Современные поэты не утратили интерес к натурфилософской и пейзажной лирике, но пейзаж все более приобретает созвучные своему времени черты, он все реже бывает самодостаточным, и его изобразительно-повествовательная и художественно-эстетическая функции становятся менее значимыми. Некоторые исследователи и поэты считают, что сегодня пейзажная лирика, если не исчезает из литературы, то по крайней мере, отходит на задний план, уступая место другим жанрам. Однако несмотря ни на какие процессы, пейзажная лирика продолжает развиваться и по-прежнему связана со сложными философскими вопросами.

Природа в стихах Геннадия Суздалева естественна и непорочна, он воспринимает её как сельский и городской житель одновременно. Кажется, именно природа – хранительница истин и клад мудрости:

Бубнит оса над частоколом

О вечной жизни без прикрас... [5, с. 56].

О природной жизни «без прикрас» в XX веке задумывались такие поэты, как Леонид Мартынов, Николай Тряпкин и, как ни покажется это странным, Андрей Вознесенский.

Разные художники по-разному вглядываются в природу, их ощущения всегда окрашены неповторимой авторской индивидуальностью. Одни видят в природе торжество гармонии и вечной красоты (А. С. Пушкин), другие замечают в ней натурфилософские аспекты (Ф. И. Тютчев), третьи открывают в ней огромный мир противоречий, нестихающую борьбу добра и зла (Н. А. Заболоцкий). Один художник может поместить пейзаж в «золочёную раму», «чтоб сравнивать луга с коврами и с бриллиантами росу», другой изображает её «без прикрас» и открыто заявляет об этом миру:

Берёзки не рядите в ряски,

Чтоб девичью хранить их честь.

Оставьте! Надо без опаски

Увидеть мир, каков он есть!» [2, с. 127].

Эти строки принадлежат поэту Леониду Мартынову («Я понял»), но вот и в поэзии А. А. Вознесенского картины природы находили своё образное воплощение, и его пейзаж также выглядел очищенным от грима и целомудренным, подобный тому, какой декларировал поэт в стихотворении «Париж без рифм»:

И я изрек: «Как это нужно –

содрать с предметов слой наружный,

увидеть мир без оболочек,

порочных схем и стен барочных» [1, с.163].

Это стремление увидеть мир «без прикрас» и «без оболочек» – традиционное для русской лирики, таким образом, налицо – мировоззренческая перекличка совершенно разных по форме выражения, стилистике, характеру, авторскому видению художников слова, но их роднит и сближает отношение к природе, их одинаково волнует ее первозданная чистота, которая не нуждается ни в «оболочках», ни в «рясках»; по их мнению, мир прекрасен без многослойного грима, природа – сокровищница образов и красок, и поэты заимствовали у нее эти живые сочные краски, естественные, «неподрумяненные», целомудренные, натуральные.

Природный мир Геннадия Суздалева изображен «без прикрас», но его оса, что бубнит о «вечной жизни», на первый взгляд кажется странной и необъяснимой. Собственно, почему она об этом «бубнит», и что она вообще знает о вечном? Она – насекомое, крошечное живое существо, почти несопоставимое по своим масштабам с Вечностью. Однако погодим делать выводы.

Более того, в представлениях поэта природа целительна («врачует море», «тишина целительных берез»); она часто возвращает его к детству, как в стихотворении «Петрушин березник», где несколько десятков берез, росших за речкой и по каким-то причинам исчезнувших, остались в его памяти живым и волнующим воспоминанием.

Его природный мир настолько естественно-гармоничен, что даже почти лишен метафор, между тем он полон живых образов, красок и звуков: здесь слышны «сусличьи посвисты», расцветают репьи, «речка камушки считает», раздается пастуший окрик, кричит где-то «за выпасом коростель». Кажется, природа почти всегда ассоциируется у поэта с самой Вечностью: «Буду плыть в бесконечности / И глядеть на луну. / На поруках у вечности / Незаметно усну» [5, с. 64].

Его природа не кричит, не вопиет, она живет в нем, и он – в ней, она просто растворена в нем, ее дороги и перевалы, овраги и буераки, небесные выси и земные дали, «наговорная» трава и далекая река в его лирическом пространстве существуют как-то обыденно и просто, но при этом они приближают его к постижению ее вечных и незыблемых законов, к размышлениям, как было принято раньше говорить, «о времени и о себе». Так, уходящая вдаль дорога заставляет его задуматься о том, много ли им сделано за прожитые годы.

Да, его природа лишена декларативности и нарочитой эпатажности, она не кричит о себе и своих бедах, хотя поэт прекрасно осознает ее уязвимость: «Как хрупки тополя и березы! / Как беспомощны травы и реки…» [5, с. 170]. И лишь иногда он позволяет себе в ее адрес откровенные восторги, хотя и по-мужски сдержанные: «Да здравствуют / Поле и лес! / Воды молчаливая сила. / Высокая тайна небес. / Веселая сила светила» [5, с. 172]. И хотя стихотворение «Все вижу давно. Не слепой», откуда взяты эти строчки, посвящены другой теме (теме поэта и поэзии), они лишь подтверждают нашу мысль о присутствии в его творчестве пейзажа как органической составляющей его поэтической материи.

Тесно примыкает к пейзажной лирике и тема времени, натурфилософская суть которого в разные времена по-разному осмысливалась философами и поэтами. Восприятие времени у поэта драматично, он порою даже забывает, в каком веке живет («А я на время забываю, / В каком году и где стою...»). Его хронотопическая модель индивидуальна, он умеет в конкретном увидеть общее, во временном – приметы вечного: «Стою у края колеи, / А кажется, у края века...» [5, с. 92]. Это строки из стихотворения «Проводы русской зимы».

Драматизм времени обнаруживается и в стихотворении «Осеннее»: «Крадутся по полю позёмки / К моим непреклонным годам...» [5, с. 99]. И хотя года здесь названы «непреклонными», но воспринимаются они скорее как преддверие «преклонных», не зря же здесь появляются образы опавших листьев и соловьев, которые «устали». Все это относит нас к ассоциативно-метафорическому миру, в котором слово «непреклонный» имеет еще один смысл, равнозначный стойкости духа, непреклонности воли, мужества перед жизненными испытаниями.

В стихотворении «Как медленно листья осенние падают...» – тот же драматизм, здесь возникает образ речки, «бегущей за вечностью весело», хотя в данном случае он рожден горестным чувством от расставания с любимой женщиной, последней встречей с ней.

Время отчасти осмысливается поэтом и в стихотворении «Маленькая сказка», в котором лирический герой признается, что он «годы, словно горы, / Пытался обойти...» [5, с. 125]. Но годы, течение времени неумолимо и неостановимо, оно не зависит от воли и желаний человека, не зря над его загадками бились лучшие умы человечества – философы, натурфилософы, естествоиспытатели, физики, астрономы, так и не поняв ни его сути, ни значения. Кажется, чем больше ученые бьются над проблемами времени, тем все более его природа остается невыясненной. Загадок, связанных с ним, не становится меньше, особенно после того, как выдающийся русский математик Н. И. Лобачевский доказал, что явленный мир может быть совсем не таким, каким кажется, и что параллельные прямые в силу искажения пространства могут пересекаться в необозримых пространствах Вселенной. Ученые до сих пор не пришли к единому мнению о том, что такое время, почему оно «течет», линейно ли оно или все же циклично, как утверждали древние? В 1991 году вышла книга доктора медицинских наук Н. И. Моисеевой «Время в нас и время вне нас», посвященная вопросу времени и различным его характеристикам. Она, в частности, отмечает: «Чем теснее связь человека с природой, тем он больше выделен из нее, тем в большей мере протекание времени должно восприниматься им как регулярное чередование таких явлений, как день и ночь, зима и лето, произрастание и увядание, рождение и смерть. Значит, и понимание человеком времени должно соотноситься с природными или жизненными циклами» [3, с. 32].

При разговоре о времени всегда и неизбежно возникают сложные философские вопросы, непостижимая суть времени всегда привлекала поэтов, ведь его движение приближает человека к концу его земного пути, и это не может их не волновать. Таким образом, эта тема самым тесным образом связана с другой, не менее важной темой жизни и смерти, бессмертия и вечной жизни. Более того, «Тема жизни и смерти так или иначе несет в себе натурфилософский подтекст, и любой творческий человек, даже не испытывая к ней особого пристрастия, рано или поздно, обращается к ее осмыслению» [4, с. 251].

Мысли о смерти посещают поэта Геннадия Суздалева как о естественно-природном конце пути, в разных вариациях тема эта встречается в таких стихотворениях, как «Полынным зноем улица прогоркла...», «Ветряная мельница», где Млечный Путь видится ему лишь обычной «сельской дорогой», а сам поэт, подобно ветряной мельнице, когда-нибудь устанет «перетирать му́ку в муку́», и тогда случится то, что неминуемо должно случиться:

И жизнь я до отчаянья любя,

Отринуть не смогу

Надгробный камень.

И на груди

Скрещенными руками,

Как ты крылами,

Зачеркну себя [5, с. 59].

