Мария Бродова хоть в партии не состояла, но газеты «Правду», «Сельскую жизнь», «Советскую Россию» ( «Савраску») и районку – выписывала, как все коммунисты совхоза, без напоминаний.  В районной газете появилась статья о презентации рукописи молодого поэта, сельского механизатора Ивана Бродова, воина-интернационалиста. И под статьёй – небольшая подборка из трёх его стихотворений.

Ивану рано утром позвонил Петрушкин и спросил, читал ли он сегодня районную газету.

- Нет, не успел, тороплюсь в мастерские.

- Чудик ты, вот кто. Ты посмотри на последнюю страницу, глянь хоть одним глазом, немедля! – и положил трубку.

Иван чертыхнулся, пошёл к калитке, выгреб из ящика газеты, развернул районку и замер, словно его током шибануло. Что испытывает человек, когда видит впервые напечатанным в прессе своё произведение, знаете? Испытывали подобное? Если да, то, значит, вам объяснять не нужно. А тому, кто это не испытал, передать чувство, охватившее Ивана, невозможно. Слов точных не подобрать, таланту не хватает. Мороз по коже? Озноб? Шоколадный дождь? Что еще?  Тут и некоторый испуг, и восторг, и замешательство, вперемешку с радостью, в общем, сладкое ошеломление, ликование души. Если кто-то скажет: «Ну и что такого?» - не верьте ему, он будет неправ,  это  он  от

зависти, тайно кольнувшей его. Чувство, охватившее Ивана, переживают люди творческие  и то лишь один единственный раз – от первой публикации. Потом придёт большее - сборники, книги, гонорары, премии, награды, и т. д. – но это будет уже не то, а ТО – неповторимо, как первый поцелуй, как первая любовь. И хотя он уже видел свои стихи в «Московском литераторе», но в районке – афганские стихи, в этом все дело.

Он сел за стол, замер над газетой, впился глазами в текст и проглотил его мгновенно, не поняв ни слова,  торопясь  добраться  до стихов. Потом  прочитал  все  уже  медленно, впитывая каждое слово. Потом встрепенулся, словно очнувшись, и тут услыхал Гришкин голос:

- Брат, чего ты? Я тебя зову, зову, яичница стынет, а ты как онемел. Что с тобой? Кто тебе звонил?

- Петрушкин. Вот, смотри. – Иван протянул ему газету.

                                                              345

Гришка взглянул, присвистнул. Потом:

- Ну и что?

- Да ничего. Неожиданно как-то…

- На весь район прославился, брат! – Иван в эйфории от случившегося не ощутил в словах брата нотки зависти. – С тебя причитается! Теперь тебя доймут все устьинские алкаши, всем должен будешь поставить бутылец!

- Что-то ты на эту тему стал частенько поговаривать. Интересуешься?

- А ты налей.

- Я тебе налью… воды колодезной за шиворот. – Гришка хохотнул в ответ. – Ладно, быстро рубаем и на работу.

Гришка поёжился.

- От работы, сам знаешь, кони дохнут. Какая сегодня работа? Сейчас в мастерских проведём митинг по этому поводу. – Он схватил газету. – А вечером – банкет с Аграфениными пирогами.

- Дай сюда газету. - Потребовал Иван.  – Я её Марусе отвезу вместе с пирогами и Аграфеной.

Гришка кинул в рот последний кусок яичницы, принялся за чай.

- Не, брат, ты от этого просто так не отделаешься. А газеты скупим все на почте, пригодятся, а то нечего будет дарить. Видишь, на фото Надька с Танькой – им подарим, да все к тебе потянутся с просьбой. – Он допил чай.- Ну, пошли, зайдём к Аграфене, а потом на почту и далее – везде! Вперёд!

Иван вяло, словно плохо соображая, двинулся за братом.

Всё почти так и получилось, как напророчил Гришка. У Надежды на работе кто-то из сотрудниц принёс из дому газету и все кинулись рассматривать фотографии зрителей на Ивановой презентации, где хорошо были видны сёстры Лозовые, и, конечно, представлен портрет автора с тетрадью в руках. Соответственно, подружки уже знали, что это – Надькин жених. Газета пошла по рукам, кто-то поздравил девушку: «Надька, какой он у тебя!», кто-то предложил: «А давайте пригласим его к нам на вечеринку, послушаем его?»  «Писателям и артистам, между прочим, за выступление полагается гонорар, - заметила одна немолодая дама, осведомленная в подобных делах. - Помните, у нас выступали из филармонии на восьмое марта?» «Найдём, чем заплатить. - Сказала директор ресторана. – Давайте работать, по местам».

- Я поговорю с братьями, они всегда вместе выступают, и мы день назначим. Гришка враз согласится, я знаю, а Ванька упрямый… Ой, я сейчас. – Она накинула шубу.

- Ты куда? – Закричала директор.

- В киоск, газет накуплю!

Вечером  Надежда заявилась к Бродовым с шампанским и тортом и пачкой районок. И Татьяна с ней – у неё зачётная сессия началась, выпала пара свободных дней. А дом Бродовых был уже полон народу, собравшегося по поводу такого события.

