Самые крупные улитки живут на кладбище.

Вот на этом старом городском кладбище…

Он взял улитку за раковину, осторожно потянул, оторвал от гранитного надгробья, по которому она ползла, оставляя влажный след. И тут же эта большая и такая, казалось, медленная улита втянула ногу-присос и голову с двумя парами мягко-подвижных рогов в раковину.  В себя ушла. Он опустил улитку на металлическую, крашенную чёрным, ограду.

На сером камне надпись: «Жилкина Надежда Васильевна. 1886 – 1974». Это его бабушка по отцу.

Он протирает камень тряпицей и при этом смахивает ещё одну улитку…

Он думает о том, что бабушка его прожила почти девяносто лет, о том, что лишь однажды видел её и совсем не помнит, как она выглядела… Он и место могилы-то недавно узнал.

Он с трудом натягивает, оказавшиеся маловатыми ему матерчатые перчатки, которые купил вчера вечером в хозяйственном магазине у дома. Вырывает ползучую сорняковую траву.  Думает о том, что деда, мужа вот этой бабушки, он и вовсе никогда не видел, потому что тот погиб в сорок пятом…  Никогда не видел деда и бабушку по материнской линии. И что уж говорить о прадедах и пра-пра…

Да и живых-то родственников не видел годами, а то и вовсе не знал. Вот тётку, сестру отца, лишь недавно нашёл, она и показала эту могилу,  а то бы и некому было уже сюда придти…

«Почему так? Понятие рода исчезло, нет его. Да что род… Семья-то уже  весьма условное понятие. Взять хоть и нас, нашу семью…»

Он пробирался между могилами – почти уже невидимыми, заваленными мусором; и ухоженными с крестами или памятниками… Чёрной железной громадой – склеп-часовня. Наверное, страшная чернота и сохранила этот дом смерти от разграбления собирателями металла … Это родовая усыпальница купеческой семьи. Если заглянуть в склеп – там, в сумраке, могильные плиты с нечитаемыми уже надписями. Они, те кто под этими плитами, и по смерти вместе, в одном смертном доме…

Невидимые птицы свистят, щёлкают, заливаются в бело-зелёных, душистых кустах черёмухи, в высоких кронах лип и вязов. Солнечные лучи не добираются до травы и земли, растворяются в листве – золотисто-зелёной там, вверху, у неба…

Он вышел на дорогу, по которой от церкви к кладбищенским воротам шли люди, в большинстве – женщины. Видимо, окончилась служба.

И он, «невоцерковлённый» православный христианин, пошёл к  церкви…

Впрочем, пора уже читателю, одолевшему первые две страницы этого повествования, познакомиться с ним.

Итак: Игорь Сергеевич Жилкин, сорок пять лет, женат, имеет сына четырнадцати лет, образование высшее педагогическое (русский язык и литература), работает охранником…

Дежурит Игорь Жилкин (сутки через двое) в большом офисном здании, в котором множество кабинетов, частных и государственных фирм и организаций. В том числе и редакция газеты «N-ский Вестник», в которой иногда публикуются литературно-краеведческие очерки Жилкина.

Он, когда из школы три года назад уволился, пошёл в редакцию «N-ского Вестника», надеялся, что найдётся для него там постоянное место. Но редактор, Вячеслав Иванович Пашулов, аккуратно лысый и округлый, в вечном сером пиджаке и с неплотно затянутым галстуком, только руки развёл: «Материалы ваши с удовольствием будем и впредь публиковать, а штат редакции укомплектован. Извините».

Вышел тогда Жилкин из кабинета редактора и тут же, на соседней двери,  увидел объявление: «Требуются охранники»…

Вскоре он получил чёрную с жёлтым шевроном форму.

Писать Жилкин тоже продолжал, хотя публиковали его редко. Писал, в основном, о местном поэте Олеге Дорогине, умершем тридцать лет назад. Жилкин изучал его биографию и родословную…

А сейчас он идёт к кладбищенскому храму.

Прежде чем, перекрестившись, Игорь Сергеевич войдёт в храм, добавлю: роста он чуть выше среднего, худощав, чисто выбрит, глаза серые, в тёмно-русых волосах, расчёсанных на косой пробор, заметна уже седина. Одет он в синие джинсы и светло-серую короткую куртку, на ногах тоже серые, похожие на кроссовки полуботинки на плоской подошве. Три года назад бросил курить…

Служба, действительно, закончилась. Молодая семья – муж, совсем с виду юноша, и жена, тоже молоденькая, державшая на руках ребёнка, ждали крещения. Тут же были и крёстные, тоже молодые. Пожилой суровый дьякон вынес купель и что-то сказал  (со стороны казалось, что сердито) юным родителя.

