НА РЕКЕ

НА РЕКЕ

Грузовой теплоход «Кандалакша» перевозил песчано-гравийную смесь (ПГС), добывавшуюся со дна реки Чусовой. Загрузившись этой смесью землечерпалками, теплоход доставлял груз в порт Набережные Челны. На этой линии (место рождения песчано-гравийной смеси на реке Чусовой – грузовые причалы набережночелнинского  порта) и стоял всю навигацию теплоход «Кандалакша». Теплоход работал с баржой-приставкой методом толкания. Жесткая сцепка теплоход-приставка позволяла управлять системой двух корпусов, как единым судном, что требовало от судоводителей недюжинного опыта и определённой сноровки, поскольку толкаемый состав имеет значительные размер и массу, а, стало быть, и более сложные маневренные характеристики по сравнению с одиночными судами.

   Управлял теплоходом опытный капитан Александр Муравьев. В опытности капитана и его умении управлять сложным сочлененным составом мне довелось убедиться,  как только я прибыл на теплоход для руководства плавательской практикой группы курсантов речного училища. Теплоход стоял у причала в порту Левшино, а его баржа-приставка находилась на рейде, стоя на яеоре. Здесь-то я и наблюдал за грамотными и умелыми действиями капитана Муравьева. Я был просто восхищён маневром подхода к приставке и взятия её в сцепку. В дальнейшем, при разговоре с Муравьевым, я назвал этот маневр снайперским. Так все было сделано точно и аккуратно.

    Между прочим, здесь вкрался один курьёзный момент. Дело в том, что когда я прибыл на теплоход ещё в порту Лёвшино, капитана на судне не было. Меня встретил его старший помощник  Евгений Сидоров. (Забегая вперёд, скажу, что Сидоров был не менее опытным и умелым судоводителем). Когда Муравьёв пришел на судно, я не видел, но когда теплоход отошел от причала, и начался маневр   по сцепке баржи-приставки, судном управлял он. Я же, считая, что капитана на судне нет, а старпома я знаю в лицо, полагал, что судном во время этого сложного маневра  кораблём управляет второй помощник капитана, резонно полагая, что третьему помощнику, как самому младшему, вряд ли будет доверено совершить такой сложный маневр.  Долго мы смеялись, когда я рассказал, что капитана принял за его второго помощника.

 

   Рейс начался. Порожнём мы шли на реку Чусовую, где находилось месторождения песчано-гравийной смеси. Выйдя из порта Лёвшино, вскоре нам пришлось проходить под железнодорожным мостом через реку Чусовую вблизи её впадения в Каму. Поскольку и судно, и приставка были порожние, высота судовых надстроек была угрожающе высока для прохождения под мостом. К чести капитана, надо сказать, что мы проходили со снайперской точностью по середине судоходного пролёта моста, так как отклонение на несколько метров в сторону увеличивало риск врезаться верхней надстройкой в мост. И вот перед нами открылись величественные красоты таёжных берегов уральской реки Чусовая. 

    Река Чусовая  уникальна уже тем, что она с востока на запад пересекает Уральские горы и, таким образом, несет свои воды в двух континентах – в Азии и в Европе. Интересны версии происхождения её названия. Так, по одной версии название реки происходит от слова «ЧУОСИ», что на языке коми означает «священная река». Но более вероятно название реки происходит от сложного удмуртского и коми-пермяцкого слова «ЧУСВА», где «ЧУС» на удмуртском языке означает «бойкая, проворная», а «ва»  - на коми-пермяцком «вода». Во всяком случае, с названием «Чусва» эта река  впервые встречается в 1396 году в «Повести временных лет» у Нестора. Между прочим, на устаревшем  коми-пермяцком наречии слово «ЧУС» означает «глубокий овраг, каньон». Значит, название Чусовой может означать «река в каньоне», что, вообще-то, не противоречит истине.  Река, действительно, особенно в своем верхнем и среднем течении, пересекая Уральские горы, окаймлена высокими скалистыми берегами.

