Боевой дух. Что есть боевой дух?
Выше мы говорили о двойственной роли Бабы-Яги – испытальщице и дарительнице, о смешении в сказках двух инициаций – общей юношеской и избраннической жреческой или княжеской. Дж. Фрэзер в «Золотой ветви» выдвинул теорию, согласно которой, во время инициации из посвящаемого вынималась душа и передавалась тотемному животному, возвращаясь уже с иными качествами.
Термин «тотем» происходит из Северной Америки, где на языке индейцев оджибве слово «ототем» означает «его род». Тотемизм предполагает идентификацию рода с конкретным животным, растением, предметом, где тотему отводится роль оберега. А встречно тотемные животные и растения табуировались, их нельзя было убивать, обижать, употреблять в пищу. Понятие тотема едино для всего мира, так что некоторые современные русские фамилии явно произошли от названий тотемов. Интересно звуковое единство – «отец»-«тятя»-«ата»-«ототем»-«тотем». Отчество-отечество. Родовой знак-признак. «От» и «То». А что тогда «тобук»? Для различия легионов и когорт римлянами использовались значки «signa» в виде орла, вепря, льва, минотавра, коня, волчицы, носимые впереди на длинных древках. Прообразы гербов, родовые знаки и символы применялись с глубокой древности, они упоминаются в произведениях Гомера, Вергилия, Плиния. Так, шлём Александра Македонского украшал морской конь (гиппокамп), царя Нумибии Масиниссы – пёс, шлём Ахиллеса и императора Каракаллы – орёл. Тотемная геральдика употреблялась в виде тавро, клейм, печатей. В Китае, ближе к Тибету, живут «желтые уйгуры» – сарыг югу, сохранившие шаманизм в чистом виде. Своих богов они называют «Ас тамга», «Йаг тамга», «Сун тамга», где «тамга» – это клеймо, высечка, тавро. Похоже, что в древности для народов Азии термины «Бог» и «тамга» были синонимами. Гербом шумерского государства был орёл с львиной головой, Египта – змея, Армении – коронованный лев, Персии и Рима – орёл. Русь унаследовала своего двуглавого орла от Византии. Бунчуки, вымпелы, хоругви и знамёна, отмечавшие местоположение полководца, олицетворяли присутствие в данном месте родовых святынь, удостоверяли связь с небесными покровителями.
«- Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжёлое знамя, и побежал вперёд с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
И действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперёд и обогнал его».
Не стоит напоминать, откуда это.

Создатель «Младшей Эдды» и «Хеймскринглы», Снорри Стурлусон пишет о способности Одина изменять свою форму: «Его тело лежит, как если бы он спал или был мертвым, но он становится птицей или диким зверем, рыбой или змеем и в мгновение ока достигает отдаленных стран». Экстатические путешествия Одина в зооморфном облике можно сопоставить с превращением шаманов в тотемических животных.
«Мои ти куряни ... сами скачуть, акы сѣрыи влъци въ полѣ, ищучи себе чти, а князю – славѣ», – восхваляет своих дружинников Всеволод в «Слове о полку Игореве». А в прочтении другой фразы: «аще и вѣща душа въ друзѣ тѣлѣ, нъ часто бѣды страдаше», Ф. Буслаев видел, что «другое тело ... означает не другого или какого-нибудь человека вообще, а именно другое тело, не своё собственное, а волчье, которое надевал на себя герой, перерыскивая путь великому Хорсу».
Волк упоминается в «Слове» девять раз, ибо и в славянском фольклоре, и в фольклоре тюркском он равно выступает как тотем. Исторический пример: в 1097 году половецкий хан Боняк участвовал в междоусобной войне, вспыхнувшей на Руси после ослепления Василька Теребовльского. Боняк, перед битвой с союзными противоборствующей стороне венграми, выл по-волчьи, а настоящий волк «отвыся» ему, предсказав победу. И действительно, половцы заманили венгерские полки в западню и нанесли им сокрушительное поражение.
