Хмурое самодовольное утро позволило робкому солнцу блеснуть парой лучей и сразу же категорично отбросило их, словно бесполезные костыли. Стас лежал на кровати и смотрел в окно на медленно плывущие рваные облака. Бывают дни, когда пробуждение не радует. Всю ночь ему снилась больница. Процедуры. Обходы. И бесконечные белые халаты…

На похоронах на Стаса напал иррациональный страх. Он не смог пересилить себя и подойти к могиле, осознав, что если увидит Лину Борисовну в гробу, то внутри сломается жизненно важный механизм. Стержень. Незримый компас, с которым Стас неосознанно сверял каждый свой шаг.

На поминках держался в стороне. Мать, поняв его состояние, не настаивала на произнесении прощальных речей, хотя присутствующие знали, что для Лины Борисовны, не имевшей своих детей, Стас был как сын.

Когда все разъехались, мама быстро перемыла посуду, вместе они сдвинули в центр комнаты круглый стол, накрыли жаккардовой скатертью с бахромой. Эта скатерть напоминала Стасу о дне знакомства с учительницей…

Сырой теплый августовский вечер. Воздух напоен запахом душистого горошка, разросшегося в палисаднике. Смелый сверчок заводит свое забористое стрекочущее соло под аккомпанемент более скромных сородичей. Стас жует ароматную сдобную булку, сидя на корточках в кустах смородины.  Подстриженные в зиму ветки, похожи на худенькие беличьи лапки.

Из открытого окна комнаты на клумбу с бархатцами падает прямоугольник света. Два цветка с поломанными стеблями грустно свесили головки. Стас приподнял одну, но она снова опала, слегка качнувшись, как бубенчик чудесного горшочка из сказки Андерсена «Свинопас».

«Ах, мой милый Августин, все прошло, все...», – с грустью тихо напевает Стас, жалея о том, что заканчивается щедрое на солнце и беготню по полю с разнотравьем лето…

Вчера мама сказала, что первого сентября Стасу придется ходить в школу в райцентре. В хорошую погоду – напрямик через редкий пролесок и колхозные угодья, а когда проселочную дорогу размоет дождями, возить детей будет местный предприниматель, купивший для этой цели микроавтобус.

Когда Стас думал о том, как встретит его новый класс, найдет ли он среди сверстников друзей, или ребята будут сторониться его, как местная детвора, обзывавшая «городским», под ложечкой начинало противно сосать, а ладони становились мокрыми.

Была б его воля, он ходил бы только в музыкалку, которую, стараниями Лины Борисовны, открыли несколько лет назад в здании клуба.

«Не нужны мне там всякие прописи: что корова через «о» пишется, я и так знаю. За хлебом ходил, и сдачу посчитал без ошибки…»

Мама и Лина Борисовна пили чай. Вдруг из окна полилась необычайно воздушная мелодия. Стас замер на полувдохе. Осторожно встал, шагнул вперед, подтянулся на цыпочках и заглянул в комнату.

Первое, что он увидел, был тот самый стол со скатертью. На нем стояла ваза с пышным букетом розовых георгинов. Вода преломляла свет люстры, и хрусталь искрился то красным, то синим, то желтым.

Мягкие объемные аккорды поднимались все выше и выше, и наконец, превратились в плавные перекаты волн.43

Стас, очарованный мерцающими, точно светлячки, звуками, впал в странное состояние. Он перестал осознавать себя. Кто он. Как сюда попал. Все окружающее истаяло. Весь мир заключался в сверкающем пятне на темно-коричневой скатерти и волшебстве музыки.

Стас очнулся от собственного крика:

— Еще! Я хочу еще! – он вцепился дрожащими пальцами в карниз.

Мама со звоном поставила чашку на блюдце. Лина Борисовна медленно повернулась на стуле и поверх очков строго посмотрела на Стаса:

— Здравствуйте, деточка.

Стас моргнул, а мама виновато проговорила:

— Лина Борисовна, это мой Стасик.

— Так вот вы какой!? – зычным голосом продекламировала Лина Борисовна, выделив последнее слово.

— Какой? – спросил Стас и тут же испугался своего вопроса.

— Ваша мама сообщила, что вы любите музыку и даже умеете играть на фортепиано. Это так?

— Я… – замешкался Стас, – умею…

— Тогда милости просим, деточка, – Лина Борисовна встала и жестом пригласила на свое место.

Стас опешил. Мама смотрела на него и чуть заметно кивала, шепча губами:

— Иди, Стасик, иди.

Стас подпрыгнул и с кряхтением уцепился за край подоконника. Рубашка подмышкой затрещала. Ноги искали точку опоры, но старые сандалии беспомощно шаркали о кирпичную стену.

— Деточка, через дверь вам будет гораздо удобнее, – Лина Борисовна сдержанно улыбнулась.

