всех по всей стране.

            А после торжественной части началась и часть художественная. Открывал её совхозный хор. Он исполнил традиционные для хорового пения два произведения на военную тему: «Ой, туманы мои растуманы…» и «Едут, едут по Берлину наши казаки…». Третьим номером планировался сюрприз:   модная, ставшая народной  песня Давида Тухманова на стихи Владимира Харитонова «День Победы». Только ведущая открыла рот, чтобы объявить её,  как из зала раздался голос Алексея Сычёва: «Маруся, спой «Калину»! «Калина» нынче не планировалась, она была как бы не в теме. Ведущая растерялась, посмотрела на хормейстера, на первый ряд, где сидело руководство, а из зала опять запросили «Калину», но уже в несколько голосов: «Калину», ну, пожалуйста!» И вот уже почти весь зал захлопал и закричал: «Ка-ли-ну»! «Ка-ли-ну»! «Ка-ли-ну»!

            Ведущая сморщила своё личико и посмотрела на неизменного директора Лашкова, постаревшего, поседевшего, но державшегося до сих пор молодцом. Он нынче как фронтовик тоже был при наградах, но в новом пиджаке, так как в минувшие годы изрядно прибавил в весе. 

Лашков махнул  рукой: валяйте, мол. И тогда ведущая объявила:

- «Калина»! Слова и музыка поэта Георгия Чистякова, друга нашего хозяйства. Солистка Мария Бродова.

Маруся пела вдохновенно и слышала, как ей кто-то подпевает из зала. А подпевали ей последние строчки куплетов «Ой, калина, ты калина…» Сычёв, Лашков и Голубев и потихоньку – Ваня-сынок.

Зал отхлопал ею заслуженное, она ответила глубоким поклоном и вернулась на своё место в хоре, и ведущая поспешила объявить новую песню, и хор грянул её. Запевал, блестя наградами на выгоревшей почти до бела старой армейской гимнастёрке, ветеран войны и хора завгар совхоза Василий Петрович Корнеев с косым шрамом через щёку – памяткой рукопашной атаки под Старицей в Калининской области.

Так что, праздник не обошёлся без сюрпризов. Во-первых, сюрприз для его организаторов – народный заказ на «Калину», во-вторых... В общем, после очередного номера – выступления струнного оркестра, где  и Григорий Бродов управлялся на гитаре, ведущая радостно объявила:

- А сейчас  выступает ученик нашей школы Георгий Бродов. Свою программу он объявит сам.

И  на  сцене появился чернокудрый подросток с дешёвенькой гитарой на верёвочке

                                                             107

через шею, встал на заранее указанное ему место под лучом софита и объявил: «Давай споём, подруженька гитара», фронтовая песня, автор неизвестен». В левой руке Гришка держал непонятного фасона головной убор, но когда он водрузил его на голову, всем стало ясно, что это шлем танкиста. Где он его раздобыл, неизвестно. И сразу от этой военной детали он стал серьёзнее и старше, и выше ростом -  повзрослел, в общем.

И запел Гришка ломким мальчишеским голосом, и зал слушал внимательно, многие – ревниво: ишь, манькины байстрюки повылезли. Но большинству песня понравилась, огрехи исполнения частью были прощены, частью не замечены, и хлопали  певцу от души.

- «Чёрный Ангел», слова и музыка Георгия Чистякова, – объявил юный певец.

В зале было много солдатских вдов; с первых же слов песни – комок к горлу и слёзы из глаз, и платки, и всхлипывания. Ветераны поводили головами, давя подбородками в груди. Последний аккорд и тишина. Если зал сельского клуба может взорваться громом аплодисментов, то это и произошло через несколько секунд. Гришка стоял, склонив голову в шлеме, боясь посмотреть в зал.

Плакала и Маруся – и от воспоминаний о Степане-танкисте, и от счастья, гордости за сына. Она, конечно, сидела на Ванином месте, а он пристроился в дверном  проёме открытого входа в зал. Стоял и не хлопал: он не понимал, за что хлопать? Ну, спел, что же такого?   Ништяк спел.  Петь  каждый  может.  Вот  если  бы  Гришка  из  трёх  разбитых  мотоциклов со свалки собрал бы один целый – вот это был бы ништяк. А так нормально и всё.

А из зала понеслись крики: «Повторить! Повторить! Театральное «Бис!» тут было не в ходу. Ведущая подсеменила к юному артисту, пылая от возбуждения щеками, и зашептала ему горячо: «Спой ещё раз своего «Ангела», давай, не тяни, пой!»

И Григорий Бродов повторил песню, и довольная публика снова наградила его аплодисментами, он поклонился и убежал за кулисы. А зал заставил его вернуться на повторный поклон.

= Дорогие односельчане! - Зазвучал голос  ведущей. – Поприветствуем нашего гостя и друга, члена Союза писателей СССР Георгия Чистякова!