Воины в шкуре волка, медведя, льва, тигра – частые персонажи мифологии. В норвежской саге рассказывается про две заколдованные волчьи шкуры. Всякий, кто надевал их, не мог сбросить и превращался на десять дней в волка. Шкуры у хозяев были украдены воинами Зигмундом и Синиотом, которые, став волками, начали выть, нападать на людей и грызться друг с другом. В России ряжения зверем хранились в святочной и масленичной обрядности до двадцатого века. В Тверской области «чудили» в волчьих и лисьих шкурах, набрасывая их на плечи и подвязывая морду на шапке, по двое одевались в одну выделанную медвежью шкуру, закрепляя на голове голову. Ритуал переодевания в волчьи шкуры или хождение с чучелом волка у многих народов Европы приурочивался к осенне-зимнему сезону (чешское vlèi mĕsíc, латышское vilka mçnesis – названия декабря, буквально «волчий месяц»).
В культах римского Марса и германского Одина волки главные персонажи. В мифологических представлениях многих народов волк или волчица связаны с предводителем боевой дружины или богом войны, являются родоначальниками племени или его воспитателями. Это и легенда о капитолийской волчице, и о волчице, вскормившей Кира, рассказ китайской хроники седьмого века о предке тюрок: из истреблённых врагами хуннов остался в живых один юноша, которого выкормила волчица, ставшая его женой и родившая ему десять сыновей. Аналогичное предание о волке-прародителе есть также и у монголов. Да и простые воины именовались волками в хеттской, иранской, греческой, германской и других индоевропейских традициях, часто ряжась в волчьи шкуры. Согласно тексту обращения хеттского царя Хаттусилиса I (17 век до н. э.) к войску, его воины едины, как «род волка» (хеттское «uetna» созвучно древне-исландскому «vitnir», украинскому «вiщун» – «волк-оборотень»). Это представление о единстве дружины, как волчьей стаи, хорошо известно на Кавказе и в наше время.
«Босым волком» бежал из плена князь Игорь. Г. Ильинский считал, что праславянская форма «bes» – «демон», имела вариант «bos». Соглашаясь, современные этимологи считают, что форма «босъ», тождественная форме «бѣсъ», была перестроенна по мотивам табу.
Бос. Бес. Бесноватость. Одержимость во время боя. Берсеркеры, или беpсеpки, – люди-медведи. Уже один внешний вид беpсеpков, их дикое рычание наводили ужас, лишая возможности защищаться. Считалось, что беpсеpки во время боя на самом деле пpевpащаются в зверей, и бьют не топорами, а лапами. В это время они не чувствовали боли, их мышечные реакции скоростью и силой вполне соответствовали звериным. Исследователи этого феномена придают слишком большое значение напитку, содержащему галлюциногены, но у всех народов во все времена практикуются и иные техники введения воина в трансовое состояние. Например, боевые танцы так же переключают чувства на восприятие экстремальной ситуации, изменяют сознание, и поэтому в русском мужском переплясе не случайны названия коленцев: волчок, соколик, петух, горбатый (медведь).
«Начати же ся тъй пѣсни по былинамь сего времени, а не по замышленію Бояню» и «О Бояне, соловію стараго времени...». Ю. Венелин высказывает предположение, что эти упоминания о Баяне относятся к сыну Болгарского князя Владимира II. Слава Баяна, как поэта, была таковой, что, в представлении простого народа, он своим пением мог превращать волков в людей и обратно. Веру в такие превращения колдунами даже целых свадеб в волчьи стаи фольклористы записывали в сёлах до конца девятнадцатого века.
Позволю ещё одну цитату из «Войны и мира»:
«- Песенники, вперёд! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик-запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося...» и кончавшуюся словами: «То-то, братцы, будет слава нам с Каменскиим-отцом…»».
Один из наиболее распространённых способов подъема боевого духа воинов – барабаны. Именно бубном-барабаном шаманы всех материков вводят в транс себя и участников ритуала. К этому же приводит и маршировка.
И ещё знакомый приём: боевой клич. В Младшей Эдде говорится о Тюре: «Он самый отважный и смелый, и от него зависит победа в бою. Его хорошо призывать храбрым мужам», а об Улле: «Он к тому же прекрасен лицом и владеет всяким военным искусством. Его хорошо призывать в единоборстве». В «Манасе» Кульчоро, хлестнув своего скакуна Суркоена по правому бедру, обратился к духам предков и бросился в бой с боевым кличем в честь Манаса, так как боевой клич – это заклинание, призыв предков, произношение сакральных племенных имён, разрушающее границу миров между живыми и умершими, объединяющее земных и небесных воинов рода, и отсюда наше бессмертное «Ура» – заимствованное и трансформированное «Hurra» («Уран») – тюркское «Смерть».
