В сенях у дяди Вани.

1. Д я д я В а н я и  т ё т я  З и н а    п о ю т . И х з а п и с ы в а е т н а м а г н и т о ф он С в е т а.

В Волге вода,

В Волге вода

Разливается,

Разливается.

По лугу трава,

По лугу трава

Расстилается,

Расстилается.

Ваня у ворот,

Ваня у ворот

Увивается,

Увивается.

Просит он себе,

Просит он себе,

Себе сужену,

Себе ряжену.

Вывели ему,

Вывели ему

Да коня с уздой,

С золотой уздой.

Это не моё,

Это не моё –

Всё подвода под неё,

Всё подвода под неё!

Вынесли ему,

Вынесли ему

Да сундук с добром,

С золотой казной.

Это не моё,

Это не моё –

Всё приданое её,

Всё приданое её!

Вывели ему,

Вывели ему

Девицу-душу,

Девицу-душу,

Васильевну госпожу.

Это вот моё,

Это вот моё!

Моя сужена,

Моя ряжена!

2. Т е ж е. В о т к р ы т ы х д в е р я х т и х о - т и х о в с т а ю т Д о ч ь и О т е ц.

Отец: Неужели я дома?

Дядя: Кто там?

Тётя: Ой! Да это ж Володенька! Дед! Дед! Это ж племянничек!

Дядя: Ах, ты, злодей! Подслушивал! А раздобрел!

Обнимаются, целуются по-деревенски – сильно и слюняво.

Тётя: Ой! Ой! А это ж кто? Дочурка?

Отец: Она самая. Настя.

Дядя: Да какая ж дочка? Поди, невеста твоя?

Тётя: Настёна, значит. Не смущай ребёночка., это ж сколько ей годочков?

Отец: Почти пятнадцать.

Тётя: Ого-го! Это ты, поди, двадцать лет дома не был? Как на этой своей прынцесе женился, так с концами пропал. Город, значит, тебя заарканил. Проходи, деточка, проходи. Здесь, в сенях, тебе не так жарко будет.

Дядя: А нас тут, того, записывают. Для науки мы, говорят, полезными будем.

Света: Здравствуйте.

Отец: Добрый день. Владимир Петрович.

Света: Света. Ну, я, наверное, пойду? Иван Тимофеевич, может, завтра продолжим?

Тётя: Куда ты, милая? Оставайся. Мы сейчас на стол чегошеньки соберём.

Дядя: Да какой разговор? Сейчас моя хозяйка быстро, что на закусь сварганит.

Света: Нет, что вы? Спасибо! Я завтра к вам зайду. А сегодня мне ещё записи нужно обрабатывать. До свидания.

Дядя: Зря, конечно. Обрабатывать никогда не опоздаешь, а вот обед до завтра ожидать не заставишь.

Тётя: Оставайся, милая, я скоро!

Света: Нет-нет! Спасибо! Я побегу. До свидания.

Уходит.

3. Д я д я, Т ё т я, О т е ц, Д о ч ь.

Тётя: Убежала таки. Смешная такая, скромница. Студентка, про нашу жизнь наблюдает. В этой, в эскпедиции.

Дядя: А мы, вроде как, индейцы. Или бабуины.

Тётя: Ладно-то, за спиной ёрничать! Перед ней так такие рулады выводил, прямо Филя Киркоров. А? Тьфу! Так вы туточки маленько потерпите, а я скоренько. Щас борщик с баранинкой согреем, лучок, огурчики, яишенку. Ты, внучка, домашнюю сметану-то пробовала? Щас испробуешь, это вам не городская жижка, нет.

Дядя: Ты давай-давай! Поспешай. Люди-то с дороги.

Отец: Погоди, тёть Зина. Я тут подарки привёз.

Тётя: Это – мне? Ой! Спасибочки! А, может, оно для молодых?

Дядя: А ты чё, у меня – старая? В самый раз для танцев.

Отец: А это тебе. Фонарь: он и светит, и мигалкой сигнализирует. И в палатке ночником работает.

Дядя: Ну-ну-ну. Это дело. Я такой у Саньки видал, хорош. (Тётке) Ну, ты чего тут застряла? Давай, на стол неси.

Тётя: Бегу!

Дядя: А это что ещё такое?

Отец: Сейчас откупорим и попробуем. А это тоже к столу сгодится, и открывашка не нужна. Только петельку дёрнуть.

Тётя: Экая баночка красивая, отрывать жалко. Эй, мужики! Погодите без закуски!

Дядя: А ты ещё здесь?!

Тётя: Всё, всё! Нету!

Уходит.

4. О т е ц, Д о ч ь, Д я д я.

Дочь: Папа.

Отец: Тихо! Мы по маленькой.

Дядя: Я тебя за молчок на лошади покатаю.