Стас почувствовал, как уши заполыхали. Бегом обогнул дом. Перепрыгивая через ступеньки, забежал на веранду. Еще секунда, и красный, как вареный рак, Стас стоял, потупив взгляд, перед Линой Борисовной.

«Я буду ей играть!» – только сейчас он осознал, как жаждал, чтобы эта красивая пожилая тетя обратила внимание на него, шестилетнего Стаса Рахманова…

— Ну, что изволите нам представить? – Лина Борисовна повела бровями.

— Менуэт… Баха… – Стас с ужасом понял, что забыл полное имя композитора.

— Отца или сына? – решила помочь Лина Борисовна.

— Баха… – вновь начал мямлить Стас. – Иоганна… Себа… Себастьяныча…

— Значит, отца, – подытожила Лина Борисовна. – Какой менуэт, ре-минорный?44

— Из «Французской сюиты» до-минор, – робко подала голос мама.

Лина Борисовна вскинула на нее удивленный взгляд:

— Это серьезная пьеса! – ее глаза озорно блеснули.

Стас осмелел:

— Вам с диезами или c бемолями?

Лина Борисовна наклонила голову и соединила ладони в медленном хлопке, а мама поспешила пояснить:

— Стасик во всех тональностях играет, но больше любит в ми-бемоль миноре, потому что… – мама осеклась.

Учительница пристально глянула на Стаса и принялась расхаживать по комнате, поправляя шпильки в высокой прическе.

«Думает – вру», – решил Стас.

Лина Борисовна резко остановилась, поправила неровно висящую над пианино мрачноватую картину с изображением окна, палисадник перед которым удивительным образом походил на тот, где Стас прятался пять минут назад, и сказала:

— Деточка, а почему вам ми-бемоль минор нравится больше, чем оригинальная тональность?

Как она назвала другую тональность, Стас не понял, но суть вопроса уловил.

— Ми бемоль похож на «малахитову шкатулку», – и чтобы было понятнее, Стас добавил: – Тятину памятку.45

 Мама тихо вздохнула, а Лина Борисовна положила руку Стасу на плечо и мягко подтолкнула к инструменту.

Стас закончил исполнение. Лина Борисовна молчала. Мама – тоже.

«Сейчас будет ругать…» – Стас боялся пошевелиться, мечтая превратиться в невидимку.

— Давайте, пожалуй, в ре-миноре, деточка, – в полголоса проговорила Лина Борисовна.

Вошедшая в раж Лина Борисовна гоняла Стаса по всем тональностям, повторяя каждый раз: «Это без подобно, без подобно!»

Стас не понимал, без какого такого «подобна» он играет, но восторг в голосе Лины Борисовны ему льстил.

Звонок вышиб из воспоминаний. Вадим. Стас колебался:

«Не возьму, а то опять запряжет, как в прошлый раз. Приеду, и на месте разберемся, – он отбросил одеяло, вскочил, дотянулся до музыкального центра, стоящего у письменного стола, и нажал на кнопку. – Надо переломить настроение, иначе весь день пойдет насмарку… О! Аквариум.46 Самое то».

Заструились переливы фортепианных пассажей. Стас прошлепал босыми ногами в ванную, по пути насыпав щепотку сухого корма стайке проворных гуппи в «домике для рыбок» – так Егорка прозвал большой аквариум с подсветкой, занимавший в коридоре нишу в стене.

Вчера весь вечер творили. В художественной студии Егору задали нарисовать коня. Стас промучился полтора часа. Ноги несчастной животины получились похожими на слоновьи, а вместо копыт вышли четыре аккуратных утюжка… Егорка, конечно, знатно повеселился.

Стас сначала разозлился на себя:

«Ну, лошадь-то в двадцать девять лет можно хотя бы схематично набросать?! – потом плюнул и включил «Карнавал животных». – Сами мы не местные, будем рисовать, что можем».

Через полчаса стену в детской украсили два листа формата А3. Величественный лебедь изящно выгибал тонкую шею, которая удалась Стасу на славу. Довольный Егорка и после ужина подходил и заштриховывал черной пастелью нарост на клюве королевской птицы.

Рядом красовалась бурая черепаха с мордой, больше похожей на бультерьера. Она дирижировала плоской когтистой лапой и улыбалась полукруглым ртом с четырьмя зубами.

— Все, сын, чай пьем и спать, – уставший Стас достал влажную салфетку и стер пятно акварельной краски со щеки Егорки.

— Подъем! Сбор по тревоге! Завтрак на столе! – свежевыбритый и пахнущий одеколоном Стас растолкал попискивающего Егорку.

Сегодня надо пораньше открыть магазин: завоз зимней обуви. Работа не напрягала, но и не приносила особой радости: что приятного целый день выписывать накладные или рассказывать, на какие крючки лучше ловится карп?