В эпоху средних веков боевые кличи, которыми рыцари и монархи сзывали своих бойцов под знамена, получили особое развитие как вид девизов. Многие превратились в сохранившиеся и поныне династические и даже в государственные.
«За Русь»! «За Веру, Царя и Отечество»! «За нашу Советскую Родину!» – «Ура»!!!
Смерть за святыню есть бессмертие в святыне.
Смерть за род есть бессмертие в роде.
Висы и драпы были священными песнями-заклинаниями, исполнение которых скальдами-волхвами открывало воспеваемому в них герою путь в Валгаллу, в бессмертие славных. Желание быть воспетым в жреческих стихах заставляло викинга на годы покидать родимый край, гнало в неведомое море, на край света, в обитель ледяных великанов, в царство мертвых. Этой же магической «славы князю» волхва-гусляра для обретения языческого бессмертия искал в походе к половцам Игорь, князь-отступник.
И потом каялся перед Богородицей Пригощей.

Е. Аркин повествует о наблюдениях Склифасофского: «В его клинике лежала музыкально образованная полька, и профессор имел возможность следить за колебаниями кровяного давления в её черепной плоскости в зависимости от слышимой музыки. Как оказалось, что для каждого композитора, и даже для каждой пьесы существовал свой прилив крови, своё кровяное давление в мозговых сосудах, и, что всего замечательнее, патриотическое чувство польки проявлялось в резком повышении кровяного давления всякий раз, когда играли при ней даже самые посредственные пьесы Венявского». Английский эстетик Д. Кук вообще рассматривал музыку как язык, несущий «декодированное» содержание, заключенное в ряде мелодических образов, в мажорном и минорном ладах и в хроматизме. В корковом механизме различных эмоций большое значение имеют процессы формирования и преобразования динамических стереотипов, и лёгкость или затруднённость их формирования современными психологами связывается с генетическими музыкальными кодами. От звучащей внутренней музыки зависит не только интеллектуально-эмоциональное состояние, но и физиологическая, и химическая деятельность мышечного аппарата. От соединения же национальной музыки с заклинанием, призывом предков, произношением сакральных племенных имён воином овладевает боевой дух.
«Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой!»
А кого оставляют равнодушными даже вступительные аккорды «Прощания славянки»?
Древнейшие ритмы и священные слова предбоевых кличей свиваются и сливаются в военные марши, пробуждая в нас глубинные реакции.
Древнейшие ритмы и священные слова послебоевых слав свиваются и сливаются в победные гимны.
Государственный гимн – торжественное музыкальное произведение. Наряду с флагом и гербом, он является высшим символом государства, призванным сплачивать и вдохновлять нацию. Гимн – древняя «слава», величание данной Богом власти, и поэтому Гимн – «государственная молитва». В России во время праздников хор «государевых певчих дьяков» с 1479 года и до конца 17 века исполнял православные песнопения. От Петра I встречи коронованных особ, военные победы и знаменательные юбилеи отмечались хвалебными «виватными кантами», вперемежку с пением «многая лета», функции же государственного гимна в 18-том, начале 19 века выполнял общеевропейский «Тебя, Боже, хвалим».
«Царь Православный,
Царствуй на славу!
Царствуй на страх врагам».
Гимн в Русской армии подлежал обязательному исполнению на парадах, при освящении знамен, на утренних и вечерних молитвах армии, встречах императорской четы, во время принятия присяги, на застольях после здравиц за Императора. И 27 января 1904 года крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец» вышли на свой смертный парад с пением «Боже, Царя храни».

«Живущий там, на краю земли,
какою песнею, какою сказкою
ты был завлечен в эту священную страну,
куда не добежать доброму духу,
в эту чудесную страну,
куда не по силам добраться и злому духу?»
Ханты – один из древних народов, расселившийся по Обско-Иртышскому бассейну от линии Демьянка-Васюган на юге до Обской губы на севере, с самой дальней точкой их пребывания на Таймыре. На юго-западе в область заселения хантов-остяков входили бассейны Конды, Тавды, Туры с прилежавшей к Иртышу частью нижнего Притоболья, восточная граница проходила по водоразделу Оби и Енисея. В период максимального этнического расцвета отдельные племена переходили через Уральский хребет, доходя до Камы. Но до сих пор остается открытым вопрос о их прародине. Согласно мифам самих хантов, некоторые их божества происходят с верховьев Оби, и многие современные исследователи признают южное происхождение этого народа, указывая на северный Алтай или Саяны.