Дочь: Подкуп?

Дядя: Тсс! Взятка. Ты гусят живых видела?

Дочь: Видела.

Дядя: А поросят?

Дочь: Только мечтала.

Отец: Настя!

Дочь: Да вы пейте, пейте. Не стесняйтесь.

5. Т е ж е и П р о д а в щ и ц а.

Продавщица: Здравствуйте вам! Иван, ты чего вчера ко мне заходил?

Дядя: Здорово. А ты где пропадала? Я вот предчувствовал, что ко мне племянник с дочкой едут, хотел бутылку взять, а магазин твой закрыт.

Продавщица: Так, сам понимаешь – покосы. Час за год. А это какой-такой племянник? Чей? Варьки, поди, сын?

Дядя: Он, Варварин. Вот.

Отец: Здравствуйте.

Продавщица: Ага. Здравствуйте. Это он с дочкой?

Дядя: Да, моя внучатая племянница.

Продавщица: Так сколько же он годков у нас не был? А ещё бутылка нужна? Дак, я её сама принесу. Покуда вы беседуете. Щас, мигом.

Дядя: Постой, погоди! Ты, это, вечерком приноси, после дойки. Посидим, поговорим.

Продавщица: Ладночки. А это что? Подарок? Зинке, что ли? А этот тебе? А дорого, чай, стоит? Ладно, ладно, вечор зайду, ждите. А Танька-то знает?

Дядя: Вечером, вечером приходи. Всё, ступай пока.

Продавщица: Ну, я побегу. Прощевайте покудова. (Уходит оглядываясь.)

6. О т е ц, Д о ч ь, Д я д я.

Дядя: Ушла? Фу! Ведь всё у всех про всё видит. А? Без неё ни одна курица яйца не снесёт. Уже, поди, всей деревне про вас наквохала. Ботало.

Отец: Это дяди Фёдора жена?

Дядя: Вдова теперь. Уже два года, как похоронили.

Отец: Он, вроде, и не особо старый был?

Дядя: Старый не старый, а пил безбожно. Сгорел по этому делу.

Отец: Домов как мало сталось. Все в район переехали?

Дядя: А кто куда. Лишь бы от земли подальше. Но щас, слышь, опять возвертаются. Фермеры появились. И беженцы. Из Азии.

Отец: А куда селятся?

Дядя: Куда придётся. Кто заново строится, но таких мало. Кто старьё ремонтирует. Из Азии-то в основном хохлы едут. Они ничего – хозяйственные, со смыслом. А в Никитках даже турки поселились

Отец: То-то мы по дороге ослика видели.

Дядя: Вот-вот. Да всё одно дохло всё идёт: совхоз весь давным-давно разокрали и пропили. Те, кто у власти был. А мужик – как при коммунистах ободранный ходил, так и при демократах голым скачет. Русскому Ивану – всю жизнь не по карману. (Дочери) Чего, красавица, скучаешь? Пошла бы в огород, клубнички бы пощипала.

Отец: Пойдёшь? Нет? Да она у меня уже не маленькая, ей и с нами не скучно.

Дядя: Ну, да, невеста. Хочешь, мы тебя замуж здесь определим?

Дочь: Спасибо.

Дядя: А зря. У нас осталась бы, хозяйством обзавелась. Коровка, там, курочки. Потом поросей, овечек. А? Ишь, как испугалась дедовых слов. Да, нынче никто на земле работать не желает.

Отец: Дитя асфальта. Я-то, в её возрасте, помню, с утра пять раз на колодец за водой сбегаю, в стайке почищу. Потом корове с телком сена задам. А уж после школы – маманя строгая была! – так и вообще продыху не было. Летом только в дожди отдыхали.

Дядя: Да, вкалывали здесь. Однако, как ночь, так ещё и на гулянку бегали. До зари плясать могли. А?

Отец: Конечно. Здоровье было.

7. Т е ж е. З а г л я д ы в а е т С е р г е й.

Сергей: Деда, я велик возьму – до заготконторы сгонять?

Дядя: А ты чё не здороваешься?

Сергей: Сдрасьти.

Дядя: Вот и жених. Только помянули – он и рожки в окошко.

Сергей: Так я возьму?

Дядя: Ты познакомься: это твой дядя, дядя Вова. И Настасья.

Сергей: Здрасти. Ну, я – потом. (Исчезает).

Дядя: Бери! Вот пострел: такой здоровый бугай будет. Шестнадцать лет, а вкалывает наравне со взрослыми. Любо глядеть. У тебя-то там таких женихов нет. Одни наркоманы, поди?

Дочь: Ну, почему? И спортсмены есть.

