Кухня. Вечер две недели спустя. Нина тихонечко стонет в кресле. Входит Саша; идет к раковине, моет руки. С рук капает розовая вода. Кран все еще сломан, поэтому, чтобы вода не текла, она зажимает резиновую трубочку смесителя деревянной прищепкой.

Саша – (отвечая на невысказанный вопрос) Кончается. (устало) Что за жизнь…, что ни день – руки по локоть в крови.

Нина – Бедная Гадина… Что с нею?

Саша – (устало) Уже ничего. Маточное кровотечение – это безнадежно… И котята мертвые.

Нина – И я ничем не могу тебе помочь… Могу только сидеть и стонать… Но это едва ли можно назвать помощью. Как некстати… как у меня всегда все не кстати… (морщится, стонет) Одни только неприятности вам от меня…

Саша – Перестань. Если хочешь, чтобы тебя пожалели, подожди, пока Ира придет. Я… я устала…

Нина – Извини… (пауза) Подай мне, пожалуйста, таблетки – те, в желтой коробочке… Они, правда, все равно не помогают, но надо же что-то делать… (глотает, запивает водой).

Дверь распахивается, входит Ирина.

Ира – Ну что, как вы тут все?… (улавливает общую безнадежность) Понятно…

Саша – Гадина умерла. Я ничего не смогла поделать. Если бы знать заранее… Она ведь была совершено здорова. Не старая еще… Не сказать, что слишком худая…

Ира – (с полупрофессиональным интересом) Кальций колола?

Саша – (устало) Все колола.

Ира – (резюмируя) Допрыгалась, дура… Любви захотела… (к Нине) Ну а ты как, все маешься, или уже полегче?..
Нина – (неуверенно) Не знаю… Если не шевелиться, то ничего… (морщится)

Ира – (бездумно повторяет бабушкину присказку) Терпи, казак, атаманом будешь. (протягивает ей таблетки) Это тебе. Глотай сразу пару таблеток. И одну на ночь. Это хорошее обезболивающее, не то, что всякая чепуха... Через полчасика все как рукой снимет. Не боись. Через неделю будешь на танцы бегать.

Саша – (меланхолически «в никуда») От себя на танцы не убежишь.

Ира – (беззлобно) Много ты знаешь о том, куда и от кого можно убежать… Прынцесса погорелого театра… (Саша вздрагивает, но ничего не говорит) По твоему – мы дрянь. Ну хорошо, я – дрянь, а она – (показывает на дверь за которой умерла Гадина) мать. Но я, как видишь, до сих пор жива, а она сдохла… По-моему, только это и имеет значение.

Саша – (совершенно искренне) А по-моему, именно это не имеет совершенно никакого значения… (ищет и находит какую-то старую ветошь) Просто удивительно, сколько крови может вытечь из одной маленькой кошки…
Ира – Иди… уж... подтирай… Быть женщиной – самая кровавая на свете профессия.
Нина – (тихо) Мне кажется, Саша меня не одобряет…

Ира – (Нине) Ты нас не слушай… Вырастешь – сама разберешься

Нина – (обреченно) А я и не слушаю. Мне уже все равно. (тоном маленького больного ребенка) Голова вот опять кружится… и в ушах – бум, бум, бум…

Ира – (обеспокоено) Пойдем-ка, я тебя уложу…
Нина – (качает головою, слабым голосом) Не надо… Я лучше здесь…
Ира – (берет ее руку, слушает пульс, потом трогает ее лоб, берет с соседнего кресла Сашину шаль и бережно укутывает в нее Нину) Вот так… и подоткнем аккуратненько.
Нина – Спасибо… (придремывает) Ты добрая.
Ира – Ну, скажешь тоже… Здесь добрых нет. Все злые. (берет ее руку и баюкает как младенца)
Баю-баюшки-баю
Не ложися на краю…
Придет серенький волчок
И укусит за бочок…
(Нина спит.)

Ира – (смотрит на нее, а затем с чувством произносит в сторону приоткрытой двери, в которую вышла Ли) Сволочи, сволочи все до единого! (передразнивает, припоминая различные эпизоды своей жизни) «Ты уверена?… А откуда ты знаешь, что это от меня?» – Нет, ну правда… откуда мне знать?… – «У меня сейчас нет денег… Ты действительно не можешь справиться с этим сама?… Мы ведь взрослые люди… Я прекрасно помню, что ничего такого тебе не обещал… Это твои проблемы…» – И этим ублюдкам мы рожаем детей! За что, скажи мне, за что?!

Саша (Из-за кулисы) Извини, я не слышу, что ты говоришь. (возвращается, неся в руках большую коробку) Несчастная Гадина… Это глупо звучит, я понимаю, но мне кажется, что мертвая она стала гораздо тяжелей... Я еле смогла поднять эту коробку. (Ставит ее прямо около дверей). Ты что-то кричала? Я не расслышала.
Ира – Ничего особенного. (закуривает) С этим пора кончать. На войне как на войне.

Саша – Ты говоришь загадками. И, довольно скучными загадками.

Ира – Ты думаешь, я не понимаю… (кивает в сторону спящей Нины). Хоть и назвала ее в сердцах дурой… Но… понимаю. Завидую даже. Это тоже надо уметь – закрыть глаза на очевидное и поверить – что не обманут, не предадут, что единственный «самый надежный в мире человек» – вот он. Думаешь, мне не хочется вот так же, закрыв глаза?… Хочется, еще как хочется. Да только не забуду, хватит уж… назабывалась… с волками мы, Шурка, живем, с волками… И либо мы их скрутим в бараний рог, либо они о нас ножки вытрут и дальше пойдут. А ведь мы с тобою уже не девочки, между прочим. Нам на смену такие оторвы идут… Я себя иногда прям монашкой чувствую… на них глядя… Такие своего не упустят. В Харькове, между прочим, реальное соотношение полов один к трем. Три тетки на каждого мало-мальски вменяемого мужика нашего с тобой возраста. Не одна, не две. ТРИ. И каждая хочет урвать. (пауза). У меня вот девять месяцев осталось до защиты диплома. А потом что? Домой возвращаться? Помои хлебать?… Хватит уж… за восемнадцать лет нахлебалась…
Саша – У вас там, наверное, красиво…

Ира – Красиво… Да в гробу я ее видела, эту красоту! Ты не поймешь… тебе никогда не понять... Каково это – жить в городе, где каждая собака знает тебя по имени и считает своим собачьим долгом рассказать твоим родителям, где и с кем тебя видели в прошлые выходные. (горько) Ты то сама, небось, в Харькове родилась...
Саша – Да, здесь помои разнообразней…

Ира – (не слушая, горячо) Твои одноклассники стали большими людьми. Я же вижу, как они одеты и о чем говорят… А мои пьют как свиньи. А девчонки? Те, кто пять лет назад в Москву за красивой укатил жизнью, возвращаются понемногу… В закрытых гробах… Остальные на рынке – за троих ишачат. У каждой двое детей да муж тунеядец. Гарнi жiнки! Да после нашего полтавского рынка им коня на скаку остановить, или там горящую избу по бревнышку разнести – раз плюнуть. Чем так жить, лучше уж сразу сдохнуть. Но здесь.

Саша – (задумчиво) Мне эти строки всегда казалось какими-то незаконченными... (декламирует) «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет» Женщина… настоящая… Но ведь прежде кто-то же должен был подпалить дом и выпустить животину на волю? Верю – без настоящего мужчины здесь не обошлось… (Смеются. Это уже несколько смахивает на истерику. Нина беспокойно шевелится во сне).

Ира – Да, да, настоящий! Триптих – Иван Грозный убивает своего сына, выкапывает дерево и до основания разрушает дом… (Смеются. Неожиданно Ира перестает смеяться и очень серьезно спрашивает Сашу) Я не могу больше оставаться здесь, Ли. Ты не обидишься, если я выйду из игры?

(Саша смотрит на нее с непониманием, и Ира пытается что-то объяснить).

Ира – Эти стены.. Эти кошки… И даже этот кран, проклятущий... Это все – иллюзия… Понимаешь?…

Саша – Честно говоря, нет. (пауза) Стены как стены. Но, если хочешь, могу тебя ущипнуть.

Ира – (пытается объяснить) У нас нет дома, у нас ничего нет, – это подачка, милостыня, мнимость… Все, что угодно, только не дом.

Саша – (качает головой) Ну и что? Не понимаю, что тебя так смущает: жизнь – это вообще милостыня. Стоит ли гнаться за реальностью, если мнимость защищает от дождя нисколько не хуже? Интересный вопрос…
Ира – Да разве же это жизнь?! Избушка при разбитом корыте. (трясет головою, словно прогоняя наваждение) Ну уж нет… Я в общежитие пойду. Пусть меня с самыми отмороженными второкурсницами поселят, на самом что ни на есть загаженном этаже. Так, чтобы туалет неделями стоял забитый, а с потолка крысы сыпались. Чтобы я жила и знала – отступать некуда. Чтобы как наши под Москвой – насмерть стояла. Вот тогда, тогда этот город будет мой. Тогда я тоже смогу ходить и поплевывать… Ухожу я от вас, Шурка. Ты только не обижайся.
Саша – Ну что ты, как тут можно обижаться. (трет виски) У тебя какие-то дикие, совершенно детские представления о мире и об отношениях между людьми… Но если ты считаешь, что так надо… Нет, конечно, если рассматривать мир как линию фронта… Я только не понимаю, зачем…
(звонит телефон) (На дополнительной площадке высвечивается фигура Яна: он звонит из телефонной будки где-то на улице, ветер шевелит его волосы)
Саша – Алло.
Ян – Здравствуй, любимая. Ты уже слышала новости?
Саша – Какие еще новости… У нас кошка сдохла.
Ян – Что ж – это тоже новость.
Саша – В котором часу тебя ждать домой? Мы попросим лопату у соседей и закопаем ее на школьном дворе.
Ян – Послушай, а это не может подождать? Я как раз хотел предупредить, что смогу появиться только завтра в обед. Я тебе потом расскажу. Тут намечается проект…
Саша – Как ты это себе представляешь? Кто нам днем позволит хоронить кошку на школьном дворе? Учебный год уже начался.
Ян – Зачем днем, закопаем ее завтра ночью. Это будет даже удобней.
Саша – Ну что ты, право… У нас в доме температура не опускается ниже 25 градусов. Ты представляешь, как она будет благоухать к завтрашнему утру?
Ян – Нда… Послушай, а если положить ее в холодильник? Вытащите из нижнего отделения картошку, мне кажется, она там поместится. Мясо – оно и есть мясо, ты ведь должна понимать…
Саша – (терпеливо) Это не мясо, это Гадина. И я хочу похоронить ее сегодня… Сегодня, а не завтра, или через неделю.
Ян – (машинально) Через неделю в любом случае не получится. Послезавтра я уезжаю. Черт, мне кучу дел нужно успеть переделать до отъезда, а тут еще эта кошка…
Саша – Ты уезжаешь? Надолго?
Ян – Как обычно – недели на две… Ну, может быть, на месяц – этот клятый дефолт перекорежил все мои планы. Послушай, завтра я появлюсь, и мы все обсудим. Посмотри сегодня вечером новости, обязательно посмотри!
Саша – Какие новости, я должна похоронить Гадину. Я должна похоронить ее сегодня.
Ян – Господи, ну почему ты не сказала мне об этом, когда я звонил в обед?! Сейчас уже поздно переигрывать. У меня назначена встреча. Послушай, я приеду и все расскажу. Это не телефонный разговор!
Саша – (заводясь) В обед она еще была жива! Она еще два часа назад была жива. Так ты приедешь?
Ян – (так же жизнерадостно) Я приеду, завтра. Тебе что, плохо слышно? Связь отвратительная. Сегодня я не могу. Я тебя люблю.
Саша – Это твое последнее слово?
Ян – (почти кричит, думая, что она его не слышит) Да! Я тебя люблю – и это мое последнее слово.
Саша – А как же кошка?
Ян – Что кошка? Ну закопайте вы ее – и дело с концом…
Саша – (неожиданно успокаиваясь) Хорошо.
Ян – Что ты сказала? Все, я убегаю! Целую!
Саша – (спокойно, очень мирно) Я сказала – хорошо… До свидания. (кладет трубку).
Ира – (с чувством) Скотина. А ты, Шурка, или дура, или святая. Прогони ты его. Завела бы себе нормального мужика и жила припеваючи. Ты ведь света белого за ним не видишь.
Саша – (внимательно выслушав, извиняющимся голосом) Не понимаю…
Ира – ЧЕГО еще ты не понимаешь?…
Саша – Как человека можно «завести» – это ведь не лягушка и не щенок?.. И как человека можно прогнать?… Нет, ну правда, как ты это себе представляет. Приходит Ян, запрыгивает, как обычно, через окно, и я ему говорю… (ожидает продолжения)
Ира – (раздраженно) Господи, да все, что угодно. Ты что, никогда и никого из дома не выгоняла? (Саша отрицательно качает головой) Ну скажи ему: я тебя больше не люблю.
Саша – А он мне в ответ: «ну что ты: как меня, такого замечательного, можно не любить?»… И повесит пиджак на шкаф. Я же говорю – детские у тебя представления… ну.. .примерно, на уровне игры в «войнушки»… Ты что, всерьез полагаешь, что отношения между людьми исчерпываются словами, которые они говорят? (пауза) И, знаешь… ты только не обижайся, но если любимый для тебя – разновидность военного трофея, то стоит ли удивляться тому, что они сбегают? Быть трофеем – это, знаешь ли, не каждому по душе…
Ира – (заводясь) Тогда я ему скажу: ты мне врешь, ты мне изменяешь, тебя месяцами дома не бывает…
Саша – Так ведь это не от хорошей жизни… (поясняет) Это он так скажет. (с некоторой даже гордостью) Знаешь, я еще не встречала человека, который сумел бы его переговорить. Не думаю, что ты окажешься первым. А что до меня, то я даже и пытаться не буду… (пауза) Тем более, что я верю ему, даже когда он врет. По-моему, иначе просто нельзя. Верить – это, наверное, даже важней, чем любить…
Ира – Ну тогда заведи себе любовника. Ян вернется, увидит, что ты не одна. И все поймет…
Саша – Ага… поймет… как же… выкинет его в окно и скажет: бедная девочка… ты так никогда и не научишься разбираться в людях… ну что бы ты без меня делала, бедняжка…
Ира – Пусть любовник будет боксер.
Саша – О Господи… Но зачем?!
Ира – Затем, чтобы кран в доме было кому починить. Вот зачем.
Саша – Илья починит, когда вернется.
Ира – Чтобы было кого обнять, чтобы было кому поплакаться….
Саша – Я поняла – ты ищешь способ сэкономить на психотерапевте, мягкой игрушке и сантехнике одновременно… Послушай, но ведь они ТОЖЕ люди. Чего ради Ян должен жертвовать своими делами из-за моей дохлой кошки?… Я, конечно, могу сказать «мой мужчина», но ведь это не я его создала: Бог его создал. Бог, наверное, может с него чего-то потребовать. Ну родители еще… А я… по какому праву?
Ира – (пожимая плечами) Я же говорю: или дура, или святая… Но, по-моему, все-таки дура… (Звонит телефон) Ба, неужто одумался?… (берет трубку) Алло.
(низкий женский голос) – Скажите, я могу поговорить с Александрой?
(На дополнительной сцене – женщина лет 50-ти с черным платком на голове сидит на диване, держа телефон на коленях. Рядом с нею на тумбочке стоит черно-белая фотография двух смеющихся девочек.).
Саша – (выхватывает трубку) Мама?!
Мама – Да, дорогая, это я. Извини, что вторгаюсь столь бесцеремонно. Ты так старалась скрыться от ненавистных родственников, я понимаю…
Саша – (защищаясь) Но я живу здесь чуть больше месяца.
Мама – Да, да, (очень саркастично) всего лишь… Я звоню в общежитие – раз, другой, третий… В конце концов мне сообщают, что такая здесь больше не проживает. В лаборатории говорят, что не видели тебя уже несколько дней. Твои друзья утверждают, что ты снимаешь квартиру, но расходятся во мнениях, где – на Алексеевке или на Салтовке… А чего мне стоило заставить их отыскать твой телефонный номер…
Саша – Ты всегда умела добиться поставленной цели.
Мама – Рада, что семейное чувство юмора тебе не изменяет. Твой отец будет счастлив об этом услышать.
Саша – Мама, прости, ну я не знаю, что тут еще можно сказать. Да, я плохая дочь, но ведь это вы и так знаете. Не бывает, чтобы две дочери и обе хорошие.
Мама – Скажи, ну чем мы с отцом заслужили такое отношение? Чем? Хочешь жить своим умом, ради бога – живи. Но нельзя же думать только о себе? Почему я должна разыскивать тебя по всему Харькову? Случись что-нибудь со мною или с отцом – ты узнаешь об этом лишь несколько месяцев спустя. Но тебя, похоже, вполне устраивает такое положение вещей!
Саша – Мама!
Мама – Разве что на похороны мы тебя дождемся, если дождемся… И нечего на меня кричать.
Саша – (тихо) Что случилось?
Мама – Вот и я спрашиваю, что случилось. Почему ты прячешься от нас, словно мы твои злейшие враги?
Саша – Не уходи от ответа. Отчего ты так некстати заговорила о похоронах? Ты же плачешь, мама, я слышу… Что случилось? (пауза)
Мама – (сквозь рыдания) Лева умер. Похороны были позавчера.
Саша – Твой брат? Дядя Лев?
Мама – Он был всего на год старше твоего отца. Сердце. И никто из детей не смог прилететь. Ни один. Ты же знаешь, здесь, в Израиле принято хоронить в тот же день, до заката… Только мы и тетя Ия… Он был такой веселый, такой… И добрый. Знаешь, в детстве меня постоянно ставили ему в пример, но он никогда не обижался. Никогда…
Саша – Мама, мамочка, не плачь, ну что же делать: я тоже очень любила дядю Льва, он всегда приносил мне шоколадные конфеты… Даже когда ты запрещала нам их есть и говорила, что от шоколада бывают прыщи. И он оказался прав, между прочим: прыщи – прошли. А шоколад я потом все равно разлюбила.
Мама – И я спрашиваю себя: неужели и мы с отцом уйдем вот так же? Как сироты. Среди чужих людей…
Саша – Нет, мамочка, нет… Не надо так говорить!
Мама – (холодно, собрав волю) Не говори сейчас ничего такого, о чем впоследствии пожалеешь. Я не хочу, чтобы потом ты сказала: «Моя мать – шантажистка, старая выжившая из ума эгоистка.» Но я очень прошу тебя: подумай, подумай об этом… Мы ведь и в самом деле не так молоды, как вам бы того хотелось. (отбой)
Саша – Мама, мама… Что я могу подумать об этом? Об этом невозможно думать. Я кругом виновата. Я плохая дочь, плохая сестра и наверняка буду ужасной матерью. Бедный, бедный дядя Лев. Он был довольно робок на самом-то деле, поэтому его все звали Львом, и не как иначе. В детском садике я так и говорила: у меня дядя – лев и рычала… Одно к одному… (ложится лицом на стол, плачет)

Нина – (просыпаясь) Что… (потягивается) А знаете, мне действительно стало легче! –замечательные таблетки! (замечает плачущую Сашу) Саша, Ли, что случилось?…
Саша – (сквозь рыдания) Ах, оставьте, оставьте вы меня в покое, могу я хоть раз в жизни пять минут поплакать по-человечески, чтобы никто меня не теребил!
Ира – (хладнокровно) Можешь. Можешь даже десять минут. Время пошло. (Нине) Не трогай ее. Ты умеешь копать?
Нина – Что?
Ира – Копать. Рыть. Ямы, могилы, траншеи.
Нина – (неуверенно) Ну, вскапывать я умею…
Ира – Годится. Стало быть, через пятнадцать минут приступим захоронению тела. (то ли в шутку, то ли всерьез над ящиком) Дорогая Гадина, память о тебе будет вечно жить в наших сердцах…
(Саша перестает плакать)
Ира – (подбадривая) Реви, не стесняйся – у тебя еще семь минут.
Саша – Дайте воды. (пьет глубокими глотками, приводит в порядок растрепавшиеся волосы) Ночью наплачусь. (Пауза) Женщины много плачут и долго живут… Должно быть, в этом есть какая-то высшая справедливость. (оглядывается с тоскою и запускает пальцы в волосы, как плакальщица на древней фреске)
На реках вавилонских мы сидели и с плачем вспоминали Сион. Там повесили мы арфы в ивняке, Когда поработители требовали от нас песен, мучители – веселья: «Пойте нам песни Сиона!» Как петь песнь Господню на чужбине?!
Ира – (крутит пальцем у виска) Ты с ума сошла. Так убиваться по дохлой кошке. Перестань, перестань немедленно.
Саша – Дохлая кошка? При чем здесь дохлая кошка?… (продолжает, раскачиваясь на стуле из стороны в сторону)
Если забуду тебя, Иерусалим, пусть отсохнет рука моя. Пусть прилипнет язык к небу, если не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалим во главу веселья своего. Припомни, Господи, день [разрушения] Иерусалима сынам Эдома, кричавшим: «Разрушьте, разрушьте его до основания!» Дочь Вавилонская, грабительница, славен тот, кто отплатит тебе тем же, что ты делала с нами. Славен тот, кто схватит твоих младенцев и разобьет их о скалы.
(параллельно)
Ира – Надо взять лопату у Бабы Лизы.
Нина – (всхлипывая обо всем сразу) Бедная, бедная Гадина, она так ждала этих котят…

(Занавес)