Через несколько дней после утренней дойки, сделав всё, что положено, Мария пришла в администрацию и спросила у новой девочки-секретаря, нельзя ли ей повидаться с директором по срочному делу.

- А вы кто?

И тогда Маруся впервые за время своего лауреатства злоупотребила званием:

- Бродова Мария Николаевна, мастер машинного доения, кавалер ордена Трудового Красного знамени, лауреат Государственной премии СССР.

Секретарь как-то сжалась вся испуганно и проскользнула за дверь директорского кабинета. И через несколько секунд она распахнулась, и в её проёме Маруся увидела в глубине кабинета сидящего за столом Владимира Ивановича с воздетыми руками:

- Маша! Заходи! – крикнул он и пригладил ладонями свой седой вихор.

Слева перед столом за пристольем притулился вечный парторг совхоза Петрушкин; он тоже махнул ей рукой: заходи, мол. Секретарша исчезла, притворив дверь.

Маруся прошла в кабинет, поздоровалась с Ивановичами и осталась стоять, ожидая приглашения.

- Да ты садись, Мария Николаевна, кавалер наш и лауреат, - Петрушкин улыбался.

- Присядь, присядь, - добавил директор. – Она присела справа. – Ну, старые друзья в сборе, можем начинать. – Он нажал кнопку на столе и в дверях возникла секретарь.

- Люсенька, сделай нам три чая и хороших бутербродов.

- А что значит «хороших»? – поинтересовалась Маруся.

- Это значит, что не с ливерной колбасой.

- Ой, а я люблю ливерную, особенно яичницу с ней, - улыбнулась Маруся.

- В следующий раз в столовой закажем. Ладно, какими судьбами к нам, случилось что? И чем ты так напугала Люську мою? – Лашков снова, по старой привычке, пригладил ладонями вихор на голове.

- Какую Люську? – в свою очередь задала вопрос Маруся.

- Секретарша у меня новая, Люська, дочка станочника Егорова из мастерских. С год уже у меня работает, ты, стало быть, больше года у меня не была. Не нужен был, конечно, и вдруг нате вам – Бродова собственной персоной, кавалер ордена и лауреат. Что так, али я тебя, гэтак, не знаю?

- Я её спросила, можно ли к тебе, а она меня осадила: «А вы кто?» Ну, я и ответила.

- Не признала, стало быть, ветерана. Леонид, - повернулся к Петрушкину, - это твой пробел. Надо нам как-то познакомить новое поколение с лучшими производственниками хозяйства.

- Я решу этот вопрос с комсомольцами.

- Пусть они всю нашу молодёжь, гэтак, в Марусин музей сводят.

- Этого мало. Надо нам на базе её музея учинить музей трудовой славы всего хозяйства.

- Галерею в клубе организовали, все передовики там.

- Недостаточно. Надо в историческом разрезе, с колхоза начать, потом героев войны показать…

                                                               165

- Ну, будем думать.

В это время Люся вплыла, держа в руках поднос с бутербродами и стаканами, за ней уборщица с чайниками – с кипятком и заваркой. Секретарша хотела было разлить чай, но Лашков отослал её:

- Вернись на место, бди! Мы тут сами. И никого не пускай к нам, обедаем. Звонки – только оттуда, - он ткнул пальцем в потолок и к Марусе: - разливай чай, будь хозяйкой, поухаживай за нами, стариками.

- Тоже мне старики. – Она взялась за чайники. – Это мне год до пенсии. А вы ещё – о-го-го!

- А может, чего-нибудь покрепче? – Петрушкин прищурил один глаз и сморщив физиономию, взглянул на Лашкова.

- Погоди, не разливай, - он достал из тумбочки стола початую бутылку коньяка, - вот она, голубушка, вернее, голубок.

- Голубь, Юркеш, - усмехнулась Маруся, - давно не залетал?

- Давненько, - Лашков расплескал по чуток коньячку по стаканам.

- Вот тогда  вся компания была бы в сборе, - подытожила Бродова.

- Ну, за встречу! – Поднял стакан директор. Чокнулись, выпили, взяли по бутерброду. – Ну, Маша, давай, закусывай и рассказывай, с чем пришла?

- Ребята мои после восьмилетки поступают в Щёлковское СПТУ.

- Что так? – поинтересовался Петрушкин.

- Так мы школе обещали. Гришка их  мой достал.

- Знаем, наслышаны, - покивал седым хохолком Лашков.

- Молодые кадры для совхоза готовлю, - усмехнулась Маруся, - решения партии провожу в жизнь.

- Это замечательно, - согласился Петрушкин.

- Отрываются дети от матери… - продолжила Маруся.

- Это закон жизни, - не дал ей договорить Лашков.

- Да, но рановато. Вот я и хочу быть рядом с ними. А потому решила уйти с комплекса. Уволиться, значит. Мне там в училище предлагают должность мастера производственного обучения…

- Когда, ты говоришь, пенсионный возраст у тебя настанет? – опять перебил Лашков.

- Через год с небольшим.

- Чтобы пенсия была по максимуму,  тебе надо в последнем году здесь у нас  попахать как следует, рублей на четыреста выйти в месяц. А там будешь получать, небось, полтораста.

_ Сто двадцать.

- Тем более. Какую с них пенсию наскребёшь? Слёзы одни. Нет, Маруся, да мы тебя и не отпустим.

- Как это?