Чистяков вышел с заготовленной по привычке представительской улыбкой с шикарной гитарой – не чета шиховской дешёвке, которую клеили на фабрике алкаши из местного ЛТП – ему инструмент изготовил один из знаменитых звенигородских мастеров, проживавших в Верхнем Посаде.

- Дорогие ветераны, дорогие труженики тыла! Я преклоняюсь перед вами! – и он низко поклонился, коснувшись пальцами пола. – Вы на своих плечах вынесли тяжелейшее бремя войны, вы спасли нашу землю от поругания, нас, пацанов, от голода и порабощения! Спасибо вам за наш нерастрелянный мир! – И поэт снова опустил голову в глубоком поклоне, а потом кинул в зал строки:

Это время минуло.

Мир шумливый в цвету.

Но молчанья минута

Раз бывает в году.

И встают летописцы

Исторических дней.

Как сердцам не забиться

В ту минуту сильней?!

Через годы и дали

Улетает в эфир:

- Это вы отстояли 

Для грядущего мир!

                       108

И стоял под аплодисментами, вскинув голову. Затем завёл за неё на плечо красный широкий ремень гитары и взял аккорд.

- Я подготовил для вас в пределах дозволенного времени интересную программу, но семья Бродовых, мать и сын, её у меня частично отобрали… Но я не в обиде – они прекрасно исполнили мои песни. У вас три  земляка воевали танкистами. Один, Степан Бродов погиб 8 мая 1945 года, в память о нём и прозвучала песня «Чёрный Ангел». Два танкиста вернулись с Победой – Юрий Васильевич Голубев и бойлерист Фёдор Лыков. Последнему я посвящаю эти стихи:

Долог, труден путь к Победе,

Огневой путь, боевой.

Он у Лыкова у Феди

Начинался под Москвой.

Нёс танкист солдата славу

Через ад лихих годин:

Курск и Корсунь, и Варшава –

Жив, здоров и взял Берлин!

Он домой с Победой едет,

Слава впереди спешит.

Из народа Лыков Федя,

А народ не лыком шит!

Лыков встал, смущённый, голова в  шапке седых волос, лицо ветерана  измождено   морщинами, смуглое,  чуть   ли  не  черное,  в   гимнастерке  с  боевыми  наградами  и  нашивками  по  ранениям.  Зал   приветствовал его горячими аплодисментами.

И будучи за кулисами, и стоя не сцене, Чистяков внимательно смотрел в зал; он заметил у многих ветеранов на глазах слёзы – когда хор пел «День Победы» и когда выступал Гришка. Тогда следующей песней он решил исполнить «Вам, ветераны»; он её объявляет и поёт:

Слеза по щеке ветерана

Сбежала в торжественный час.

Войны незажившая рана

Осталась на сердце у вас.

Солдаты – не маги, не боги.

Солдатский – не ангельский чин.

Легли фронтовые дороги

На лица их сетью морщин.

И память  по этим дорогам

Проходит, грохочет салют.

И вспомнится снова о многом,

А  боги вам честь отдают!

И перекрывая аплодисменты он крикнул:

- И на прощание до следующего дня Победы предоставляю мою новую работу. Публично исполняется впервые. Премьера песни «А память не вянет!», И он спел её, уже знакомую  Голубевым и Бродовой песню.

И когда он пропел: «До победы идти до конца!», «За Сталина!» - крикнул кто-то в зале. И этот крик потонул в громе аплодисментов, словно это был не скромный зал сельского клуба, а дворец съездов. А Чистяков,  откликаясь на эту реплику из зала, повторил припев, так что и заминки даже не случилось:

А память не вянет, она не трава.

И в бронзе, и в сердце, и в песне жива!

                      109

Зал подхватил повтор и завершил вместе с автором, а он стоял, склонив голову в благодарственном поклоне, и слушал аплодисменты.

Шматко хлопал вяло, на «За Сталина!» обернулся к залу, потом что-то хотел сказать Серафиме, но её не было рядом, она выскочила из «правительственного» ряда после «Чёрного Ангела» и побежала разыскивать Григория Бродова, к которому у неё возникли вопросы, и до сих пор не вернулась. А он, счастливый до макушки, готовился к выступлению детского хора, выслушивая вместе с братом  последние наставления нового хормейстера – студентки института культуры Зоечки Путинцевой – всему детскому хору и повторяя фрагменты финальной песни, которая должна была прозвучать в конце праздника. Это снова был «День Победы» Тухманова и Харитонова, но в исполнении уже сводного хора и всех участников концерта.

Юркина  потыкалась  по  углам  за  кулисами;  «Где  Бродов,  где  Бродов!»  Кто-то    

сказал, что в репетиционном зале, и она рванулась туда. Всунулась в дверь, каркнула:

- Бродов есть?

- Который, Гриша или Ваня? – Ласково спросила Зоечка.