В конце втором тысячелетия до н.э. климат в Сибири резко изменился, стал суше, и предки современных обских угров мигрировали в глубь Западно-Сибирской низменности, в направлении областей с более обильно выпадающими осадками. Ассимилируя автохтонное население, они создали предпосылки для появления новых археологических культур, возникновения собственно хантыйского, мансийского и венгерского этносов. Из доугорской истории Западной Сибири фольклор восточной группы хантов упоминает «ар-ях» – «древний, песенный народ», однако ненцы, потомки вытесненных уграми древних самодийцев, помнят ещё о неких племенах, обитавших в тундре и до их прихода – «сихиртя».
Распад обско-угорской общности на остяков-хантов и вогулов-манси произошёл приблизительно в V веке н.э., а в X-XIII веках вогулы оттесняют хантов от Приуралья к востоку и северо-востоку, где Сургутское Приобье оказалось в зоне постоянных военных столкновений с самодийскими племенами самоедов в междуречье Оби и Таза. На юге тюркская экспансия отодвинула границы их ареала от степей до тайги и лесостепи. Тюркизированное хантыйское население Прииртышья было выключено из общего генезиса, а дальнейшее продвижение в XVI-XVII веках тюрок в Среднее Приобье повлияло на этническую обстановку и внутри хантыйского ареала.
Следствием явилось создание локальных этнических групп северных, южных и восточных хантов, имеющих как культурные, так и значительные языковые различия.
А. Дунин-Горкавич писал:
«Для обследованiя реки Лямина мною въ 1901 году была снаряжена экспедицiя, состоявшая изъ двух лесных объездчиковъ и трехъ рабочихъ-гребцовъ. Объездчикам было поручено проникнуть вверхъ по Лямину, насколько это представляется возможнымъ.
Экспедицiя за время своего следованiя въ оба пути не встретила ни одного человека. Изредка только встречались места летнихъ остановокъ кочевых самоедов, т. е. конусовидные остовы чумовъ и амбары на двухаршинныхъ стойкахъ, покрытые берестой».
«Не встретила ни одного человека». Ко времени прихода русских в Среднее Приобье постоянные жители на Лямине уже отсутствовали. Вдоль реки кочевала «кунная самоядь», ограниченная на севере Казымским, на западе Белогорским, на востоке Бардаковым остяцкими княжествами. И на именно на Лямине возвышается утёс с остатками древней крепости, на территории которой некоторые археологические находки датируются четырьмя тысячами лет.
Первые укрепленные городища Западной Сибири (не считая неолитической крепости реки Амня, притока Казыма) появляются в конце бронзового, начале железного веков, то есть около трёх тысяч лет назад. В начале эпохи железа в Сургутском и Нижнем Приобье уже почти половина всех поселений представлена крепостями. На сегодня раскопано несколько десятков таких укреплений, и можно утверждать, что фортификации возводились всеми обско-угорскими племенами по всей территории, только что лесные городища уступали укреплениям лесостепной зоны размерами.
Под городище в стратегически удобной для обороны местности, чаще на высоком мысу между сливающимися реками, расчищалась треугольная, квадратная или овальная площадка, в центре которой устанавливался тотем, а вокруг строились дома. Иногда таких площадок, изолированных друг от друга рвами и соединённых перекидными мостиками, было две или три. Вокруг выкапывались рвы, иногда действительно трудно преодолимые без перекидных мостков, а иногда просто для отвода воды.
Над окружающими городища рвами кольцами возвышались земляные валы, иногда до шестнадцати рядов. В лесостепной зоне, где происходили наиболее серьёзные боестолкновения, толщина насыпных валов достигала пятнадцати метров, а высота шести. С внутренней стороны они укреплялись бревенчатой стеной, а с внешней глиняными или каменными «крепидами». В лесных районах насыпи покрывались дёрном.
По верху валов возводились разнообразные стены, от простейшего заострённого остриями частокола, до сложных бревенчато-столбовых конструкций, в которых брёвна укладывали горизонтально, и с обеих сторон укрепляли вертикально врытыми столбами. Глубже ставился второй ряд, а пространство между стенами засыпалось утрамбованным грунтом.
Скорее всего, данные виды фортификации родились и развились на местной основе, но с естественным привнесением инокультурного влияния. Так в Сургутском Приобье найдены поселения со специфической керамикой и совершенно иными традициями строительства – это настоящие лесные замки с башнеобразными выступами и предвратными сооружениями, датируемые серединой первого тысячелетия до н.э.!
Судя по затратности средств и тщательности исполнения, укрепления создавались как объекты долговременные, однако, исходя из того, что все археологические находки не выходят за стены, проживание в них зачастую носило сезонный характер. Лето семьи охотников и рыболовов проводили в своих угодьях, собираясь и укрываясь в городища зимами, когда замёрзшие болота становились легко проницаемыми как для кочующих в поисках добычи отрядов самоедов или татар, так и для дружин лыжников из соседских княжеств.
Уже в раннем средневековье в искусстве таёжной фортификации наметился упадок, а к пятнадцатому-шестнадцатому векам, после присоединения к России и «замирения народцев» русскими, трёхтысячелетняя крепостная традиция автохтонных народов окончательно пресеклась.

Ядром средневекового остяцкого сообщества являлась дружина во главе с князем-богатырем. Хотя князья и имели свою челядь, но не были феодалами, а являлись предводителями территориально-родовых групп. В зависимости от значимости и величины поселений и городищ, в которых жили или зимовали свободные соплеменники, князь мог выставить дружину численностью от 50 до 300 человек. Вооружение такие воины (по одному от каждой семьи) имели свое, а панцири и шлемы выдавались из княжеской казны, под расчет из будущей добычи.
Насчитывая к шестнадцатому веку до сотни родоплеменных объединений, специалисты указывают на такие крупные, как Кодское, с правящей династией Алачевых. По подтверждениям русских средневековых источников, кодские князья совершали военные набеги на соседние угорские княжества, вели войны с пермскими владыками и русскими отрядами, ходили в походы против эвенков на Енисей. Известны также Обдорские княжества с центром в Пулноват-ваш, и Казымское с центром в Казыме, а так же на реке Демьянке.

Сегодня существуют две противоположные точки зрения на причины и принципы междоусобных угорских войн Западной Сибири. Всем понятна жестокость угорско-самодийских межэтнических конфликтов: высокотехнологичные для своего времени рыболовство и охота, вкупе с превосходящим военным искусством угров позволили им оттеснить самодийцев в тундру и создали реальную угрозу их полного уничтожения. Ненцев спасло одомашнивание оленя и приспособление к кочевой жизни, и в пограничных северо-таежных районах на многие века сложилась двойственная система собственности: угодья были за остяками, оленьи пастбища за самоедами. Более того, пришлое оседлое население стало восприниматься как удобный объект грабежа, источник дополнительных средств к выживанию. На Пиме, Тромъегане, Агане, Салыме и Югане до сих пор пересказывают древние предания о нашествиях северных кочевников. Маршруты ответных военных походов бывали тоже весьма неблизкими, и жители с берегов Томи отправляли карательные экспедиции на Ямал.
Объяснимы и оборонительные меры Тайги против Степи, где слишком частые смены господств оборачивались для хантов такими же частыми охотниками за ясаком.
История учит, что войны кочевников против оседлых народов никогда не направлены на их истребление. Всадники-степняки видят в пеших обитателях лесов данников, поставщиков ремесленных изделий и растительных продуктов, поэтому, при всей случающейся жестокости по отношению ко всему народу, объектом полного уничтожения мог быть только сопротивляющийся правящий слой князей и богатырей. Поляны, малопригодные для выпасов, леса, по лета задерживающие снега, реки, озёра и болота, ограничивающие движение – кому они были нужны? Истребительные войны шли среди племён, конкурирующих по образу жизни.
Однако, наряду с этими понятными конфликтами, на протяжении многих столетий по всей территории Западной Сибири шли «вялотекущие» боестолкновения внутри обско-угорского этноса. Из раскопок захоронений князей, в полном боевом облачении, из культа предков-богатырей во главе с богом Мир наблюдающим всадником (Мир-сусне-хум), опираясь на обильный героический эпос, часть исследователей убеждена, что в средние века манси и ханты уже имели единую развитую военную организацию, аналогичную современным им европейским и азиатским, а другие считают, что это был только процесс зарождения феодального государства. Но, скорее всего, мы имеем здесь дело с социально-национальным феноменом, трудно объяснимому аналогиями. Гигантские, трудно преодолимые таёжные и болотные пространства, редко заселённые полукочующими, полуоседлыми охотниками, собирателями и рыболовами не позволяли создать единой системы управления и контроля, и каждый род, живущий наследными угодьями и обладающий двумя-тремя защитными городищами, мог быть естественно подчинён только своему князю-богатырю, которого мог содержать вместе с дружиной. Именно природа – ландшафт и ресурсы добычи, а не производственно-товарные отношения или воля к вселенской власти определяли границы сообществ, и неустойчивое в любом ином регионе «переходное» состояние зачаточной доклассовой государственности тут оказалось наиболее правильной и стабильной формой.

«Слушайте, Трои сыны и ахейцы в красивых поножах,
Что говорит Александр, возбудивший вражду между нами:
Он прелагает троянцам и всем меднолатным ахейцам
На многоплодную землю сложить боевые доспехи;
Сам же один на один с Менелаем, любимцем Ареса,
Вступит он в бой за Елену и взятые с нею богатства.
Кто из двоих победит и окажется в битве сильнейшим,
Женщину пусть уведёт за собою с богатствами всеми.»
Великий Гомер вовсе не насмехался, не возводил случайность в принцип, заявляя похищение Прекрасной Елены причиной десятилетней войны царей и богов у стен неприступной Трои. Многие, очень многие походы остяцких князей на осаду соседних крепостей начинались «…из-за разных оскорблений, из видов корысти, а нередко из-за красивых женщин и девиц».
Всё те же ландшафты и природные ресурсы обязывали очень внимательно отслеживать демографическую ситуацию в регионе, для поддержания равновесия добычи и восстановления зверя, ловли птицы и рыбы. Для этого необходимо было периодически ослаблять чадорождение конкурирующих племён, убивая только самых сильных мужчин и уводя «за собою с богатствами всеми» самых красивых девушек и молодых женщин. Примерно тот же смысл вкладывался в угон стада, что, вело не к общей гибели, а только подрыву мощи соседей.

«Длинное копье богатыря
Пронзает мое святилище.
Все перевернулось в моей голове,
Как будто от пьянящих мухоморов.
Падаю я, зверь, и погружаюсь в глубокий сон.
Просыпаюсь на седле скачущего всадника...»
Военные походы могли происходить в любое время года, но друг на друга остяки чаще ходили летом реками, пользуясь долблеными обласками, дощатыми калданками, а для дальних экспедиций – большими каюками. Предания повествуют о баталиях, когда связанные попарно лодки шли на абордаж. Залогом удачного военного рейда служила внезапность нападения. Однако дозорные со стен и смотровых площадок около городищ круглосуточно стерегли окрестности, а поперек рек натягивали сторожевую бечеву с колокольцами. У каждого рода существовала особая система предупреждения о нападении. Кроме того сторожа могли опознать приближение вражеского войска по поведению птиц и зверей. Ворота крепости сразу же закрывали, перекидные мостики уничтожались, а над стенами поднимали красный флаг. По этому сигналу соседние городища должны были присылать подкрепление. Сверху атакующих осыпали стрелами и скатывали на них бревна, в зимнее время склоны холма окатывали водой, превращая их в ледяные горки.
Зимнее же время больше подходило для карательных походов к самоедам. Воины бежали на лыжах, для оружия и трофеев использовали собачьи и оленьи нарты. Таежные дебри позволяли вести скрытую разведку, брать в плен и устраивать разного рода засады, которые широко и применялись.
Наиболее кровопролитными получались бои на открытой местности. Сомкнутого строя не знали, поэтому рубились кучей или разбивались на отдельные поединки.
Результатом поединка могла быть только смерть одного из участников. Противника нужно было не просто убить, а совершить магическое действие, чтобы он не смог воскреснуть и отомстить. По представлениям обских угров, душа больше не возвращалась в этот мир, если снимался скальп. Сила переходила к победителю, если тот вырезал сердце побеждённого, а доблесть наследовалась вместе с доспехами. Показателем доблести воина являлся его боевой стаж, который определялся по длине кос. Атаки и осада предварялась жертвоприношениями, демонстрацией силы и воинского умения дружинников. Особую роль играло боевое облачение вождя, эффект, рассчитанный на запугивание врага, достигался демонстрацией на нём боевых трофеев.
Вообще, удивительна роль красоты в хантыйском понимании «богатырства». Физическая привлекательность равнялась физической силе, красоту лица и стать тела боготворили, считали обязательным атрибутом героя, и здесь уместно вспомнить о гимнасиях Эллады. К этому нужно добавить религиозное восприятие хантами металла, особенно серебра. Кольчуги, латы и шлёмы обладали для них священной силой, и поэтому на князя перед боем друг на друга надевалось несколько доспехов и шеломов, что действительно приводило противника в трепет, иногда до такой степени, что тот бежал от сверкающей красоты без боя.
В мирное время обычным занятием богатыря и его дружины была охота, состязания в борьбе, фехтовании мечами и топорами, прыжках через натянутые ремни, метании каменных глыб ногами, бег и стрельба из лука. Обучение и тренировки проходили на специальных загородных площадках для плясок. На этих же площадках для плясок или в специальном доме проводились ритуалы, в которых шаман призывал духов предков, а воины исполняли для них «танец с оружием». Ритмичный танец сопровождался резкими криками, которыми живые ратники призывали и приветствовали мертвых родовых предков-богатырей «тонхов», демонстрируя им свое искусство, ускоряли танец, действуя мечом или копьем. Духи, увлеченные ритмом, присоединялись к танцующим, и живые воины сливались со славными воинами былых времен. Так, по данным XVIII века остяки «болванов почитают за древних своих шаманов или волхвов, при этом и за сильных богатырей». Почитание выражалось в изготовлении ритуальных богатырских поясов и шлемов, размеры которых были столь велики, что если представить исполина, которому пришлись бы впору эти шлемы и пояса, то рост его должен быть не менее 5-6 метров. Штаб-лекарь Шавров в девятнадцатом веке наблюдал ритуальные пантомимы хантов, в которых мужчины изображали вооруженных саблями и копьями богатырей, причем женщинам видеть эти действа не позволялось.
Князь-богатырь был обязан обладать врожденным и ритуально инициированным личным боевым духом, но он должен был, как и шаман, так же уметь приводить в боевое состояние своих воинов, отчего зависел оперативный успех сражения. В случае гибели вождя войско обязательно терпело поражение.
При необходимости, вместе с профессиональной дружиной в битвах принимало участие и родовое ополчение из всех способных носить оружие мужчин. Ополчение часто возглавлялось шаманами, сочетавшими функции военного предводителя и духовного вождя, а также врачевателя.
Войска исключительно представлялись пехотой, которая, в свою очередь, делилась на тяжелую и легкую. Тяжеловооруженные воины, вооруженные топором или мечом и защищённые костяным или, позже, металлическим доспехом, выполняли роль боевого клина. За каждым таким бойцом шло три-четыре лучника и копейщика. Сибирские богатыри не пользовались щитами, так как воинов учили уклоняться или отбивать стрелы даже по звуку. Поэтому самоеды для оперения стрел против остяков применяли несвистящие перья филина.
Луки разных видов являлись самым многочисленным и универсальным оружием тайги, применявшимся как в бою, так и на охоте. С луком мужчина рождался, с луком отправлялся в потусторонний мир. По данным археологии, клеёный лук «гуннского типа» был в ходу здесь уже во втором веке до н. э., то есть гораздо раньше, чем у сарматов. По некоторым данным дальность полета стрелы превышала двести метров.

Лев Гумилев: «Судьбы древних народов переплетаются столь причудливо, что только предметы искусства (подвиги древних богатырей, кристаллизовавшиеся в камне или металле) дают возможность разобраться в закономерностях этнической истории, но эта последняя позволяет уловить смены традиций, смысл древних сюжетов и эстетические каноны исчезнувших племен.»
Юлий Помпоний Лэт. Комментарии к «Георгикам» Вергилия, 1480-е годы: «Угры приходили вместе с готами в Рим и участвовали в разгроме его Аларихом... На обратном пути часть их (уричей) осела в Паннонии и образовала там могущественное государство, часть вернулась на родину, к Ледовитому океану, и до сих пор имеет какие-то медные статуи, принесенные из Рима, которым поклоняются как божествам.»
А.В. Бауло: «В полевой сезон 2000 г., работая среди северных хантов на р. Сыня, удалось услышать рассказ о том, что в доме местного жителя хранится древняя статуэтка, оставшаяся от тех давних времен, когда «ханты брали Рим». Согласно семейному преданию, дед нынешнего хозяина статуэтки в конце 1930-х гг., будучи на охоте в тайге, запнулся о присыпанную травой крышку сундука. Внутри оказались фетиши - статуэтка девушки с головой антилопы в руках, маленькие серебряные фигурки животных и птиц, а также шкурки и платки - приношения духам-покровителям. В последние годы статуэтка является семейным духом-покровителем (ее называют эви – «девочка») и хранится в картонной коробке среди поднесенных ей кусков материи.»
«Песнь о Хледе» из «Старшей Эдды»:
«Знаю, что в битве Хейдрека дочь,
сестра твоя, пала, сраженная насмерть,
гунны ее убили и с нею
воинов многих из готского войска.»
Легендарный вождь гуннов Аттила умер на 453 год от рождества Христова, в своём военном лагере в Паннонии, римской провинции, ныне области Венгрии. Хроника, написанная ста годами позже, утверждает, что вождь был похоронен в стремнине реки Тисы, сейчас возле этого места находится Будапешт. Аттила ни разу не был ранен в битвах, смерть пришла к нему после свадебного пира по случаю женитьбы на бургундской принцессе Ильдике. А год спустя погиб в бою его сын, наследник престола Эллак, и гунны откатились на восток, теряя по пути скот, оружие, золото и даже целые племена, некогда примкнувшие к ним.
Среди «утерянных» были и хунгары-венгры.
Югра, Угория и Хунгария.
Когда в XIX веке было установлено, что ближайшими родственниками хантов и манси по языку являются венгры, возникло понятие «угорские языки и народы». Во всех диалектах хантыйского языка термин или словосочетание «ar», «ar-ja» переводится как «старый, древний», причем «ar» – это часто героическая песня (былинный эпос). Лингвисты считают возможным говорить о сходстве терминов хантыйского «ar» и древне венгрерского «regos» (от венг. «rego» - сказ, легенда, былина). Да и сам корень слова «венгр», «мадьяр» – «magyar» «mugy», как и название одной из обско-угорских общин «монть» или «мош», можно возвести к древнему угорскому этнониму, который мог звучать приблизительно как «манджи», «мончьйи». В конце II тысячелетия до н. э., в Западной Сибири под влиянием климатических изменений происходит разделение праугорской общности, и правенгры переходят на полукочевой образ жизни степных скотоводов. Н.М.Карамзин в I томе «Истории государства Российского», в главе II «О славянах и других народах, составивших государство Российское», пишет: «башкиры живут между Уралом и Волгой. В начале язык у них был венгерский. Потом они отюречились. Башкирцы говорят ныне языком татарским: надобно думать, что они приняли его от своих победителей и забыли собственный». Да и современные казахи называют башкир «сары-остяками».
Югра и Хунгария.
От «ungri» просходит соответствующий этноним в большинстве европейских языков. Именно так мадьяр назвали в византийской хронике от 839 года. В тот период они проживали в стране «Этелькёз», раскинувшейся между рекой Дон (Этиль) и низовьями Дуная.
Удивительна полуторатысячелетняя история угорского племени, оказавшегося вдали от прародины, но сумевшего в полной изоляции не только отстоять свой язык, но и преподать на нём урок латинским, германским, славянским и турецким соседям. Боевой дух этого народа беспримерен, чего только значит для Европы термин «гусары»!
Читаем в энциклопедии:
«Гусары (венг., ед. ч. huszar), род кавалерии. Впервые наименование Г. появилось в Венгрии в 1458 как название особых конных отрядов дворянского ополчения. В 16 в. было заимствовано поляками для наименования особых частей тяжёлой дворянской конницы. Регулярные гусарские полки формируются в конце 17 – начале 18 вв. во Франции, Австрии и Пруссии и используются в качестве лёгкой конницы для действий в тылу и на флангах противника, ведения разведки и преследования. В России отдельные формирования гусарских частей из иностранцев создавались в 17 в. по образцу польских Г. В начале 18 в. формируются небольшие гусарские иррегулярные отряды (в 1741–59 полки) из сербов, молдаван, валахов и др. выходцев из соседних с Россией стран. В 1765 после ликвидации украинского Слободского казачьего войска создаются поселённые гусарские полки из бывших казаков. В 1783–1784 все гусарские полки получают наименование легкоконных и превращаются в регулярные. Наименование Г. восстанавливается в 90-х гг. 18 в.».
Гусар, Huszar – Хазар?
Лев Гумилёв видел в нашем донском казачестве потомков неожиданно «исчезнувших» со страниц исторических хроник хазар, но это уже совсем-совсем другая история.