- Вань, подпиши мне на память. Вот прямо здесь, под статьёй. И Таньке тоже, и матери с отцом. – Одну газету Иван отнёс в Марусину комнату.

- Ванюша, ты бы и мне подарил газетку-то. Зря что ли я тесто месила, пироги пекла.

- И нас, Иван Степанович, с Петрушкиным не обдели, - сказал Лашков, сидевший рядом с парторгом и разливавший беленькую по стопочкам. – Эх, жаль, не вся компания собралась. Без хозяйки – дом сирота.

- Марусю, маму выписываем под Новый год, а на после праздников у неё путёвка в санаторий.  Мы с Гришей приглашаем всех встретить Новый год здесь, у нас, по старой доброй традиции. – И в это время затрещал телефон.  Надежда первая схватила трубку:

- Алё?! Здравствуйте, кто это?! Да, Георгий Иванович, добрый вечер. Это Надя Лозовая. А он здесь. Мы тут все, статью обсуждаем о том вечере, помните? С его стихами

                                                                         346

и фотографиями. В районной нашей газете. Сейчас позову. Вань, тебя Чистяков.

Иван взял трубку.

- Да. Здравствуйте, Георгий Иванович.

- Иван, подборку стихов из твоей «Афганской тетради», - кричал Чистяков, - напечатали в нашей писательской газете, в «Московском литераторе». Это большая поддержка для издания твоего сборника. Поздравляю! Я взял в редакции пачку номеров, привезу на Новый год, если Екатерина нас пустит в Голубевский дом.

- Конечно, пустит, не сомневайтесь, приезжайте. Спасибо огромное!

- А как там Мария Николаевна?

- В больнице.

- Что ты говоришь?! Что с ней?

- Инфаркт…

- Бог ты мой!

- Не сильный. Перед  Новым годом будет дома, встретит вас.

- Рукопись «Афганской тетради» я передал в издательство «Соплеменник». Ею заинтересовались. Будем надеяться, что всё сложится благополучно. Только тебе надо будет приехать к редактору. Я ему передал твой телефон, после праздников жди вызова! Поедешь на встречу – надень мундир и ордена. Хорошо? Ну, пока!

- Спасибо, Георгий Иванович! Спасибо огромное. Всего хорошего! Передайте привет Галине Михайловне и тёзке моему. Он в школу еще не пошел?

- Осенью. Всей  честной компании привет от нас. Будьте здоровы!

- Спасибо огромное, до встречи!

Иван вернулся к столу с сияющим лицом.

- Чё, брат, лыбишься, как будто выиграл по лотерейному билету. За что ты его благодарил?

- Подборку моих стихов напечатали в писательской газете, я название не разобрал, он очень быстро говорил. Обещал привезти на Новый год. А этой, - он поднял пачку газет над столом, -  на всех хватит.

- И брата не забудь, - подсказала Аграфена.

- Он своё получит, - ответил Иван, - и все за столом засмеялись.  Выпили, пирогами Аграфены закусили, похваливая их.

- Ваня, - спросил Лашков, - ты, говорят, строиться надумал?

- О, как, - удивился Иван, - поделился кое с кем, а уже все говорят.

- Что поделаешь, гэтак, деревня. Где собираешься хоромы ставить?

-  Я хотел с вами и с сельсоветом решить, рядом с нами пустошь, прогал в порядке, я бы его, этот прогал и ликвидировал бы.

- Умно и верно, поддержим, - вставил слово Петрушкин. – А средствá есть?  

- Маруся обещала помочь… Деревянный, из сруба буду ставить, такой же как наш, что мудрить, недорого и обойдётся.

- Зайди-ка ты завтра ко мне, обсудим. Мы тебе, как воину-интернационалисту, к тому же орденоносцу, можем дать льготный кредит,  есть правительственное постановление; от совхоза кредит, не от банка, с символическими процентами.

- А ставить, Ваня, лучше блочный коттедж, такой же, как у Лозовых, чтобы дом твой был современным, городского типа со всем удобствами, без печки-растопырки. – Добавил Петрушкин.

- Нет, я не хочу так. Пусть будет и печь, как в доме, в котором я родился и вырос. Чтобы и дети мои при ней росли, от её тепла крепли. Иначе не смогу.

- Ну, это дело хозяйское. - Опять согласился Петрушкин. – Партия, она ведь ведёт дело к сближению города и деревни…

- Сблизить зарплату и снабжение – этого для начала достаточно было бы. Тогда и ванна в доме появится, и очко морозить зимой на дворе не захочешь, - высказался Иван.

                                                             347

Петрушкин посмотрел на него, словно впервые увидел, покачал головой, но разубеждать и спорить не стал, не потому, что аргументов не было, а потому, что где-то в глубине души тайно был согласен с Иваном...

