Старинная лаборатория, заполненная ретортами, колбами, пробирками. На полках громоздятся покрытые вековой пылью книги. Занимая центральное место, на стене висит большой сачок. Откуда-то сверху пробивается скупой размытый свет. Подряхлевший Дуремар в очках, в старой залатанной кофте и в шлёпанцах на босу ногу колдует над кастрюлькой, шипящей на спиртовке. Кричит сверчок...

"...Мои глаза стали ночной бабочкой, теперь я вижу то, что никто другой не видит – что мир вокруг полон воды, что рыбы плавают сквозь нас, как указатель, что стебли звёзд доходят до земли и как они колышутся от ветра, и что луна – это лишь желтая гвоздика с привкусом серебра. Ты ведь за ней пришел сюда? Только она не лечит чуму".

"Кто я? Зачем? Зачем я? Кто? Отец бил быдло кулаками... Руками душил гадов... Выдавливал мещанское сознание. Запихивал... в них веру в коммунизм. Лепил из них людей, как зодчий-скульптор. Бил откровенно, не таясь. По сути – зверствовал. Поэтому был любим. Уважаем. И он любил их всех. Добра желал... не каждому в отдельности... но всем... Люди костьми ложились, зато пятиэтажками вставали города... А я? Людей не бью... нет, бью, конечно. Ну как же вас не бить?.. Но не открыто... не под протокол и не под камеру... и даже не руками... Для этого теперь используют дубинки и слезоточивый газ. Полоний иногда".

Автор намеревается поставить данную пьесу непосредственно в лесу. Декорации - натуральная природа, оттого актёрское мастерство и ловкость, если не сказать ловкачество, в естественных условиях сыграют решающую роль в режиссёрском замысле.

Театральная драма. Перевод Светланы Пшеничных.

Точка зрения, которую представила в своем фильме Авдотья Смирнова, сейчас крайне распространена и растиражирована в нашем обществе. В народ уже давно никто из наших деятелей искусства, креативного класса не идёт за правдой, за чистотой. Это понятие всё больше обретает негативные коннотации, становится средоточием всего мрачного, порочного, отсталого и неспособного к любым переменам...

И в миг единый вычистилось небо надо мною, и в миг единый под солнечным светом явился я, внове лежучи на земле, Ивашка Карамышев, слабый да юный, нежный возрастом, за незнамо каким барином записанный человек – да не человек вовсе, а хуже зверя какого, понеже зверь оказывается хозяин себе и в полной воле выбрать сам хотя бы смерть, ровно бы мёртвый от моей руки кабан, ровно бы мёртвый брат мой.

У нас в борделе все друг другу помогают. Все слушаются дружеских советов. И все друг друга любят. Ну, точно как в раю. Неужели вы не хотите стать у нас Богом, добрый господин?