Альбина теребила в руках мятую салфетку и подбирала слова, чтобы Ксюша не завелась с полуоборота:

— Ксюш, я же не знаю, что они вместе делали… – она старательно отводила взгляд, теряясь под пристальным взглядом подруги. – Там парковка, прям перед кафе. Я с Егоркой сижу, рисую, а тут машина Вадима подъехала. Сначала он вышел, а потом…

Вдруг чувство, впервые охватившее Альбину в Питере, вернулось. В животе появился знакомый холодок. Руки стали холодными. Она замолчала на полуслове.

Брови Ксюхи взмыли вверх:

— Опять замкнуло? – ледяным тоном процедила подруга.

Альбина заерзала:

«Сейчас дырку прожжет на мне».

Встала, с шумом отодвинув тяжелый стул:

— Ксюш, извини, я пойду, – запихнула телефон в сумку, достала перчатки и застыла на месте, дожидаясь ответа.

Подруга возмутилась:

— Не, ну нормально? Про Вадика-то договори!? – недовольно фыркнула и покрутила пальцем у виска, – свихнешься когда-нибудь со своими знаками, Никитина!

Альбина присела на краешек стула:

— Я все уже сказала: подбежал, дверь открыл… Ей… И вместе ушли в торговый центр.

— Мало ли что за баба… – в голосе подруги проступило огорчение, – он сказал, меня любит…

Альбина подхватила:

— Вот я и говорю: может, ничего особенного, только…

— Что «только»?

— Ксю-ю-юш, она така-а-я красивая!

Ксюха натянула на лицо равнодушное выражение:

— Короче, ты идти собиралась. Вот и скатертью дорога! И матери звякни: я ж обещала подбросить тебя, дурынду.

Альбина почувствовала облегчение, поняв, что Ксюха не обиделась:

— Обожаю тебя! –  чмокнула подругу в подставленную щеку, – не волнуйся за меня, все будет хорошо.

— Вали! – снисходительно брякнула Ксюха.

 Альбина сняла с вешалки пальто, достала шапку из рукава и быстро оделась:

— Я обязательно позвоню! – закрутила шарф на шее и выбежала на улицу.

Альбина не могла толком объяснить, что именно с ней происходило в такие моменты. Словно странный туман заволакивал сознание, выбивая из реальности.

Она быстро шла по заснеженной улице. Сильные порывы ветра горстями швыряли в лицо ледяные колючки, заставляя щуриться. Ноги сами несли вперед.  Внутри теплилась надежда, что интуиция ведет правильным путем. К ней примешивалось ощущение, что именно эту дорогу Альбина уже проходила, но вспомнить, когда, не получалось...

Из бутиков выскакивали нагруженные пакетами люди. Предпраздничная суета погрузила город в приятные хлопоты, ослепляя сияющими витринами магазинов.

Альбина вспомнила детство. Особая атмосфера царила с раннего утра: сегодня привезут елку. Отец заговорщицки подмигивал, хватал под мышки и подбрасывал визжащую от восторга Альбину. Комната ходила ходуном, мама умоляла не уронить «единственную дочь», а он раскатистым голосом читал стихотворение, врезавшееся Альбине в память:

Крошку-Ангела в сочельник

Бог на землю посылал:

«Как пойдешь ты через ельник, –

Он с улыбкою сказал, –

Елку срубишь, и малютке

Самой доброй на земле,

Самой ласковой и чуткой

Дай, как память обо Мне».57

— Елка! Елка будет! – верещала Альбина, касаясь потолка взмывающими вверх косичками.

К вечеру обычная московская квартира преображалась. Хвойный дух наполнял ее до краев.  Альбина забегала в комнату и останавливалась:

— Папочка! Какая большая!

Елка, отогревшись от мороза, расправляла пушистые лапы и весело подмигивала разноцветными огоньками гирлянды. Альбине хотелось и плакать, и смеяться. Она доставала из картонной коробки стеклянные игрушки на прищепке и нацепляла их на нижние ветки.

«Щелкунчик пусть рядом со свинкой висит, а домики – со снеговиками!»