Дядя: Баловство это – гирьки дёргать. У нас тут вилы как натягаешь за день, так ночью сам дёргаешься. Когда я в армии-то служил, так деревенского хлопчика завсегда от городской шпаны разом отлал. Хотя, чего греха таить, у нас нынче тоже пить рано начинают. Зараза: то на мотоциклах в усмерть бьются, а то и до тюрьмы дело доходит. (Рассматривает на просвет опустевшую бутылку). Пьянство – это просто ужас наших дней.

8. Т е ..ж е. С т е п а н и д а.

Степанида: Мир вашему дому.

Дядя: С миром принимаем. Входи, бабка Степанида.

Отец: Здравствуйте.

Степанида: Здравствуйте. Это, Иван, кто у тебя?

Дядя: Племянник. Варварин сын. С дочкой.

Степанида: Приехал, всё-таки. А ты чего, красавица, не здоровкаешься? Али в городе не принято?

Дочь: Здравствуйте.

Степанда: То-то я прошлой неделей сон видала. Вижу: вроде как на Варькиной могилке всё свежими цветочками покрылось. Вроде как незабудочками, меленькими-меленькими. Вот они, цветочки-то, и прибыли.

Дядя: Степанида бабка у нас не простая. Она теперь начётчица. Так, или по-иному? Я в ваших званиях не разбираюсь.

Степанида: Это у старообрядцев в Малом Мурашкино начётчики. А у нас, у православных, священство есть.

Дядя: А! Мне всё одно не понять.

Степанида: Ну, и глупо! Сколь тебя помню – всё дурнем прикидываешься. Пензию, чо ли, за это прибавляют? (Отцу) Ты, мил-человек, прости – не помню, как звать-величать?

Отец: Владимир Петрович. А это Настя.

Степанида: Володя, значит. К нам-то надолго? Ай, так, в отпуск?

Отец: Погостить. Могилку матери подправить. Родню повидать, с дочкой познакомить. Мы мимо проходили – у вас, вроде, храм восстанавливают?

Степанида: Рестораторы робют.

Отец: Реставраторы? А кто? Откуда?

Степанида: Батюшка-то у нас молоденький, отец Олег. Ещё завочно в семинарии учится. Но, самостоятельный. Это он из самой Москвы специев привёз. Сам-то батюшка ныне уехал, но ты всё одно заходи. Она у тебя как, крещёная? А по православному ли?

Отец: Конечно! Мы же русские люди.

Степанда: Это хорошо, хорошо. Ладно, Иван, я дальше поплетусь. А ты, Володя, со своёй дочуркой в церкву беспременно заходите. (Уходит).

9. Т е ж е б е з С т е п а н и д ы.

Дядя: Сколь её помню – всех учит жить. Наша Макаренко.

Ну, теперь, пока все не отметятся, калитку можно не затворять. Деревня – одно слово. Собаки, и те сбегаются на нового человека посмотреть. (Жене) Ну, мать, ты где?! Скоро? Вы пока располагайтесь, а я пойду своей помогу маленько. Может, обратику холодного попить принести?

Отец: Нет, мы до обеда потерпим. Давай, может что помочь?

Дядя: Успеется. Отдыхайте с дороги. Мы с бабкой живо управимся. (Уходит).

10. О т е ц и д о ч ь.

Отец: Ты чего зажалась? Спать хочешь?

Дочь: Нет. Всё нормально.

Отец: А меня прямо распирает. Да! Всё, всё – даже запахи родные!

Двадцать лет здесь не был. Считай, после третьего курса, даже двадцать один прошёл. Каким же всё стало маленьким! Даже жалким немножечко. Дом, вот, просел. А ворота новые. Нет, не таким всё помнилось… Память, она же как увеличительное стекло: с удалением что-то делает очень большим, через чур важным, а другое, наоборот, размывает, мутит, что не в центре, вне фокуса.

Дочь: А что-то и просто искажает.

Отец: Да? Верно. Молодец ты у меня. Хорошо, что мы здесь вместе. Я тебе тут такое покажу! Ты только впитывай, впитывай!

Дочь: Иначе бы тебя мама и не отпустила. Мне же наказ выдан: следить, чтобы ты не пил.

Отец: Да ну? Тогда – следи. Ах, дочка, я же тут каждую горку, каждый овраг помню. Болото, где с братьями Симаковыми в войну до первой крови играли. Где петли на зайцев зимой ставили, да мох покурить тайком бегали. Всё тебе покажу. Родники, Чёртов палец, Щучью заводь. А люди здесь какие! Дядя Ваня, твой дед, он же на Даманском тяжёлое ранение получил. Ты ведь даже не знаешь – что это за остров такой? Нет? То-то. А он герой у нас. Орденоносец. Старшина-пограничник. Мы, мальчишки, ему всегда в рот смотрели: та война уже далеко была, а с Китаем – вот она, живая. Ждали, когда он на какой-нибудь праздник со своей Красной звездой выйдет. Эх, Настя! Люди-то здесь, люди! Их любить, как же их любить нужно! Тут замков раньше в хозяйстве даже не было: если двери поленом подопрут, значит – никого в доме нет. И чтоб хоть раз кто чужое взял. Чистота. Ты-то уже без железных дверей и решёток подъездов не застала, а я помню, как по приезду в городе ворон ртом ловил. И как в самый первый же день меня там шпана ограбила. Три рубля двадцать копеек – навсегда осталось, дорогие они тогда были, мамкины. И я только плакал от обиды: как, ведь, не хорошо это было – чтобы четверо на одного.

