За окном поливали дожди. Егорка весь август жил у матери в деревне. А Стас вторую неделю тщетно искал работу. Дома – дубак, но, экономя на электричестве, обогревателем не пользовался. С утра включал все конфорки газовой плиты и усаживался на кухне в теплом свитере и шерстяных кальсонах штудировать сайты.

— А моя печаль — как вечный снег: не тает, не тает...19 – напевал себе под нос.

Печаль не таяла. В отличие от суммы на банковском счете. Битую машину Стас продал по объявлению на запчасти, но ежемесячный платеж по кредиту никто не отменял. Да и курс реабилитации стоил немало. Зато Стас смог вернуться к занятиям.

«Раз рука почти восстановилась, глядишь, и сочинять начну… Когда-нибудь», – утешал он себя.

Стас обзвонил всех знакомых, но репетитор не требовался.

«Не везет…»

Когда-то он был неплохим программистом-самоучкой. В выпускном классе наделал шуму, вскрыв на спор почту директора и разослав с нее комичные фотки учителям. Виновного так и не нашли, а Стас прослыл матерым хакером среди друзей.

Несколько раз съездил на собеседование в ай-ти компании. Мутные парни в подозрительного вида конторах, расположенных в подвальных помещениях многоэтажек в спальном районе, вежливо поясняли, от чего зависит длительность неоплачиваемого испытательного срока.

«Жаль, Алик недоступен. Он вроде в студии звукозаписи работал. Подкинул бы работенку по старой дружбе», – Стас отложил телефон и погрузился в воспоминания.

После госэкзаменов, которые он сдал блестяще, Стас, по рекомендации Лины Борисовны, поехал на консультацию в Гнесинку. Прослушав часть произведений, въедливый пожилой профессор сделал несколько замечаний и подытожил:

«Поступайте».

В день экзамена на Стаса напала медвежья болезнь. Он на полном серьезе боялся не успеть доиграть программу между ненавистными позывами. Придя в академию, взял ключ от аудитории, чтобы разыграться. Войдя в класс, снял левый ботинок и положил под пятку пятирублевую монету. Он не был суеверным, но слышал разговор абитуриентов, что это помогает справиться с волнением. Заметив дырку на носке, Стас стянул его и запихнул в стол, стоявший у рояля. Дверь с грохотом распахнулась, и в репетиционную ввалился запыхавшийся молодой человек:

— Рахманов, на сцену!

— Как? Я же по списку в конце?! – руки мгновенно стали холодными.

— Там накладка. Сказали тебя найти.

Стас надел ботинок и как есть, в одном носке помчался по коридору к лестнице на первый этаж. Растолкав переговаривающихся вполголоса ребят, открыл массивную деревянную дверь и влетел на сцену. Сел за рояль. Глубоко вздохнул, пытаясь успокоить сердцебиение.

«Лина Борисовна, помогите не облажаться», – взмолился Стас, и тут же явственно услышал знакомый голос.

— Помните, деточка: когда артист выходит к публике, он обязан забыть обо всем на свете кроме музыки. Никому нет дела до вашего волнения. Дайте нам возможность погрузиться в стихию божественных звуков!

Стас отрегулировал высоту банкетки, выпрямился, вытер клавиатуру носовым платком, специально припасенным для этой цели в кармане концертного фрака, положил ладони на колени и замер.

Первые минуты он боролся с собой, переводя внимание с сухого покашливания, раздававшего из глубины зала, на звучание триольных20 мотивов. Но уже через несколько тактов полностью отрешился от окружающей обстановки, погрузившись в «скорбные размышления».21 Волнение отступило. Стас проживал каждую ноту, превратившись в слух.

Закончив исполнение, он медленно опустил руки. В зале тишина. Стас настроился на сонату. В середине второй части его окликнул громкий голос одного из членов комиссии:

— Достаточно. Пьесу, пожалуйста.

Стас на секунду замешкался, не зная, как воспринимать то, что его остановили, не дав доиграть. И вдруг он разозлился:

«Ну, я вам сейчас покажу!»

Вызывая в воображении картины заводной пляски, аккорды с форшлагами,22 имитирующие бряцанье струн, постепенно перешли в темпераментный зажигательный танец, достигая громадной силы в разбросанных по клавиатуре полнозвучных октавных пассажах.

Для Стаса больше не существовало ни зала, ни экзамена, ни комиссии. Он очутился на площади, где развернулась шумная карнавальная ярмарка с безудержным народным весельем.

Вырвав заключительный аккорд из побежденного рояля, Стас гордо вскинул голову и застыл с поднятой рукой.

Раздались медленные одинокие хлопки. Следом – шепот.

«Фредерик, не подведи!» – Стас мысленно проиграл начало этюда, но тут раздался знакомый голос профессора.

— Вам не холодно в одном носке, уважаемый?