Игорь купил свечу у женщины в белом платке, торговавшей за свечным ящиком, и пошёл к иконе, затеплил и установил свечку в поставце.

Спаситель смотрел строго, но благословлял.

Вышел молодой, с торжественным выражением лица, священник и что-то торжественно говорил родителям. Начался обряд крещения…

Жилкин стоял перед иконой. Он прочёл «Отче наш». А дальше: «Господи, я молю Тебя о рабе Божьем Андрее, о рабе Божией Елене, о рабе Божьем Сергее, о рабе Божией Анне , о рабе Божией Надежде… Господи, я молю Тебя обо всём роде моём  вглубь и вглубь, ввысь и ввысь – воздай каждому по Любви Твоей! Я молю Тебя во имя Иисуса Христа…»

Отец Георгий говорил ему: «Молись за родных своих ныне живущих, но обязательно поминай и умерших родных и близких своих. Даже если только имя знаешь – поминай, даже если вовсе не знаешь – поминай. Дедов, прадедов, прапрадедов. Кого помнишь, тот и рядом с тобой. Кого в молитве помянешь, тот и о тебе помолится. Всех поминай. Чем они дальше от нас, тем ближе к Адаму – истинному человеку!»

Игорь и поминал.

Он очнулся. Священник передавал звонко кричащего младенца родителям.  Счастливая семья вышла из храма. Ушли торжественный священник и строгий дьякон. Только стояла ещё за прилавком женщина в белой косынке, ждала, когда и Жилкин уйдёт.

Игорь  перекрестился ещё раз на крыльце, обернувшись к церкви. Подошёл к самой близкой с высоким крестом могиле, в прошлом году здесь похоронили отца Георгия, постоял с опущенной головой и пошёл к воротам.

Быстро потемнело, подул ветер, зашлёпали полновесные капли, пробурчал гром. Конец мая – первая в этом году гроза…

В железной будке остановки родители с младенцем и крёстные.

- Вот теперь он уже настоящий человек, - поучительно говорил молодой крёстный. - Да, Алёша, да… Это мне так бабушка говорила, что пока не крещён – ещё и не совсем человек…

- Ну, уж ты тоже… - крёстная сердито ему.

- Да-да…

- Едет такси-то? - это мать-жена у мужа спрашивает недовольно.

- Едет!

Их нравоучительные, сердитые, недовольные голоса, странным образом, остаются радостными. И сами они – румяные, улыбчивые…

Громкие их разговоры разбудили ребёнка, он заплакал, мать принялась качать его… Подъехала машина, и вся шумная счастливая компания, загрузившись в такси, умчалась под грохот и шум грозы.

Думал Игорь о том, что вот теперь и венчаются, и детей крестят – всё вовремя.  Хорошо же это. А он крестился в двадцать три года, сам пришёл.  И с женой венчались. Тогда уже все венчались. И сын крещён. Да вот в этой же и церкви… Отец Георгий и венчал, и крестил…

Вспомнилось, как впервые пришёл сюда… Мать умирала в больнице и вдруг попросила священника… Он тогда, выбежал из больницы, такси рядом всегда стояли… «Мне священника надо!» - выпалил. Лениво-спокойный таксист, кажется, кавказец, кивнул: «Сделаем, брат». И привёз вот сюда, к церкви. Он забежал. «Шапку сними! Кого тебе?» - прикрикнула шёпотом бабушка из-за прилавка. Он даже ответить не успел, а рядом уже стоял этот  невысокий седобородый человек в тёмной одежде и с большим золотым крестом, он уже будто бы знал всё, что хочет сказать Игорь, и спокойно (даже ласково, но не приторно), говорил: «Не волнуйтесь, всё сделаем. Вы на машине? Подождите, я быстро». Ненадолго ушёл и вернулся с саквояжиком в руках, серьёзный и спокойный.

Таксист ждал. Вскоре они уже подъезжали к больнице. И тут Игорь с ужасом понял, что денег расплатиться с таксистом у него не хватит. И опять священник опередил его, подал водителю деньги и первым вышел из машины, и сразу уверенно пошёл в больницу, будто уже знал и куда, в какую палату… Игорь поспешил за ним. Но таксист окликнул его: «Брат, сдачу возьми, отдай батюшке, мне лишнего не надо». Игорь взял сдачу.

Отец Георгий исповедал и причастил его мать, в тот же вечер она после дней и даже недель бесконечной боли, спокойно уснула и не проснулась. Именно усопла…

И отпевали мать в этой же церкви.

Потом Игорь пришёл к отцу Георгию… Нет, не исповедаться и креститься. Отдать деньги за такси и поговорить.

 Священник не отмахивался, спокойно взял деньги. И поговорить им было о чём – Игорь к тому времени уже несколько месяцев посещал собрания в баптистской церкви.

Было время, когда в город зачастили иностранные проповедники (да и по телевизору часами вещали какие-то американские пасторы). Это раздражало студента Жилкина, но и интересовало. Раздражала «иностранщина». Раздражало, что вот приезжают,  жить учат. Интересовало… Вера его интересовала. Душа. Истина. Да-да. Истину искал…

Заходил он и в один из двух действовавших в то время в городе храмов, постоял службу, ничего не понял…

А тут прямо на площади перед институтом вещает очередной проповедник с акцентом:

- Бог любит тебя! Бог любит меня! Бог любит каждого! Прими его в своё сердце! - с надрывом выкрикивает. И тут же какие-то парни с гитарами и девушки начинают петь, танцевать, раздают какие-то красивые бумажки. И уже многие студенты, вон и однокурсники, берут эти бумажки и тоже пританцовывают, хлопая в ладоши.

- Хал-ли-луйя! Хал-ли-луйя!.. - надрывается уже проповедник…

Игорь выбрался из толпы… К нему подошёл немолодой, аккуратный, полноватый, улыбающийся, со свежим порезом от бритья на пухлой щеке мужчина, в чёрном пиджаке со стоячим воротником, белой рубашке и чёрной полоской вместо галстука:

- Не нравится? - как бы даже и сочувствующе сказал.

- Не люблю массовую истерию…

- Да, харизматы – это не совсем то, что нужно в России. Хотя они и делают доброе дело – несут слово Божие, но слишком агрессивно, разве что для молодёжи… Впрочем, вот же и вы – молодёжь… - он кивнул Игорю и растянул губы в улыбку.

Игорь непроизвольно улыбнулся в ответ.

- Вы приходите к нам, спокойно пообщаемся. А чтобы принять слово Божие его надо для начала прочитать. Вот возьмите, - он протянул книжицу в тёмно-вишневом переплете. Евангелие. - А меня Василий зовут, брат Василий, - растянул губы в улыбку и тут же растворился  толпе.

Дома Игорь с жадностью начал читать, странички тонкой почти папиросной бумаги поскрипывали под пальцами. С оборотной стороны обложки был написан адрес и штампик стоял: «Церковь Евангельских христиан баптистов».

В ближайшие выходные Игорь пошёл туда. Это был дом на окраине города, обычный, деревянный, с печным отоплением…  Пастор Василий встретил с той же улыбочкой. Всех входящих – мужчин и женщин – он целовал в губы. Игорю пока лишь улыбнулся. «Пришёл? Заходи!» В небольшом зальце рассаживались на стулья.

И вот пастор Василий стал читать главу из Евангелия и объяснять её. Потом все хором пели какую-то очень простенькую, но душевную песню. А потом вперёд вдруг вышел высокий костистый мужик с большими рабочими ладонями и испитым лицом. Он рухнул на колени и, сложив молитвенно руки, взмолился: «Прими меня, Иисус!»

Почти год Игорь туда ходил.  Он так и не вышел почему-то перед всеми, не рухнул на колени. Но к внутренней молчаливой молитве за это время привык… Шёл туда и твердил самодельную молитву, там слушал толкования Евангелия, подпевал, обратно шёл и тоже молитвы твердил… Каждую неделю собирали «десятину». Игорь сначала не давал, потом стал тоже класть на поднос, с которым обходил  собравшихся кто-нибудь из прихожан. Стипендию он получал раз в месяц, а десятину надо было давать каждую неделю. И он честно отделяя десятую часть от стипендии, раскладывал её на месяц. Нет, никто конечно не заставлял, но как не подашь-то, если все дают. Да и не жалко было ему.

Поинтересовался и историей церкви. Оказалось, что изначально это были разные течения – Евангельские христиане и баптисты, долго их запрещали, преследовали, сажали.  Потом, как и для православных наступили некоторые послабления. Но течения объединили – стала единая «Церковь христиан веры евангельской и  баптистов Советского Союза», потом «Церковь евангельских христиан баптистов». Среди приходивших на службы старушек были те, что пострадали за веру уже в 50-х годах: были осуждены, высылались и даже сидели в лагере…

Но что-то останавливало Игоря от полного принятия этой церкви. Да и мать, узнав куда он ходит, сказала: «Нет, это не наше. Мы  православные». «Так они же тоже Христа славят!» - попытался возразить Игорь. Но она только ещё раз сказала: «Нет, это не наше», - и в споры больше не вступала. Но ничего и не говорила по поводу того, что Игорь ходит на эти собрания, не возражала, может, видела, что он и сам-то сердцем эту баптистскую церковь не принимает. Да и он не афишировал  свои посещения баптистов – сходил-вернулся. Только Евангелие читал. Потом купил в православной церкви полную Библию…

 Особой религиозности за матерью никогда не замечалось. Лишь когда она вдруг заболела, сразу и тяжело, появились в доме иконы…

Но и даже когда случилась беда с матерью, и Игорь уже познакомился с отцом Георгием, ещё продолжал к баптистам ходить.