Дочь: Ну-ну. Слыхали. И поэтому ты в секцию пошёл. Слышали-слышали.

Отец: Да? Да, поэтому. А здесь всегда всё по-честному: мы только один на один бились.

Дочь: За местных девочек?

Отец: А то! За девочку! Одна у нас такая была.

Хороша была Танюша,

Краше не было в селе…

Ты хоть Есенина читаешь? Или как вы просто «проходили»? Да. По ней у нас все с ума сходили.

Дочь: И ты, значит?

Отец: И я, значит. А потом тут «чурки» на стройке работали. Мы школу заканчивали, и её какой-то черножопый джигит увёз.

Дочь: А вот поэтому ты такой националист?

Отец: Не подкалывай. Зачем это тебе? Мне и так трудно с тобой на одном языке говорить. Или ди-джеи уже различают «националиста» от «шовиниста»? Нет, дело тут совсем-совсем в другом. Просто для меня здесь уже навсегда всё хорошо. Понимаешь, ностальгия – это ведь не просто тоска по родным местам, по берёзкам там или речушке с пескарями. Нет, это тоска по себе самому – тому, былому, по детству, по … наивности. По этакой праздничной чистоте непознанного ещё мира. Вот мы с тобой в каких горах были – конечно, всё там восторг, лепота. Но вырос-то я здесь, в этом неярком уголке. И именно здесь у меня произошли, случились самые первые, самые сильные потрясения от осознания красоты мира. Местной красотой. И уже никакие Швейцарии меня не перевернут.

Дочь: Та что, я по нашему городу тоже тосковать буду? По серому? Пыльному?

Отец: Да, если замуж здесь выйдешь и останешься. Коров доить.

Дочь: Во-во. И хрюшей.

Отец: Ладно! План-минимум: первым делом на могилу бабушки. Твоей бабушки. Потом не избежать общения с роднёй. Сегодня все к вечеру сбегутся. На нас посмотреть. Что ж? Отдадимся людям. Быть посему! А завтра пойдём в поход.

Дочь: А куда? Куда, папочка?

Отец: На озеро.

Дочь: Это то, что мы мимо проезжали?

Отец: Нет! Не на Кривое. Мы с тобой пойдём на озеро снов.

Дочь: Куда?

Отец: На озеро моих снов.

Дочь: Это как? Как, пап?

11. З а г л я д ы в а е т Т ё т я.

Тётя: Всё готово! Айда обедать. Вот полотенце, руки мыть. Хозяин уж возле стола, как коршун кружит. Айда.

Отец: Идём. А как он вообще? Сильно болеет?

Тётя: Болеет. Знаешь же, какой он трудяга. Навек. Шестой десяток дожал, а вкалывает, как молодой. А силы-то уж не те. Вот и думай: хошь не хошь – а покос, огород, дрова. Дом, видишь, просел. Дочки-то наши – как и ты – к нам ни ногой. Повыскочили замуж – хвост трубой и Фомкой звали. Последнюю открытку от Люськи ещё на тот Новый год получили. Отец скорбит на них. Что?.. Где?.. У Ольки, младшей нашей, уже год своя дочка – Эмма. А мы внучку-то ещё и не видали. Только мечтаем, чтобы хоть одним-то глазочком. Иван первые месяцы мимо почты каждый день, как бы по случаю, туда-сюда проходил. «Вдруг письмо»? Аж кашлять опять начал. По ночам гхыкать. Да. И вот я, дура-то, решилась его абмануть. Говорю: вчерась нам звонили, мол, в контору, да мы на покосе были. А он как взглянул…. Ну, знаешь, как он только могёт: я сквозь землю провалилась. Думала – всё, прибьёт. Нет. Стерпел. Три дня не ел, не пил. Потом все их фотки с глаз убрал. Все, все. И с тех пор ни слова. Только я знаю: плачет он тайком от обиды. Я-то раз это заметила, а он – тю, это, мол, рана ноет. Рана. Конечно, рана, да не та… И я тоже реву… А днями молчим. Цельный год и молчим о них. И ты об дочках теперь его лучше не спрашивай. Лады? Так-то. Помилуй моево хозяина. Ну, айда?