    Спустилась ночь. На воде серебром заблестели блики полной Луны. Лунный свет  был настолько ярок, что в реке были хорошо видны отражения её высоких крутых каменных берегов. Даже звезды безоблачного неба отражались в воде. Теплоход, как по маслу, скользил по спокойной реке.  Волшебная красота летней уральской ночи очаровывала.          

       Вскоре Луна зашла, и Чусовая погрузилась в темноту. Если при лунном свете вести судно по фарватеру было, в обще-то,  не трудно, ориентируясь хорошо видимыми крутыми берегами, то теперь, в абсолютной темноте, идти строго судовым ходом, руководствуясь только редкими освещаемыми знаками плавучей навигационной обстановки, стало почти невозможно. Впереди просматривался только огонёк носового штока баржи-приставки. Извилистый характер русла реки значительно осложнял задачу судоводителей. Стоя в рубке рядом с капитаном, виртуозно управляющим судном, я сказал:

   - Да, в таких условиях нетрудно напороться на мель, а то и прямо врезаться в скалистый берег.

   - Раньше нам совсем запрещалось ночью ходить по Чусовой, - ответил капитан, - а теперь вот ходим, рискуя разбить судно и свою профессиональную карьеру. Что делать? Таково веление времени!

   Наконец-то забрезжил рассвет. Облака постепенно стали  окрашиваться нежным румянцем,  все светлее и светлее становился горизонт, и вот уже по воде заблестели солнечные блики. От реки потянуло приятной утренней прохладой. Капитан сменился с вахты и ушел отдыхать. На вахту заступил старший помощник капитана Евгений Сидоров.

    Совсем рассвело, когда стоящие в рубке члены команды  увидели, что по левому борту мимо судна проплывает растерзанная туша огромной рыбы.

   - Сом огромный и растерзанный, - вскричал Сидоров, стоя на левом крыле мостика и осматривая проплывающую мимо тушу рыбы. – Где это его так растерзало? Под винт какого-нибудь судна, что ли угодил!?

    Сказав это, старпом бросился к рычагам дистанционного автоматического управления (ДАУ) и поставил рычаги на «СТОП». Затем он дал машине задний ход и остановил инерцию судна. В рубку вбежал капитан.

   - Что случилось, Женя? – обеспокоено спросил капитан.

   - Да вон, сом растерзанный по левому борту проплывает, - отвечает старпом. – Он ведь, наверное, свежий ещё. Недавно его где-то винтами резануло.  Давай поднимем его.

   - Правильно, - согласился капитан. – Спускай шлюпку.

   Быстро спустили шлюпку. В неё сели старпом с рулевым матросом. В рубке остался капитан. Довольно быстро шлюпка достигла плывущую тушу, но пришлось изрядно повозиться с подъёмом туши в шлюпку, оказавшуюся весом никак не меньше пуда.

    Шлюпка вернулась к судну и была поднята на борт. Тушу сома положили на палубу и стали со всех сторон осматривать и обнюхивать. Никаких признаков тухлости, затхлости не было. По всему было видно, что этот громадный сом совсем недавно попал под работающий винт какого-то судна. А что другое могло случиться, если вверху по течению никаких преград в виде плотин или каких-то других гидросооружений нет?  Сома разделали и отнесли на камбуз.

   В обед вся команда, включая курсантов речного училища, проходивших на судне практику, получила по хорошему куску вкусной и исключительно жирной жареной рыбы.

   Рейс продолжался. Река Чусовая предстала перед нами во всей своей дневной красоте. Из-за подпора, создаваемого плотиной  Камского гидроузла, в этом месте реки совсем не ощущалось её течения. Хорошо стала видна извилистость реки. По низменным берегам встречались селения. Но по мере продвижения всё дальше и дальше от места впадения в Каму, по берегам стали встречаться живописные скалы. Почти у каждой скалы было своё имя. Каждая такая скала представляла собой великолепный памятник природы. На скалах просматривались бурые подтёки окиси железа и желтовато-красные пятна  лишайников. В некоторых скалах были видны небольшие гроты.

