XIX. Двойники автора романа. Летописец с «душою младенца»

Кроме Валентина Т., историк и краевед Лисевицкий с «душою младенца» - один из любимых соавторов Лихоносова. В некотором смысле оба двойники писателя. Учителю Лисевицкому принадлежит тонкое замечание: «Писание своё надо таить от людей, пока оно не окончено». Он убеждал в этом себя, но у него не хватало терпения долго таить сокровенное. Летописец относился к разряду сильно увлекающихся натур, жаждущих поделиться «тайнами» со всем миром. Валентин с досадой обмолвился, что «милый, отзывчивый Лисевицкий» повсюду славит его «несуществующий роман» и своей откровенностью вредит ему пуще недругов.

Важно подчеркнуть, что в молодости герои романа не однажды пересекались на жизненных перекрёстках, влюблялись в одних и тех же хорошеньких девушек, и красавицы отвечали им взаимностью. Таким образом, постигшая всех мировая драма осложняется любовными комплексами, психологическими и психическими мотивами, почти как по Фрейду.

Когда-то Лисевицкого полюбила черноглазая Верочка Корзун за его самоотверженность в служении искусству, за страсть к архивным изысканиям. (А до этого ей нравился Валентин). Но Верочке надоело дышать «пылью веков» и она изменила мужу. Душа оскорблённого летописца «опьянела от внезапного горя и обиды», он убедился, что женщина любит не того, кто достоин, а кого хочется.

«Младенческое» в основе своей представление об отношениях мужчины и женщины выражено в таких переживаниях Лисевицкого: «Верочка, Верочка… Легче теперь тебе? Все эти дни ты маялась, как сказать мне. Ты просыпалась и говорила: «Я Лисевицкому изменила». А завтра проснёшься и с облегчением подумаешь: «Он уже всё знает». Ты мне изменила, а в открытке написала: «Я в лесу спросила у кукушки, сколько ещё буду с тобой». Зачем так лгать?». По мнению обманутого влюблённого, так лгать может только женщина.

«Младенец душой» имеет отличительную особенность, абсолютно художественную, присущую писателям, - в соприкосновении с историей забывать всё и всех, кто рядом, забывать себя. За это самоотречение и жертвенность его обожали женщины, но не соглашались, как он, вечно глотать «пыль» в архивах. Ему прощали странности и заблуждения, прощали и мило удалялись в сторону. Простила и Вера Михайловна Корзун, в новой жизни незаметно наблюдавшая за ним с высокого этажа теми же блестящими чёрными, но старческими глазами.

В образе Лисевицкого Виктор Лихоносов выразил суть непрактичного добросердечного человека, безраздельно принёсшего себя в жертву творчеству и, как тому казалось, нашедшего в этом искомое счастье. Невозможно даже вообразить героев-идеалистов в нынешнем мире среди новоявленных камильфо, откровенных прожигателей жизни и капиталов, коллекционеров красивых женщин, яхт, породистых собак, лошадей… Чем развращённее общество, тем оно больше плодит детей порока, их уже легион.

«Однажды Лисевицкого «заворожила мечта» написать о Екатеринодаре (такой же мечтой увлеклись В.Т. и Виктор Иванович – И.П.) - «всё так, как оно было». С этой целью он блуждал по старым дворам, но уже не с кем было воскрешать старину. И оттого мучился: «Представьте себя на минуту глубокими старцами, дотянувшими до середины двадцать первого столетия, до той дальней поры, когда уже никому вас не понять кровно и близко, и подумайте, захочется ли вам, немощным и больным, никого не радующим в родном кругу, захочется ли вспоминать для постучавшегося юноши события, имена, секреты и прочее, прочее?! Пока я пишу эту книгу, один за другим умирают последние, и когда она выйдет (если выйдет), мне её не подписать им с благодарностью. А что скажут новые люди? «Зачем и кому это нужно?»

Сомневаясь и кляня себя, Лисевицкий продолжал неохватную работу, открывал в ней профессиональные секреты: «Иногда, чтобы поскорее влезть в доверие, я балакал по-малороссийски, восхвалял в казаках запорожскую удаль, читал стихи из «Кубанских ведомостей» некоего Жарко. «Це колы було! – разочарованно подавала голос жена казака. – Оно вам нужно? Уже никого нема».

И в итоге чего мечтатель добился? Его начинают преследовать поистине гамлетовские терзания: быть или не быть? Лисевицкий, Валентин, а заодно с ними и Лихоносов, вернее, главным образом Лихоносов, пытает себя на огне неразрешимой философской и житейской задачи: «Зачем я связался с призраками «старовыны», уверовал в силу своего проникновения, пугал, обнадёживал, травил чувства иногородних и казаков вопросами? Как часто я страдал, возвращаясь длинной дорогой вдоль трамвайной линии из станицы Пашковской в город! Окна, ставни, заборы, глухие сады. Камышовые крыши ветхих хат мне словно подсказывали: не ищи, не трать сердца, не жди чудес!»

Над вопросами нравственного и морального содержания билась вся русская литература, начиная со стародавних времён. Просвещённые читатели давно догадались: роман «Наш маленький Париж» не только и не столько о казачестве, он имеет общечеловеческое значение. Лихоносов прежде всего русский писатель, что он доказал также многими повестями и рассказами. Он затрагивает проблемы, интересующие каждого человека, независимо от его происхождения, места проживания, национальной и этнической принадлежности, тех или иных убеждений.

На 50-летие Советской власти Аким Михайлович Скиба в компании уцелевших большевиков слабым помахиванием руки приветствовал с трибуны демонстрантов. А вечером Шкуропатская вызывала ему «скорую помощь». К больному старику явилась из Елизаветинской первая его жена Федосья Христюк, «привезла свячёную воду в бутылочке, которая у неё стояла на окне с 1930 года.

«Кто знает, когда смерть возьмёт. Давай, Акимушка, попрощаемся. Прости меня». – «И ты меня прости»… Умирал тяжело. В железнодорожном клубе возле камеры хранения лежал он в гробу, поставленном на бильярдное зелёное сукно между лузами, с измученными от болезни щеками. <…> Толстопят везде был рядом со Шкуропатской, Лисевицкий распоряжался машинами, напоминал кому следует о поминках, раздавал венки. Никто, пожалуй, так не плакал в последнюю минуту, как он. На кладбище ездил и Попсуйшапка, заодно проведал могилу своей жены, убрал сор, поговорил с нею шёпотом: «Ты мне, Катя, советовала сразу же поехать в Васюринскую и жениться на Ивановне, я не послушал, но дело в том, что и её уже нету…»

Отличительное мастерство Виктора Лихоносова: с виду незначительные бытовые детали придают глобальной исторической драме черты народного эпоса.