А Иван ещё подлил:

- На селе жизнь такой надо сделать, чтобы народ из города к нам потянулся. Вот тогда партия и скажет: дело сделано. Сблизили на свою голову, народ из городов бежит, рабочих не хватает, трамваи водить некому, все землю пахать хотят! Только такого в ближайшее время не будет, не позволят. Кто же в городах на конвейерах гайки крутить будет, троллейбусы-автобусы водить, улицы мести? Сближать город и деревню опасно: сблизятся, и вся деревня туда перетечёт, кто ж картошку будет растить для города, молоко давать? Вот у нас в совхозе с кадрами разве не туго, Владимир Иванович? В армию с нами сколько человек ушло? Десять?  А вернулись только мы с Гришкой, и то полукалеки. Ну, может, к маю оклемаемся. Наше хозяйство ещё крепкое, и жилье городского типа есть, и работы завались. А сколько вокруг нас деревенек брошенных?  Едешь мимо – страшно смотреть на дома безглазые, с вытащенными рамами. Глядят слепыми глазницами, как черепа. Жуть.

- Да, - задумчиво согласился Лашков, - проблема есть. И что нас ждёт впереди – одному Богу известно и Михаилу Сергеевичу со жрецами партии.

- Это точно, - поддакнул Петрушкин. – Но не загружай ты хоть сейчас нам мозги, ищи светлые миги в серых буднях, как говорят писатели. Живи радостными моментами, такими, как нынешняя твоя удача. – Он поднял стопку: -  За тебя, Ваня! Будь здоров и удачи тебе!

- Ты, Иван Степанович, - продолжил он, пропустив стопку и закусив, - только лишнего не наговаривай. Был бы ты коммунистом, мы бы с тобой поговорили круто, но раз ты у нас беспартийный, тебе можно многое простить по незнанию обстановки жизни в нашем развитом социалистическом обществе.

- Уж куда как развились: простой варёной колбасы в сельпе не купишь, - сказала вдруг Аграфена. – Ты, Леонид Иваныч, на работе их поучай, а тут дай отдохнуть, не замай.

- Я, Филипповна, коммунист не для служебного времени. Я им являюсь двадцать четыре часа в сутки.

- Ну ладно, являйся, ешь вон пироги да не замай.

- Пироги твои хороши, ничего не скажешь.  Если бы все так работали, как ты пироги печёшь, мы бы давно бы уже «испекли» наш общий пирог. Так-то вот.

Гришка взял гитару, затарабанил:

Бабка пишет из села:

Перестройка верх взяла.

Колбасы у нас, мой свет,

Даже на плакатах нет.

- Точно, - подтвердил Иван, -  мне Чистяков рассказывал, что им не разрешают рисовать на плакатах готовую колбасную и мясную продукцию: там, буженину, сосиски и прочие окорока.

А Гришка подлил масла в огонь:

На душе покоя нет,

Жизнью я изранен.

Не сменять ли партбилет

На билет в Израиль?!

Надежда расхохоталась, Петрушкин погрозил Гришке пальцем:

- Комсомолец, едрит твою корень, смотри, где со сцены не спой, проблем не оберёмся…

Разошлись поздно, Гришка пошёл проводить Татьяну, Надежда осталась в доме под предлогом уборки.

                                                            348

- Тань, ты иди, я скоро, приберусь тут немного, Ваня меня проводит.

                                                 *       *       *

Гости за порог – Иван за письменный стол. Надька шасть к нему в комнату, кинулась целоваться, кровь у Ивана прилила не только к голове, а Надежда села к нему на колени, рубаху расстегнула, руку свою туда запустила, Иван вовсе голову потерял, не заметил, как его рука под Надеждиной блузкой оказалась…

Надька укусила его за ухо, шепнула: «Пойдём на кровать!»

Иван поднялся, легко держа её на руках; тут до кровати три шага, куда хромота пропала – раз, два, три – и они уже там. Бах-бах-бах! – кто-то загрохотал в дверь с улицы. Иван вскочил, пошёл открывать. Надька выругалась:

- Твою мать! Кого ещё черти принесли?! – Вышла вслед за Иваном.

Черти принесли Аграфену.

- Проститя, ребятки, я  жакет накинула, а шаль свою у вас забыла. Да вон она, на стуле висит. - Она взглянула на взъерошенных и смущённых Ивана и Надежду, спросила: - А чегой-то вы тута делаете?

- Убираемся! – рявкнула Надька, а прозвучало похоже на «Убирайся!»

- Проститя меня ещё раз, старую, что-то забывчивой стала. Эх, старость – не радость. – Взяла шаль. - Спокойной ночи! – Повернулась и ушла.

 Иван тряхнул головой.

- Ну, давай, Надюха, я тебе помогу с уборкой. Посуду вымою сам.

Через полчаса пошёл её провожать, у ворот встретил Гришку. Надежда его спросила:

- Когда изделие своё показывать будешь?

- Как-нибудь после нового года заходите. А вы когда на свадьбу позовёте?

- Дом поставлю, тогда её  и сыграем. Осенью.

- Надька тебя не дождётся. Ей терпежу не хватит.

- Иди спать, ваятель. – Иван подтолкнул брата к калитке. – Дверь не запирай, я скоро.