- Этого, как его, который пел сейчас про чёрного ангела.

- Я! – Гришка расплылся в улыбке, ожидая похвалы.

- Выйди! – Приказала Юркина. – Зоя, извини, не буду вам мешать. – Гришка вышел, Серафима прикрыла дверь.

- Кто тебе разрешил петь эту дурную песню?

Народный артист Устьев опешил.

- Никто. Я сам.

- Где ты её взял?

- У Юрия Васильевича Голубева. Он её у нас на майские праздники пел. Она всем понравилась, мне тоже. Это хорошая песня. Я попросил Голубева, а он на танке воевал, списать слова. Он их мне продиктовал. Вот. Я их выучил. Репетировал дома целую неделю и спел. Вы же сами слышали, сидели в первом ряду. Гром аплодисментов. – Гришка тараторил, не давая Симке вставить хоть словечко, боясь услышать что-то нехорошее.

- Стоп! – Юркина остановила поток Гришкиного красноречия и перешла на «вы». – А вы знаете, молодой человек, что у нас такие песни не поют?

- У кого это у «вас»? – раздалось у неё за спиной. Она вздрогнула, резко повернулась. Перед ней стоял автор «Чёрного Ангела». Он тоже вышел из-за кулис, чтобы поблагодарить Гришку, пока на сцене выступали плясуны.

- У нас в стране, в Советском Союзе… - Нерешительно произнесла Юркина, но потом собралась и пошла в атаку. - А вы, собственно, говоря, кто?

- Я? – Чистяков замялся, подбирая слова, как бы повесомей представиться этой мымре, чтобы сразу отвяла. – Член Союза писателей СССР, член бюро творческого объединения поэтов Московской городской организации Союза писателей России, автор этой песни, и стихов, и мелодии, заслуженный работник культура РСФСР Чистяков Георгий Иванович.

- Ну что ж, очень приятно. А я – директор клуба и художественный руководитель всех студий и автор всех наших творческих программ, в том числе и сегодняшней. Что касается непритязательной мелодии вашей песни – пусть её разбирают специалисты, по музыке. Но текст песни…

- Стихи, - поправил поэт.

- Хорошо, стихи, скажу вам как заслуженный работник культуры РСФСР, - козырнула Симка, -упаднические, не наши стихи. - Она повернулась к Григорию и быстро, без паузы: - Марш готовиться к выступлению! -  и подтолкнула его к двери.

Чистяков широко улыбнулся:

- Конечно не ваши. Это мои стихи. И я знаю, что они хороши, и песня вполне.

                                                            110

- А я утверждаю, что у нас такие не поют.

- У кого это «у вас»? – опять насел Чистяков.

- Не валяйте дурака. У нас – значит в нашей стране, в Советском Союзе.

- Потому что в жюри заседают такие ортодоксы, как вы.

- Но вы себя-то хоть раз послушайте до конца, со стороны. Персонаж рассказывает, как сгорел на броне и после смерти своей страшной, согласны? - сообщает, как произошла его гибель, как ему хотелось прийти домой с войны, спеть песню под гармонь, и просит его не забывать. Вы соображаете, что вы пишете? Это же чистой воды мистика. Здесь социалистическим реализмом и не пахнет. «Нам песня строить и жить помогает», вам эта формула известна?

- Песня, как и  поэзия, как и вся литература, искусство, должна не только помогать строить,  но  и  утишать  боль  сердечную,  подставлять  плечо  в  горе,  посылать в сердце  

                                                               113

сладкую печаль и слёзы, а слёзы облегчают нас в горе, в общем, помогают сочувствовать, любить, в конечном счёте, воспитывать в человеке человеческое. Я, конечно, в «Чёрном Ангеле» до таких высот не поднялся, но я видел, как плакали женщины в зале. А что касается сюжета, так в нём поёт не персонаж, а душа его, и в плане содержания в песне всё в порядке.

- Душа?

= Да, душа, и, простите, мне поря на выступление. Скажу только, исключительно для вашего спокойствия, эти стихи опубликованы в моём последнем сборнике, он залитован, так что не волнуйтесь, ничего  нецензурного в песне нет. Пока! – И Чистяков поспешил на сцену. Вот такие вот закулисные дела.

И он не услышал, как Симка прошипела ему вслед:

- Смотри, как бы этот твой сборник не стал последним, скрытый диссидент!

Концерт, как и было запланировано, закончился Тухмановским «Днем Победы»  на стихи поэта-фронтовика Владимира Харитонова. Высокая поэзия рождает высокую музыку. Теперь так не пишут, теперь под музыку подгоняют «текста». А песня «День Победы» достойна того, чтобы её исполняли дважды в одной программе. И пел её сводный хор  взрослых и детей, и вместе с ними пели все, кто был за кулисами, и стоя – зал. И у многих мурашки пробегали по спине, и слезы искрились на ресницах. Ну как после такого не выпить рюмку!