   Так, любуясь красотами уральской реки, к вечеру мы подошли к месту добычи гравийно-песчаной смеси.

    Работа здесь велась круглые сутки. Несколько землечерпалок и земснарядов черпали песчано-гравийную смесь со дна реки, оглашая окрестность визгом и лязгом своих ковшей,  и тут же ссыпали  её на суда, подставлявшие свои трюмы. Несколько судов стояли на якоре или,   прижавшись носом к крутому, покрытому лесом берегу, ожидая своей  очереди. Приткнулся к берегу и наш теплоход. Ожидать предстояло до следующей ночи, поэтому утром свободные от вахты члены экипажа сошли на берег и занялись сбором грибов.

   Я и капитан Муравьев тоже сошли на берег. Недалеко была видна небольшая деревня, куда мы с капитаном и направились. У одной избушки мы увидели сидевшего на завалинке старика с малахаем на голове и подшитых валенках на ногах, хотя погода была довольно теплая. Стояли последние августовские дни. Лицо старика, окаймленное небольшой, но лохматой бородой, выражало спокойствие и умиротворённость. Подойдя к старику, мы поздоровались:

   -  Здорово, дед! Чего сидишь, скучаешь?

   - А что мне ещё остаётся делать? – ответил дед. – Видно время моё подошло так сидеть.

   Мы присели рядом. Завязалась беседа, из которой мы узнали, что старику шел уже девятый десяток, и что живет он здесь вот уже несколько десятков лет. Дед оказался словоохотливым, живо рассказывал  о себе, о деревне, в которой жил до самой старости с перерывом на Отечественную войну, в которой принимал участие рядовым бойцом, заряжающим самоходной установки САУ. Войну закончил в Берлине.

   Мы с удовольствием слушали старика. Оказалось, что он воевал ещё в Гражданскую войну. Рассказывая о Гражданской войне, дед несколько раз называл какого-то Андрея Андреевича. Так однажды в одной кавалерийской схватке с белыми один беляк чуть не зарубил его, если бы не Андрей Андреевич, вовремя пресекший саблей выпад беляка, чем и спас нашего собеседника.

    -  Какой Андрей Андреевич? – спросил у старика капитан. – Кто это такой?

     - Как, кто такой? - ответил старик. – Громыко. Андрей Андреевич Громыко.  Наш министр иностранных дел. Мы с ним в Гражданскую в одном эскадроне в Красной армии служили.

     - Вон ты какой, оказывается, дед! О тебе книгу можно писать, - восторженно воскликнул Муравьёв! – Ну, а дальше-то как ты жил?

      - Да как все живут, так и я жил. В войну - воевал, в голод – голодал. Не все же стали министрами. Всё бы ничего, да вот как жену похоронил, плохо стало одному-то. Дети и внуки все разъехались, в городах живут. Ныне ведь как? Никого из молодежи не заставишь в деревне жить. Хотя и дети-то мои уже на пенсию собираются. Младшему моему уже 56. А мне ведь 85 стукнуло. Силы оставили меня. Вот сейчас самое время картошку копать, да сил нет. Не знаю, что и делать.

    - Послушай, дед, - говорит Муравьёв. – Мы тебе поможем. Сейчас мы придем всей командой и выкопаем всю твою картошку. Твоя задача только в том, чтобы обеспечить всех вилами, лопатами да мешками. Нас будет двенадцать человек. Идёт?

    - Ой, как хорошо, сынок.  Я насобираю двенадцать вил, У меня у самого три лопаты есть и трое вил. Остальные у соседей попрошу.

    Обрадованный таким предложением, старик пошел по соседям собирать вилы, а Муравьёв бегом побежал на теплоход собирать команду «копальщиков».  Не прошло и часа, как капитан вернулся и привел с собой одиннадцать человек. 