Серебристая звезда-макушка подпирала потолок. К волшебному запаху мандаринов примешивался аромат сдобы – мама пекла ватрушки. Отец строго выпроваживал Альбину на кухню пить чай. Она делала вид, что уходит, а сама подсматривала в приоткрытую дверь.

«Что же, что же мне подарит Дед Мороз?» – пыталась разглядеть, что прячет папа. От напряжения начиналась икота.

Отец кряхтел, стоя на корточках, и запихивал под елку обернутые в шуршащую цветную бумагу кульки с подарками.

Воспоминания свернулись на душе мурчащим пушистым котенком, и уютная тихая радость наполнила теплом.

На безлюдном перекрестке Альбина остановилась, дожидаясь зеленого сигнала светофора. Метель усилилась.  Сквозь почти сомкнутые ресницы Альбина долго смотрела на причудливый танец мириад сверкающих кристалликов в свете фонаря.  Она представила себя одной из кружащихся снежинок. Нет мыслей о прошлом и будущем. Нет страхов и дурацких сомнений. Только полет. Все выше, выше. Над городом, землей, вселенной.

«Как это здорово – осознавать себя одновременно и ничтожной песчинкой, и частью огромного целого!» – и тут же собственные мысли показались глупыми.

В плечо толкнули. Неуклюжий прохожий скомкал извинения, а она, спохватившись, перебежала через дорогу. Впереди толпились подростки, оглашая вечернюю улицу громким смехом.

Пытаясь разойтись на узком тротуаре, Альбина сделала несколько шагов в сторону и поскользнулась. Чьи-то руки подхватили ее:

— Девушка, ну что же вы на ногах не стоите? – пробасил один из парней. – Вроде трезвая! – и заржал, довольный своей шуткой.

— Извините, – растерянно пробормотала Альбина.

— Нормуль, вы прибыли в пункт назначения, – добавил «спаситель».

Ребята разразились хохотом:

— С наступающим вас!

Она опешила:

— И вас… Тоже…

«Почему он сказал «пункт назначения?» – Альбина огляделась.

На чугунной кованной ограде ярким пятном выделялась большая афиша. Альбина перестала дышать. На долю секунды ей показалось, что она оглохла, – так тихо стало на улице. Буквы поплыли, а в глаза бросилось одно единственное слово.

«Холст!»

Сердце застучало с перебоями. При чем здесь ее проклятущий холст? Никто кроме отца не знает, что он одиноко стоит посреди мастерской с того самого дня, и никакая сила не заставит прикоснуться к нему!

Постепенно зрение прояснилось, и Альбина смогла прочитать весь текст: «Густав Холст. Планеты. Симфонический оркестр. Орган. Хор. Мультимедийная инсталляция».

«Планеты?! Это же любимая книжка Егора! Они вместе читали ее, когда готовили рисунок на конкурс. Еще кольца Сатурна не получались. Стоп… А при чем тут Егорка и его книжка?» – мысли окончательно запутались, и Альбина не заметила, как вошла внутрь дворика.

Подняла голову и застыла в изумлении, рассматривая величественный собор в готическом стиле. Подсветка выхватывала из темноты круглое окно и шпиль, увенчанный крестом. Массивная железная дверь, обрамленная арками и украшенная орнаментом, словно затягивала внутрь.

Она зашла в притвор, стряхнула с себя снег, обстучала ботинки о входной коврик и осмотрелась.  Стены из белого камня с имитацией полуколонн и удлиненные окна с витражными узорами.

— Вы на концерт?

От неожиданности Альбина вздрогнула. Справа, за деревянной резной стойкой, приветливо улыбалась симпатичная девушка.

 Альбина нерешительно произнесла:

— Я? – и почувствовала, что краснеет. – Но у меня нет билета.

На секунду девушка исчезла за стойкой и появилась все с той же улыбкой на лице:

— А на ваше счастье тут один лишний есть, – она показала свернутый листок. – посетительница отдала. Сказала, что подруга не смогла. – Девушка развернула билет и протянула Альбине: – Проходите. Место на центральном балконе.

Альбина замешкалась:

— А сколько стоит?

— Вам повезло: на этот концерт за два месяца все раскупили, а та женщина возврат не стала оформлять. В дар оставила. Вы идите, началось уже.

Альбина поднялась по мраморной винтовой лестнице на второй этаж и вошла на балкон. Оглушила шумная волна аплодисментов. Протиснувшись между зрителями, села на единственное свободное место. Расстегнула пальто, сняла шапку и посмотрела по сторонам.

Из оконных проемов струились потоки мягкого света, наполняя пространство сиренево-синим маревом. Цветные блики блуждали по высокому своду, заставляя тонкие колонны и ажурные балконные перила раскидывать по залу причудливые тени.

Внизу перед открытой алтарной частью рассаживались музыканты. Дирижер в черном фраке замер с поднятыми вверх руками. Публика затихла.

Альбина скорее почувствовала, чем услышала, как откуда-то исподволь, из глубины, возникли первые звуки. Пружинистый зловещий шелест. По спине пробежал холодок, и воображение нарисовало показавшиеся из-за горизонта остроконечные стальные копья несметной вражеской рати.

«Картины Глазунова»,59 – Альбина зажмурилась: перед глазами замелькали образы и лица.

Свод над алтарем внезапно стал красным, превратив нервюры60 в фантастические цветы. И вот уже на невероятной скорости на Альбину несся метеор, сгорая ослепительным огнем, оставляя за собой поток светящейся пыли. Альбина вздрогнула всем телом, подалась вперед и оперлась локтями о перила.

Музыка нарастала, создавая ощущение приближения чего-то жуткого, что прямо сейчас материализуется, приобретет рельефные очертания и поглотит ее. Подмышками защипало, кожа на затылке покрылась мурашками, и на мгновение Альбина осталась без дыхания.

Отчаянная мысль взлетела строчкой Мандельштама: «Играет мышцами крестовый легкий свод»,61 и Альбине показалось, что собор ожил. Враждебные стены надвигались на нее. Измученные скрипки метались, причиняя своими стонами почти физическую боль, а удары сердца то и дело обгоняли воинственную барабанную дробь. Альбина нервно сглотнула. Ей захотелось тотчас же умереть, перестать ощущать на себе воздействие волнующей могучей стихии.

Внезапно сумрачный тембр деревянных духовых инструментов провалился в нижний регистр, и над оркестром распахнулась панорама бездонного звездного неба. Альбина ахнула, на секунду привстав.

Зазвучал орган. В ушах завибрировало, невидимая сила вдавила Альбину в сиденье, как при взлете самолета. Гул прокатился по собору, ударился о стены и заполнил кружевной свод. Оркестровое тутти62 окончательно разрушило каменные оковы собора, и непостижимый Дух вырвался на свободу, устремился вверх, в бескрайнюю неизведанность, встречая на своем пути бешеный воздушный поток, с которым он сливался в шальном единодушии.

Альбина сделала глубокий вдох и ощутила, как следующая музыкальная волна подхватила ее и понесла ввысь. Все окружающее исчезло, и она перестала осознавать себя той Альбиной. Как будто молниеносные взмахи десятка смычков стирали ей память. Кусками отваливалась окаменелая корка, которая мешала ей свободно дышать все эти девять месяцев.

И теперь уже непременно должна родиться новая Альбина, бесстрашная, парящая над малодушием и безвольной привычкой себя жалеть.

Внутри зарождалась уверенность, что все будет именно так, и вместе с финальной кульминацией Альбине почудилось, что она расширяется, выходит из оболочки собственного тела, становится больше собора, больше земли, больше вселенной.

Таинственное пение женского хора постепенно исчезало. Наконец, музыка совсем растворилась. Стало тихо, и вдруг будто прорвало плотину: зал накрыли овации. Зрители встали. Альбина не слышала слов конферансье. Двигаться не хотелось. Она смотрела вперед невидящим взглядом, прислушивалась к себе, пытаясь осознать, что изменилось внутри нее. