2

В этот чертовски холодный вечер Иван Борисов возвращался от старого своего друга с чаепития. Их встречи были редкими: друзей давно уже разделяло пространство почти в десяток тысяч верст. Сле дующим утром Ивану предстояло вылетать в Мегаполис. Лету до него восемь часов, и был свой резон в том, чтобы хорошо провести вечер, а в самолете отоспаться.
В гостях Ивана усадили напротив кухонного телевизора, воспроизводившего по всей диагонали треп ведущего Молчанова за аристократов. Присутствие в кухне головы герольда аппетита, впрочем, не
угнетало, к тому же подмонтированный к голове материал был красочен - яхты, дельфины, коктейли, бикини. В этот красноречивый ряд можно было вставить любую голову - соответствуй она размерам э *рана и представлениям о бомонде.
Иван попивал вино, а потом и чай на кухне с Кириллом, а сынишка хозяина, трехлеток, возился с игрушками в коридорчике. Путался под ногами у матери, которая разрывалась между желанием посидеть a мужчинами и выстирать кучу белья.
Первая встреча друзей после долгой разлуки случилась тремя днями раньше и была подлинным торжеством для семьи хирурга Кирилла Антонова. Стол накрыли в гостиной, а снежно-жемчужная скатерть была уставлена дарами моря и дальневосточной тайги. А вторая, она же прощальная встреча была свойской, кухонной. Когда приступили к чаю, в рыжей бороде у Кирилла было полно крошек.

Говорили о политике. Между тем Молчанов уступил кинескоп популярному хохмачу, маэстро из кулинарного техникума, ставшему мастером казарменных непристойностей. Потом стали показывать голых
дев.
Кирилл, заливавший куда-то между усами и бородой горячего духовитого чаю из любимой эмалированной кружки с зайчиком, являл одновременное сходство с древнерусским витязем, скандинавским эль
фом и нижегородским купчиной старинной формации.
- Глянь - какая натура, натуриища-то какая! - иронично басил хирург, хкдожник-любитель. - Раньше, бывало, натурщицу-то днем с огнем не сыщешь. Та же добыча радия! А теперь оголяются все, кому не лен ь, профурсетка на профурсетке.Глянь-ка, Ваня, сколько в ней пафоса. Как она, стыдушечка, взыскует, как манит. Вот она, развратно-поступательная поэзия технотронного века. Смотри - как попку держ
ит, а? Профессионально попку держит, мастерски. Знает, что ее сто тыщ сопливых мужичков разглядывать будут.
Кирилл круто булькнул чаем во глубине пищеводных сфер:и накрыл огромной ладонью сыновнее плечико,
- Вот и Андрюнька мой подрастает. Этот за косы с первого класса тягать начнет. Темпераментом в папку пошел. Сначала присмотрится - у какой глазенки шустрее да косенки длиннее - и втюном за ней. Oодножку вставит или щелчка по балде выпишет. Ну, а потом на это наткнется. - Он ткнул пальцем в экран. Вот тут-то и начнется становление мужчины.
Последняя ремарка отозвалась улыбкой на лице Ивана, провоцируя продолжение монолога. Кустистые, сросшиеся, как сиамские близнецы, брови Антонова, надвинулись на переносицу:
- А зря ты, Ваня, из докторов в телевизионщики подался - а теперь вот и в негоцианты уже. Тьфу! Позоришь благородную профессию. А ведь мы с тобой друзья как-никак, хоть и редко встречаемся. Едином ышленники. Хотя какой ты мне единомышленничек? Ты ведь, поди, за конституцию да за демократов - да за шоковую хирургию, когда серпом по этому месту. За конституцию... да не без проституции!
Кирилл дважды шлепнул ладонью по столу. На шум показалась из ванной жена Кирилла Татьяна и посетовала на дороговизну мебели. Кирилл же пустился в декламацию. Ивану подчас было трудно разобра
ться - где он говорит серьезно, а где скоморошничает. В любом случае все это было искренним и происходило из недр его души.
- О чем ты, матушшка? Какая мебель, господь с тобой! Диавол во человецы вселяша! Во человецах поганый поселяша! Никакой добродетели в человечках, никакого смирения! Брат на брата, демократ на па ртократа! Сатана затеял пир по всему Приморью, а ты - о мебели, табуреточная ты моя! Руки есть, топор есть - вытешем новую скамью! - гремел Кирилл, пугая кроху-сына диакониальным басом: - Во челове чках проституция, в умах смущение, а ты за деревяшку переживаешь.Чего переживать-то? Ведь нет у нее души-то. Душу у нее еще в лесу извели, когда под корень брюкнули! Эх, етитный дух...
Иван хотел было высказать свое, но Кирилл бурлил и клокотал разбуженным вулканом:
- В который раз уже выворачивают Россию наизнанку! Новый Иуда пришел - и та же история со сребрениками в новом варианте. И этот Иуда стократ, тысячу крат опаснее, чем его классический предтеча. Тысячеголов и тысячерук тот Иуда, и всеми своими члениками и конечностями изрыгает хулу и порчу! Тысяча его голов наветами развращает людей, которым не дано видение происходящего.
Кирилл воспламенился не на шутку:
- И это гнусно, Ваня! Он поганит землю, которая его породила, и плюет в последние чистые источники. Доколе же, доколе? Что ты думаешь, Иуда ведь тоже помышляет о благе, только помыслы его заразны
и лживы.
Исполнившись громового пафоса, Кирилл зашагал по кухне - шаг туда - шаг сюда, вот и вся кухня.
- Либеральные системы хороши для стран-пигмеев, а для такого колосса, как мы, - это просто отрава. Верно говорят - изболтались столицы, изоврались. К погибели дело, Ваня. Новый передел собственн .сти - это война! Это вечная гонка и вечная драка: у кого бицепсы крепче - у кого броня толще - у кого ракеты мощнее.А дальшше что? .А дальше - ядерная кнопка.В мою русскую общинную душу, завязанную
на космос, хотят втиснуть ощущение конца света. Вот глянь-ка, я уже не тот стал, что был. Помнишь - какие я девственные пейзажи сочинял, а? Сплошной пуантилизм с грозою! А сейчас? Глянь - что пишуто...
С этими словами Кирилл кинулся в комнатенку, стыдливо называемую "студийкой". Стучал там подрамниками об пол и, неуверенно потоптавшись, вернулся. Внес на кухню какой-то полосатый холст в черЕ
-о-бордовую зебру.
- Вот она - тема смерти. Этюд за этюдом... фигачу.
- Кирюша! - вмешалась жена. - Ты хоть гостям не ври. Мне он, Ваня, сказал, что это портрет жены художника, вечная тема. Я, само собой, предложила развод.
- Не перебивай, жена художника! Я же пошутил. И потом: сколько лет вместе живем, пора бы уже догадаться, что жанр-то не портретный.
- А ты не устраивай из нашей кухоньки вернисажа. И не показывай это ребенку, ради всего святого! Он как увидит - два дня реветь будет.
- Не слушай ее, чудачку. Смотри. А знаешь, Ваня, какое у нас время? Самая термидорианская у нас эпоха. Французы это ровно двести лет назад пережили. Время торжества чистогана, время похабников, д ельцов и честолюбцев. А также полных придурков.
- Ты это о ком - насчет придурков? - спросил Клим, рассматривая картину.
- Да вся нация наша русская в придурков обратилась!
- Тут, пожалуй, что-либо одно, Кирюша: либо Иуда - либо нация придурков.
- А разве не бывает - чтобы и то и это? - Кирилл снова сомкнул брови в линию.
- Не знаю.Давай оставим эту тему.
Кирилл сунул картину Ивану под ноги, а сам стал вертеть длинно свисавшей с потолка лампой, стараясь приспособить свет и избежать бликов.
- Ты знаешь - как я это назвал? Отгадай.
Иван пожал плечами.
- Так слушай же. Это великое полотно вдохновенной кисти Кирилла Антонова называется НЕЗЕБРА.
Последнее слово он выпалил стрстно, с экстатическим придыханием.
При ближайшем рассмотрении полотно и в самом деле теряло сходство с зеброй. Черно-бордовые полосы служили фоном для блеклых фигур пешеходов, в которых было столько скорби и траура, что, разгл ядывая их, Иван невольно поморщился. Женские профили были укрыты черными платками, мужские имели траурные повязки на рукавах. Некоторые несли ритуальные венки. В этом полотне не было ничего Е
(з того светлого и зовущего к счастью, что прежде было послушно кириллову мазку.
- А вы теперь чистейший символист, Кирила Петрович, - сказал Иван, не найдя верной интонации для комментария.
Тот ответил взглядом пронзительным и многозначительным - из-под рыжей сильной шевелюры, переходящей в густющую - во все щеки - бороду. Словно хотел сказать: да вот я-то таков, а ты-то каков тепеЕ`ь будешь?
- Эх, Ваня, дружок ты мой ситный. Не уразумел ты, видать, что наши с тобой дела теперь плохи. Ведь мы же с тобой идеалисты. Думаешь, оттого, что ты преуспел, что делом своим обзавелся и деньжат наж (л, твои дела хороши? Фигу.
Слово Кирилл подкрепил жестом и повертел им секунду-другую сначала у Ивана под носом, а потом у себя - созерцая и дивясь картинности получившейся фиги.

- Фигу-у! Уж кто-кто, а я тебя, чудака, знаю. Ты ж не таков. Ты же не купчишка, не ворюга эдакий. Ну, на кой черт тебя вся эта братия - все эти купчики-перекупщики? Что у тебя с ними общего - с этими мол окососами без царя в голове и престарелыми растратчиками? Ну, а ты-то зачем с ними вяжешься? Объясни.
Иван был внутренне готов к филиппикам Кирилла. Он ждал этих вопросов, хоть и не собирался на них отвечать.Боже сохрани посвящать кого-то в свои замыслы.
Около года тому назад он оставил любимую работу. Решение далось не без колебаний, слишком многим приходилось жертвовать. Потом пришла уверенность, что выбор сделан верный. Однако теперешний
его modus operandi|дезориентировал многих его знакомых.
Так и было, черт возьми, ему нужны были деньги. Иван был одним из немногих землян, не испытывавших трепета при мысли о большой монете, однако деньги ему были нужны для одного дела, поэтому-то и Е/одался в негоции.
- Ну, куда тебе деньги, етитный дух? Зачем ты репортерство свое бросил? - не унимался Кирилл. - Ответь мне как другу. Все мы так радовались, когда ты на экране появлялся. Робин Гуд с микрофоном, за iитник обездоленных, друг гонимых. Я, грешный, в пивной похвалялся, что дружком твоим был с детства.Не верят. А как выручал тебя? Вспомни: из-за твоих любовных похождений, когда ты чужих девок пр

овожал, я в драку лез. Заступался - ни за что в лоб получал. Скажи, Татьяна: затем ли, чтобы этот жалкий и ничтожный человек народным добром торговал?
Был бы актером, слыл бы виртуозом, - восхитился Иван интонациям Кирилла, в которых тот разыграл гамму гнева.Доведя свои обличения до могучего крещендо, он неожиданно перешел на шепот:
- Постыло все кругом. Постыло все, вот и пишу всякую замогильщинку. Вроде бы радоваться надо: полная свобода художнику предоставлена, а не радует. Дали волю обрезанному племени авраамову, так Е
.но все живые источники загадило. Постыло.
Когда прощались, Кирилл заговорил вполголоса и с тихой грустью:
- Видишь ли, Иван. Все бы ничего в этой истории с реформами... если бы не вытворяли они такого разбоя с духом-то народным. Ты перестраивай все что хочешь, а человека мне дай хорошего, а не ублюдка
с хватательными рефлексами.
По дороге в гостиницу Иван основательно промерз. К тому моменту, когда он приблизился к "Интуристу", волчий ветер уже успел изучить нехитрое устройство его пальто, свитера и всего остального,
- всего того, что почти уже не было способно согреть. Такси в тот вечер были неуловимы, так что расстояние в четыре автобусных остановки он одолел пешком.
Странно, как будто его окликнули..Двое парней с вымогательскими физиономиями.
- Нет, ребята, закурить у немя нет.
В конце собственной фразы Иван уловил момент нападения. Сверкнуло оскалясь чье-то большое лицо и как-то похабно взвизгнуло. Поддев левым блоком кулак с кастетом и отведя угрозу в сторону, он /ровел верный удар в нос нападавшему и тут же отскочил в защиту.
Тот, кто на него напал первым, попытался нафинтить что-то в воздухе ногами, но мастерства в этом не чувствовалось, поэтому Иван смело нанес ему два удара в лицо, от которого тот устоять не мог. @Mо тут налетел второй, Иван не удержался на льду и грохнулся оземь, успев защититься отмашкой. Его сильно пнули в голову, при этом один из нападавших крикнул:
- Смотри, не убей, идиот, не велено!
Иван изготовился вскочить на ноги, но мощный удар носком сапога под ребра свалил его окончательно. С головы слетела меховая шапка, спасавшая его от первых ударов. Теперь они сыпались один за $ругим, и голова превратилась в звонницу. Стараясь уберечься, Иван свернулся калачиком и обхватил ее руками. Пружинисто распрямился и катнулся в сторону. Расчет оказался верным, он въехал в нЕ
.ги одному из нападавших - тот опрокинулся наземь и охнул. Мельтешение бессвязных кадров, вспышки, мерцания, - все как в старинной немой киноленте. Потом он понял, что кто-то пришел ему на выруч *у...