    Работа закипела. Молодые здоровые парни работали, что называется, “с огоньком”. Часа через три весь огород был перекопан, и картошка в мешках была водружена в погреб.

   В благодарность старик два полных мешка картошки дал ребятам, и картошка была отнесена на судно. Старик не знал, как благодарить парней, а эти два мешка послужили хорошим подспорьем коллективного питания экипажа.

    К вечеру подошла наша очередь вставать под погрузку. Погрузка шла всю ночь, и к утру трюмы теплохода и баржи-приставки были наполнены песчано-гравийной смесью.  С этим грузом мы вышли в обратный  рейс на Набережные Челны.

   Весь обратный путь пролегал по двум красавицам-рекам, по Чусовой и по Каме. Вблизи устья, пройдя мост, мы вышли из Чусовой на Каму, где предстояло шлюзование по западной нитке камских шлюзов. Было утро. На ходовой вахте стоял старший помощник капитана Евгений Сидоров.  Капитан отдыхал в своей каюте.  Направляя состав теплоход-приставка к пермским шлюзам, Сидоров стоял у рычагов дистанционного автоматического управления (ДАУ).

     Груженый теплоход с груженой приставкой подходил к воротам западной нитки пермских шлюзов. Позавтракав, я поднялся в ходовую рубку и наблюдал подход состава к воротам шлюза.  Состав медленно двигался вдоль причальной  стенки ограждающей дамбы. Я взглянул на тахометры и увидел, что машины теплохода работают на малый ход вперёд. Сидоров стоял у пульта управления машинами, держа руки на рычагах  дистанционного автоматического управления. Расстояние до ворот сокращалось. Вдруг Сидоров поставил рычаги ДАУ на средний ход. Ничего не понимая, я смотрел на тахометры и  отчетливо видел, что машины работают на передний ход. “Почему Сидоров не дает задний ход?“ -  недоумевал я. Между тем расстояние до ворот катастрофически сокращалось. Я увидел, что люди, стоящие у ворот, замахали руками, показывая, что надо давать задний ход. Вдруг Сидоров, заметно нервничая, перевел рычаги ДАУ на полный ход. Теплоход рванулся вперёд. Опасное расстояние до ворот шлюза стало быстро сокращаться. Только тогда Сидоров отошёл от рычагов ДАУ со словами, произнесёнными с каким-то нервным ужасом: “Ничего больше не могу сделать!”

   - Женя! - крикнул я – У тебя машины на передний ход работают. Давай задний.   

   -  Мать в перемать! В перемать мать! – разразился Сидоров, взглянув на тахометры, и рывком перевёл рычаги ДАУ на задний ход.

   Но было поздно. Инерцию тяжело груженого состава мгновенно остановить нельзя. Камера шлюза была пуста  и только готовилась к приёмке судна сверху. Видя, что удар по закрытым воротам шлюза приставкой неизбежен, я занял в рубке позицию, держась обеими руками за какие-то элементы рубочной надстройки. В момент удара машины, конечно, уже работали на задний ход, что, естественно, ослабило силу удара. Ослабило, но не предотвратило. Состав баржой-приставкой врезался в ворота, разрушил их в месте удара,  приставка метров на 5-7 врезалась в пробоину ворот и повисла в шлюзовой камере, ещё не готовой для  приема судов сверху. Через пробоину ворот в камеру полилась с верхнего бьефа вода. Сидоров поставил машины на «стоп», и состав замер с торчащей приставкой в верхней камере шлюза.

   На причальной стенке около носовой части баржи-приставки, проломившей верхние ворота шлюза, сразу собралось много народа. Все рассматривали случившееся. Тут, откуда ни возьмись, прибыла машина, на которой, ещё не пришедшего в себя от волнения, Евгения Сидорова увезли на исследование в наркологический пункт на предмет содержания алкоголя в крови. Как и следовало ожидать, исследование показало полное отсутствие у него алкоголя. Сидоров в последние недели алкоголь не употреблял.

    Западная нитка пермских шлюзов надолго вышла из эксплуатации.