«Гоголь подчеркивает различия, существующие между православной Россией и католическим по преимуществу Западом, но и русское, и европейское современное общество представляется ему ложно-рациональным, мертвенным, утратившим подлинную святость и гармонию, живую органичность. Размышляя о России, Гоголь выделяет два пласта понимания — то, какова реальная Россия сейчас, и то, какой она могла бы явить себя миру, благодаря заложенным в ней силам…»

«Почти одновременно с появлением Достоевского в литературе заявляет о себе и неэвклидова геометрия, открытия которой впоследствии неизменно будут сопоставляться с художественным миром писателя. К такому сравнению побуждает исследователей сам Достоевский: его герои то восстают против “математики” (“подпольный” человек), то, напротив, апеллируют в философских исканиях к “арифметике” (Родион Раскольников) или к Эвклиду (Иван Карамазов). Наиболее распространенной, вероятно, можно считать точку зрения, согласно которой мировоззрение Достоевского и даже его поэтика во многом могут быть соотнесены с неэвклидовой геометрией, но никак не обусловлены ею: Достоевский идет своим путем, научные открытия только подтверждают его мировидение…»

«И те, кто держал тюрьму-страну на ладони и всматривался в неё, как в своё время всматривался Достоевский и уже в другое время Иван или кто-то ещё другой, но кто всматривался, а не умничал и важничал, те уже редко ошибаются в оценке того или иного события или человека. Думаю, и я не сильно ошибся — и в оценке по-прокурорски смотревшего на меня профессора, и в оценке того “достоевсковедения”, в котором мне выпало поучаствовать. И, как когда-то Иван Карамазов, я остаюсь при своей идее: как бы далеко и высоко ваше “достоевсковедение” ни ушло, ни шагнуло, оно должно быть эквивалентно хлебу и тому, как мы осязаем его вкус и запах, таким осязаемым должно быть и достоевсковедение — мучительным, как поиск нравственной истины…»