Егорку, наоборот, интересовало все. Стасу иногда приходилось брать его с собой после сада.  Сын задавал миллион вопросов, рассматривая на витрине разноцветные воблеры. Играл в войнушку с ничего не подозревающими покупателями. Прятался в брезентовые палатки, расставленные в торговой зоне, и отстреливался воображаемыми гранатами. А на той неделе Егорка канючил, пока Стас не разрешил ему перемерить все модели перчаток с подогревом.

Первое время у Стаса голова шла кругом. Вадим распечатал внушительный список ассортимента и характеристик товаров, который требовалось вызубрить за три дня.

— Да я тебе лучше концерт Баха за ночь выучу, чем эту… Хрень!

Вадим гоготал, снисходительно похлопывая возмущенного Стаса по плечу:

— Бах подождет. Пока придется разобраться со снаряжением для выживания в экстремальных условиях.

И Стас действительно выживал. Психовал, рвал дурацкие конспекты, когда мозги отказывались запихивать в себя туристические канцеляризмы:

— Нафига столько заморочек при выборе обычных ботинок для похода?! По мне – так: подошли – купил, не подошли – не купил… А тут…

Стас раскрыл папку с файлами, убедился, что кроме него никого в магазине нет, и прогнусавил:

— Если вы предпочитаете скоростное прохождение маршрута с рюкзаком по хорошим тропам, то стоит обратить внимание на кроссовки, объединяющие в себе черты треккинговых, хайкинговых и беговых моделей, – он картинно закатил глаза, обращаясь к сидящему в клетке на жердочке попугаю, любимцу Вадика, наученному им произносить всего лишь два слова: – Вот ты, Кеша, сможешь отличить треккинговые от хайкинговых?

Попугай качнулся на подвесном кружочке и ударил лапкой по колокольчику:

— Физкульт-привет!

— Вот я точно скоро с приветом буду… – Стас в сердцах швырнул папку на прилавок, нечаянно смахнув на пол нефритовую жабу, выплевывающую золотые монеты. Поднял статуэтку и строго посмотрел в ее красные глаза. – У меня скоро такой же бешеный взгляд будет, да еще и очки придется выписывать.

Вадим суеверно следовал рекомендациям фен-шуй: когда закончился ремонт, он, энергично жестикулируя, объяснял ничего не понимающим рабочим, как расставить мебель в соответствии с восьмиугольником Багуа.

Единственное, с чем у Вадика были проблемы, так это с порядком. В их общем кабинете Стасу постоянно приходилось выгребать из всевозможных выдвижных ящиков смятые бумажки, фантики, пробки и пустые пластиковые бутылки.

Стас ехал на работу и рассматривал сонные лица пассажиров в вагоне:

«На что я трачу свою жизнь?! –– Метро. Идол, пожирающий людей жерлом ненасытного эскалатора, засасывающего человеков в преисподнюю… – он горько усмехнулся: – У меня отняли мою музыку, и время точно на паузу встало… Не понятно только, чего я жду?!»

В магазине он выставил на полки новые бутсы, сверяя маркировочный код. Позвонил поставщикам и подтвердил проведенный платеж.

Покупателей мало. Молодая пара, хихикая, выбирала надувной матрац и палатку. Пожилой мужчина монотонным голосом рассказывал то ли Стасу, то ли себе самому о кряквах, чирках, шилохвостках и еще каких-то видах уток.

Вадим прислал сообщение, что заболел сменщик.

«День простоять и ночь продержаться, – Стас набрал Елену. – Пусть сына заберет, раз мне дежурство привалило».

Жена, как всегда, ответила не сразу:

— Говори, Рахманов.

— Егорку возьми из сада. С художки я его отпросил.

— Не могу: завтра ранний вылет. В Лондон. Ночую у подруги. Она рядом с Шереметьево живет. Хочу выспаться. Да, и две недели мне не звони: буду в недоступе.

«Да мне пофиг на твой Лондон, подругу и недосып!» – хотел заорать Стас.

— Ты вконец обнаглела?! Сын тебя месяцами не видит!

— Рахманов, не надоедай своими нотациями. Сто раз все уже обсудили: тебе ребенок, мне – свобода действий.

Гудки. Стас схватил со стола первое, что попалось под руку, и швырнул в стену. Разноцветные стикеры разлетелись осенним листопадом. Стас позвонил Вадиму:

— Друг, я не могу сегодня в ночное: Егора некому забрать.

— Ок. Запри все и можешь ехать. На сигнализацию не забудь поставить.

— Спасибо…

— Да, меня не будет какое-то время: матери с картошкой надо помочь. Хотел нанять, она – в слезы. Чтоб я лично приехал.

— Привет от меня передавай.

— Обязательно. Кстати, пробил вам с Егоркой путевки в пансионат в начале октября. Место хорошее. Кормят на убой. Считай, что мой подарок тебе ко дню рождения. И пацан на свежем воздухе побудет. Все. Бывай.

Стас не успел вставить слово. Разговор прервался.