Однажды Игорь задержался после собрания. И они остались один на один: он и Василий. Тот, улыбаясь губами, но построжев взглядом, спросил:

- Не пора ли, Игорь, и тебе сюда выйти? - они стояли на площадочке перед рядами стульев, куда выходили для публичного покаяния братья и сёстры. - Не пора ли уже определиться и принять сердцем Иисуса, отдаться ему? - в голосе появились нотки проповедческой экзальтации.

- Василий, скажите, пожалуйста, а чем плохо православие, ведь там тоже Христа славят?

 Василий мгновенно вильнул глазами, но ответил заученно-уверенно:

- Да, славят, конечно, в этом нет ничего плохого. Но они же утонули в обрядности, за обрядами суть теряется. На доски молятся…

- На иконы.

- Хорошо, на иконы. А кто на иконах-то – люди, которых они святыми считают. А мы молимся живому Богу…

В тот же день Игорь разговаривал с отцом Георгием. Рассказал о Василии, о своих сомнениях…

- Так Василий-то дьяконом у нас служил, из сана был низвергнут, не скажу за что. Но парень прыткий, нашёл себе дельце, но тем и окончательно себя от Церкви отторг. Не слушай ты его, не ходи к нему, врёт он, - просто сказал отец Георгий.

К баптистам больше не ходил Игорь. А вскоре отец Георгий и окрестил его. Поначалу Игорь регулярно ходил в церковь, потом  всё чаще ему было «некогда» - учёба, работа, жена… Но венчались, а потом и сына крестили…

Пару раз звонили ему баптисты – сначала один из «братьев», потом сам Василий. Игорь так ответил, что больше не беспокоили. Но сам себе удивлялся – как поверил, как целый год ходил туда? Неправда баптистов вдруг стала очевидной для него, причём, без особых и доказательств…

Жилкин всё держал в голове, что надо сходить на исповедь, причаститься, пост выдержать… Но так всё это лишь в голове и оставалось, ограничиваясь лишь редкими заходами в храм, с самостоятельной молитвой перед свечой и иконой.

В общем, Игорь Сергеевич Жилкин обычный, как говорят священники, «захожанин». 

… Вскоре подошёл пустой автобус. Пока Игорь ехал до своей остановки на другой конец города, автобус наполнился и снова опустел, гроза ушла, но дождь ещё моросил… И вскоре кончился.

Жена на работе, сын дома и, конечно, уже в компьютере, что-то рисует там. «Ну, хоть не в дурацкие игры играет», - успокаивает себя Жилкин и необязательно спрашивает:

- Как в школе дела?

- Нормально, - так же необязательно отвечает Андрей, не оборачиваясь к отцу.

- Ты ел?

- Да.

Игорь подогрел себе суп в кастрюле, поел. Стал собираться на дежурство.

В сумку книгу взял, тетради свои, пару бутербродов на вечер, отдельно колбаски для кота Мальчика…

Сын всё молчит. В своём мире.

…  Помнится, было Андрюшке года три-четыре. Только начал в садик ходить. Вдруг заметили, что плохо усыпает, капризничает, да и в садик со слезами идёт. Думали, что это реакция на привыкание к новому месту. Но «привыкание» затянулось. Насилу добились от ребёнка, что боится он какого-то «железного мальчика», который приходит за «плохими детьми». Оказалось, что воспитательница так успокаивала непосед… Из того садика с трудом, но перевелись в другой, а вечерами  Игорь подолгу сидел рядом с кроваткой сына, рассказывал сказки, которые сам же и сочинял.  Придумали даже вместе сказочную страну, в которой жили звери и были они все счастливы, а домики их были на ветвях большого дерева… И когда уже слипались глазки у Андрюшки, Игорь говорил: «Спокойной ночи, Андрюша». «Спокойной ночи», - отвечал сын и тут же усыпал… «Железный мальчик» к счастью забылся, ежевечерние сказки со временем прекратились, а пожелание осталось и до сих пор. Каждый вечер, и даже днём, уходя на дежурство, Игорь заглядывает в комнатушку сына. Вот и сейчас:

-  Ну, пока, Андрей!

- Да, папа, пока!

- Спокойной ночи! - будто бы шутливо сказал.

- Спокойной ночи! - ответил, тоже будто бы шутливо, ломким басовитым голосом сын.

Позвонил  Елене, спускаясь по лестнице с пятого этажа, по пути закрывая распахнутую форточку  на площадке (сосед курил опять): «Как дела?.. Нормально… Я пошёл. До завтра».

И через полчаса он принимал дежурство у своего напарника Славы – кудрявого крепыша из бывших военных.