В стихотворении «Оттрубят городские рассветы...» он вновь задумывается о том, что когда-нибудь «замолчит мое горькое слово», потому что «Вечный суд по кривой не объедешь». Подобные мысли приходят к нему и в стихотворении «В больнице». Несмотря на все бывшие и настоящие невзгоды, земная короткая жизнь видится ему желанной, пронзительны строки об этом.

Настанет рассвет… И снова

Послышится песня ветра.

Веселая сила солнца

Мученья мои затмит.

Не знает никто на свете,

Как хочется мне остаться

Среди этой жадной жизни,

Опасной, как динамит [5, с. 178].

Невольно вспоминается образ осы, что «бубнила» над частоколом о вечной жизни. И думается о том, что, может быть, она все-таки есть, эта вечная жизнь, ведь природа, в данном случае, в облике этой загадочной осы, сознательна, мудра и чувствует все жизненные процессы и явления не меньше человека. Вспомним, что Н. С. Гумилев однажды обронил странную фразу: «Я знаю, что деревьям, а не нам дано величье совершенной жизни». Он объяснил причину этого, поскольку, по его мнению, деревьям земля – отчизна, а человеку – чужбина. Возможно, современникам поэта эта мысль казалась странной, тем не менее она отражает одну из концепций происхождения жизни на Земле, так называемую теорию панспермии, то есть занесения ее из космоса. Эту мысль поддерживал К. Э. Циолковский, о том же писал и В. И. Вернадский. В настоящее время эта идея также поддерживается некоторыми учеными, например, академиком РАН А. Ю. Розановым. Удивительно, но в 2014 г. ученые получили доказательство невероятной выживаемости молекулы ДНК в сложнейших космических условиях; это говорит о том, что она могла быть занесённой на Землю из вселенских просторов, претерпев все испытания на своём «пути». Быть может, Н. С. Гумилеву была известна эта теория и он лишь отразил её в своём творчестве. Как бы то ни было, но мир природы в его представлении становился вровень с человеком.

Так и суздалевская оса, будучи миниатюрным, но живым творением Природы, занимает свое место в мироздании, выполняя положенную ей роль. При этом сам человек, давно оторванный от природы, отстраненный от ее тайн, отчужденный от ее лона, сегодня чувствует себя растерянным в этом огромном просторе, заброшенным сюда неизвестно для какой цели, блуждающим в поисках вечных истин и ответов на «детские» вопросы: как возник мир, что такое жизнь и что такое смерть, является ли она концом бытия или сознание продолжает свое существование в иной форме?

Что-то подсказывает нам, что где-то там, за границами внешнего мира,  человеческое сознание вовсе не метафорически продолжает жить, совершенствоваться и радоваться, и что вечная жизнь существует, но она гораздо более сложная, насыщенная и многогранная и, видимо, далеко не такая, какой ее себе представляют умозрительные «мыслители». Наверное, не зря об этом во все времена задумывались философы и поэты, например, Николай Заболоцкий писал об этом в письмах К. Э. Циолковскому, задавая великому ученому сложные вопросы и пытаясь найти у него ответы. Так, например, поэт утверждал, что атомы, составляющие его тело, когда-нибудь распылятся, разбредутся по Вселенной и даже вступят в другие структуры и организации. Странным кажутся эти естественнонаучные размышления поэта, тем не менее они говорят о важности для каждого человека поднимаемой темы и её нерешенности на современном этапе.

Для Геннадия Суздалева эта тема не менее важна, и потому его  размышления обретают вид отточенных рифмами поэтических формул о сути земного бытия человека, и его стихи живут в пространстве современной российской лирики, напоминая нам о самом главном в метафорических образах, в том числе и в образе хитроумной осы «над частоколом».

Литература

1. Вознесенский А. А. Собрание сочинений в 3-х т. Т. 1. Стихотворения; Поэмы; Мне четырнадцать лет. Рифмы прозы / Вступ. статья Л. Озерова. – М.: Художественная литература, 1983. – 463 с.

2. Мартынов Л. Н. Золотой запас. Книга стихов. – М.: Советский писатель, 1981. – 248 с.

3. Моисеева Н. И. Время в нас и время вне нас. – Л.: Лениздат, 1991. – 156 с. – (Раскрывая тайны психики).

4. Рыжкова-Гришина Л. В. «Стекла вечности...». Натурфилософия жизни и смерти в творчестве О. Э. Мандельштама // Российский научный журнал. 2015, № 1 (44). С. 251 – 254.

5. Суздалев Г. М. Феникс: Стихотворения, поэмы, переводы, песни. – Смоленск: издательство «Смоленская городская типография», 2012. – 128 с.