Стас вздрогнул и всем телом развернулся на табурете:

— Нет! Если честно, я даже о вашем существовании позабыл! – он с вызовом всматривался в темноту зала, пытаясь разглядеть, сколько же их там собралось, строгих судей.

Смех, и снова тот же голос:

— Зовите следующего.

Стас улыбнулся, нашел папку с фотографиями на рабочем столе.

«Житуха, что надо, была у нас».

В общаге Стаса прозвали «бешеным»: комендант постоянно ругался на порванные струны, умоляя Стаса «пощадить престарелые инструменты». Поселили его с двумя первокурсниками.

Народная тропа в их комнату не зарастала. На двери неизвестный приклеил скотчем лист, написав черным маркером: «Здесь живет шах Бурах». Так прозвали троицу, выкроив слоги из фамилий: Шаховский, Бу́тик и Рахманов.

К Стасу постоянно бегали вокалисты, умоляя заменить заболевшего концертмейстера на зачете. Так великолепно с листа мог читать только Рахманов; на лекции по музыкальной литературе, когда профессор выходил, однокурсники быстренько хватали клавир, ставили вверх ногами, и Стас лабал увертюру или арию под восторженное улюлюканье.

Доиграв, картинно встряхивал каштановой гривой, вставал с банкетки, церемонно раскланивался, и, ловя влюбленные взгляды однокурсниц, шествовал к своему месту.

Алик Бу́тик, тщедушный чахоточного вида парень, с вечно сальными тонкими волосенками, прилизанными на манер купеческого пробора, учился на композиторском отделении. Он писал музыку и в транспорте, и на унитазе, и даже умудрялся оставаться незамеченным в комнате, когда Генка Шаховской, второй друган Стаса, совокуплялся с очередной музой, шумно пыхтя и постанывая в эротическом экстазе.  

Алик никому не отказывал в помощи с гармонией и полифонией. Ныл, конечно, что «ночь-полночь приходят и отвлекают от сочинения», но в беде не бросал.

Саксофонист Генка Шаховской, полный дородный весельчак, всегда путавший одну букву в словах «сакс» и «секс», был душой компании. Жуткий бабник и заводила.

Внешне Генка был точной копией «орущего Джея»23. Ходил с вечно загорелым лицом. Его гремучее баритональное ржание сокрушало картонные стены общаги:

— Пусть все знают, что я трахаюсь и играю как бог! – громыхал Генка в ответ на попытки Стаса образумить друга.

Сам себя Генка называл «евреем с родословной», хотя она ничем не подтверждалась, кроме привычки распевать мелодию «Хава Нагилы». Стас ржал в голос над оригинальным способом Генки пробудить братьев к радости24.

После очередной удачно подвернувшейся халтурки Генка заваливался в комнату, стуча дверью о бок холодильника. Прислонял к стене футляр с саксофоном, снимал брюки, смокинг, оставаясь в обтягивающей дородный животик белоснежной рубашке и в кокетливой бабочке, и раскатисто запевал, закладывая большие пальцы рук в кармашки черной атласной жилетки:

— Па́-а-а-ра… По ба́бам… Па́-а-ра… По ба́бам… – он ударял себя по бедрам, облаченным в клетчатые семейники, и начинал вытворять немыслимые хореографические коленца, вращая выпученными глазами, – па́-а-ра… По ба́бам… Па́ра-па-ба-ба́м.

Входя в раж, Генка сносил стул, на краешке которого примостился с обрывком бумаги вечно сочиняющий Алик.

— Отвали! – визгливо кричал несчастный Бу́тик, отбиваясь от покрытых густым пушком могучих Генкиных рук, надеясь успеть записать пару нот, пока его не накроет волна надвигающегося разгула.

Но Генка хватал и Алика, и Стаса в охапку, и они вместе, обнявшись, сотрясали пол общежития. На шум прибегали соседи, и коридор оглашал вой мужских голосов, ему вторил стон скрипок, форсирующих звук на увеличенных секундах.25

Зная мечту Стаса написать симфонию, Генка постоянно над ним подтрунивал:

— Ну, Франц Рахманович, как там ваша неоконченная26 поживает?

«Да… Лишь бы шутка не оказалась пророческой…», – Стас вздохнул, набирая номер.

—  Шаховский вас внимательно слушает.

— Генка, привет, это Стас. Рахманов. Узнал?

Они перестали общаться после той ночи, которую Стас помнил в мельчайших подробностях.

Генка познакомился с Еленой за месяц до их со Стасом свадьбы. После недели высокой моды будущая супруга с друзьями, среди которых были сплошь дизайнеры, владельцы салонов и модели, упросила Стаса отвезти их в ресторан.

Стас с тоской слушал ничего незначащие для него разговоры о коллекции коктейльных платьев, кружевных топов и юбок, которая должна с легкостью вписаться в гардероб какой-то молодой гостьи из Сен-Тропе, когда зазвучал саксофон. Этот тембр Стас узнал бы из тысячи других. Он вскочил и понесся к невысокой сцене.