- А вот так, - Лашков встал, подошёл к Бродовой, обнял её за плечи. – Возьмём эдак вот, и никуда ты от нас не денешься, ты гордость наша, как же нам жить без гордости, а, Маш? – Он налил ещё всем коньячку, поднял стакан: - За тебя, Бродова, за гордость земли нашей устьинской. Давай, давай, выпей, не стесняйся и закуси, вот, колбаска хорошая. Ты пока пожуй, а я тебе вот яшчэ что скажу. - Он снова налил себе и Петрушкину. – Год у нас отработай, оформим хорошую пенсию, персональную выправим как лауреату  и поезжай, учи молодёжь. А сыновья без мамки поживут – крепче тебя любить станут.

- Если бы…

- Ничего, Ванька у тебя кремень, он Гришку будет держать в узде.

- И   правда,  Мария   Николаевна,  -     подключился боевой парторг  Петрушкин, -  

                                                               166

преподавательская деятельность никуда от вас не уйдёт. Вам ведь надо будет к ней ещё и приготовиться, литературу подчитать, программы изучить. Кстати, в нашей школе аграрный профиль профориентации. Мальчиков готовим в трактористы, девочек – для животноводства. Мы вас порекомендуем туда мастером профобучения. Опыта наберётесь, в училище такому мастеру цены не будет.

- Ну, как, Маша, уговорили мы тебя? – спросил Лашков.

              «Преподавать, без опыта, можно опозориться», - подумала Маруся.

              - И правда ваша, товарищи руководители, надоумили вы меня, хитрованы. Хочется согласиться с вами, но душа к детям рвётся. Надо подумать. Спасибо за совет.

             - Так за это и выпьем по третьей! Бог, гэтак, любит троицу! – Предложил радостно Лашков, - и они выпили с удовольствием все трое, особенно директор и парторг.

Дороги от конторы до дома Марии хватило, чтобы принять решение. Да, она приняла его, может быть, сразу, ещё до посещения Лашкова, но не захотела пока расстраивать своё начальство и старых друзей.

Как только вошла в дом, сразу позвонила  Клименко, но никто трубку не снял. «Наверное, в училище. Да какие сейчас в каникулы занятия? Позвоню попозже. А вдруг уехали куда? - Сомнения замучили Марусю. – Так, - размышляла она дальше, -  документы мы отослали. Что ещё? Дом! Как с ним быть? Пойду-ка я  к Аграфене, приглашу её на ужин, завтра выходной, вот с ней и посидим, поговорим. Всё обсудим. – Поглядела на часы. - Успею ли обед приготовить до вечерней дойки? Должна, вроде». - И принялась кухарничать, забыв о соседке.

Аграфену она позвала вечером, через забор. У них в заборе калитка была предусмотрена, чтобы  не через улицу ходить к друг другу. У добрых соседей всегда так. У недружных – как принято в нынешнее время – сплошной высокий метра в три забор - крепостная стена из рифлёной жести.

Дозвонилась Маруся и до Клименков, сказала, что ей обязательно нужно к ним приехать:

- Когда вам удобно, чтобы мы не помешали?

- Выбирайте любой день, мы до первого августа здесь. Вы документы выслали? – спросила Людмил Прокофьевна.

- Да, позавчера.

- Хорошо, я прослежу, вы не волнуйтесь. Как придут, я отзвонюсь.

- Спасибо, я всё поняла. Выберу день и приедем.

Маруся положила трубку и с облегчением вздохнула: первый шаг сделан. Главными в её жизни стали дети, как только они появились на свет. А высокие надои, героический труд и рост производительности труда – это всё ушло на второй план. Больше она заработает, меньше – не важно, лишь бы мальчиков вырастить и быть пока рядом с ними.

Вечером, когда она кормила проголодавшихся пацанов, сообщила им, что нужно съездить в училище ещё раз.

- Зачем? – сразу спросил Гришка.

- Я хочу с первого сентября начать работать там, рядом с вами.

- А здесь кто останется? Коза и куры?

- Я поговорю с Аграфеной, чтобы приглядывала за ними, дом протапливала, хотя бы раз в неделю, а мы на лето сюда будем возвращаться. А учебный год вместе проведём.

- Зачем? – опять настойчиво спросил Гришка.

- Чтобы больше никому хрена не слепил, - усмехнулся Иван.

- Да ладно попрекать, я у Козы прощенья попрошу перед отъездом в училище.

- А ты учиться хочешь ли? – съязвил вдруг Иван.

- Куда денешься? Партия и мать родная велят.

- Может, тебе надо не на тракториста, а на художника или композитора?

                                                               167

- Честно?

- Честно.

- Я пошёл бы в такой институт, где учат сразу и рисовать-лепить, и песни сочинять со стихами.

- Вряд ли такой есть.

- А если нет, мне, брат, жизни не хватит научиться всему, чему хочу. Это я по жизни потихоньку  сам освою, самоуком. А для куска хлеба самая подходящая профессия – тракторист-машинист и шофёр. И это мы освоим в СПТУ.

- Складно говоришь, мудрила, - подытожил Иван.

- Правильно говорит, - поставила точку в их диалоге  Мария, - и давайте ложиться. Или у вас ещё что-нибудь задумано?

- Мы на речке посидим, мы у речки потрындим, - ответил складно Гришка, у которого в последнее время появилась привычка отвечать или комментировать в рифму, - купаться не будем, спи спокойно! Да, а мороженого по дороге в училище поедим?

- Да идите уж, мороженщики!

Гришка снял с гвоздя гитару, и братья отправились на вечёрку, на тусовку – по-нынешнему…