Шаховский, в серебристом костюме, с прической, уложенной а-ля Элвис Пресли, закрыв глаза, исполнял блюзовую композицию. Стас прислонился спиной к мраморной колонне, сложил руки на груди и ждал, пока Генка вернется в реальный мир. Музыкальные вибрации растворились в воздухе, люди за ближайшими столиками захлопали, Генка раскланялся и только тут заметил Стаса.

Стас представил друга Елене. Тот вцепился в нее и не отходил весь вечер. Шаховский первый раз в жизни влюбился.

Елена снисходительно принимала ухаживания Генки. Он осыпал ее цветами, задаривал духами и конфетами. Стас злился, неоднократно просил друга отвалить, зная, что Генка тот еще ходок, но Елена уверяла, что не воспринимает всерьез этого «пижона».

В день свадьбы подвыпивший Генка прикатил к загсу и устроил дебош, выкрикивая слезливые признания. Елена, в ослепительно роскошном белом платье со шлейфом, откровенно издевалась над Шаховским, посылая проспаться, а Стас пытался утихомирить увещеваниями. Многочисленные гости тихо переговаривались, с осуждением поглядывая на красное Генкино лицо и на застегнутый через пуговицу пиджак.

Ночью под окнами их отеля в центре Москвы Генка играл на саксофоне. Потом грозился убить то Елену, называя стервой, то Стаса, пока кто-то не вызвал полицию. Стас выскочил на улицу, объяснил служителям порядка, в чем дело, и они, поржав над неудачливым соперником, уехали.

   Генка, с мокрым от слез лицом, тряс Стаса за полы халата, обдавая перегаром. И, бодаясь лбом, как бык, плакал навзрыд:

— Как я буду без нее жить, как? Скажи мне, Рахманов?

Стас не находил что ответить. Они выпили из горлышка принесенную Генкой бутылку коньяка, и Стас затолкал обмякшего Шаховского в такси.

Больше они не виделись. Через общих знакомых Стас разузнал, что Генка подписал контракт с джаз-оркестром и уехал в Польшу.

— Ста-а-ас, Рахма-а-нов! Йошкин кларнет! – заорал Генка в трубку. – Сколько лет, сколько зим, ядреный патефон! Ты какими судьбами?

— Ты где сейчас, Ген?

— Гастроли, в Питере. Сам-то как, как Лена?

Стас вдруг почувствовал резко навалившуюся усталость. Желание продолжать разговор улетучилось.

«Не могу же я ему всю нашу канитель вывалить», – он сухо сказал, что у них все хорошо, еще немного послушал безостановочный поток восторженных словесных излияний, согласился с присвоенным ему Генкой эпитетом «элегантного, как рояль, мачо» и, боясь, что разговор коснется болезненной темы про симфонию, поспешил откланяться.

Телефон тут же зазвонил.

— Стас, ты дома?

«Вадим. Ему-то что надо от меня?»

— Да, – Стас обессиленно упал на диван кухонного уголка.

— Я скоро буду, жди.

Через час Вадим, как всегда щегольски одетый – в кашемировом пальто и клетчатой кепи, стоял в дверях с бутылкой виски и пакетом еды.

— Заходи, – уныло проговорил Стас, – можешь не разуваться, я не убирался давно.

— Вижу. Хочешь, пришлю свою домработницу?

— Спасибо, не надо. – Стас почувствовал раздражение.

«С порога порядки свои наводит».

— Я не просто так, братан, – бодрым голосом заметил Вадим, – у меня к тебе деловое предложение.

— Какое? – удивился Стас, доставая из буфета посуду.

Вадим по-свойски развалился на диване, закинув ногу на ногу.

— Помнишь, бухали на озере, еще весной?

— Ну… – чем больше Стас слушал Вадима, тем сильнее злился.

«Забудешь, как же. Вся жизнь наперекосяк пошла с того дня…», – он понимал, что друг совсем тут ни при чем, и от этого бесился еще больше.

Вадим выложил закуску, открыл бутылку и наполнил рюмки:

— Я тогда купил франшизу магазина клубного типа. Снаряжение для активного отдыха и рыбалки. Сейчас буду расширяться, – он пристально взглянул на Стаса и добавил. – Нужен компаньон с небольшим капиталом. Работа непыльная: на сайте вести заказы. Иногда побыть продавцом-консультантом. На лодочной подежурить.

— А я тут при чем? – Стас сдерживался, чтобы не нагрубить.

Вадим, похоже, не заметил сарказма в его голосе:

— Для начала зарплату хорошую ставлю, а после выхода на прибыль – твой процент. Сразу не отвечай, взвесь все за и против, – Вадим, как голодный хищник, рвал зубами кровяную колбасу.

Стас не ответил. Хотя в душе понимал, что особого выбора у него нет.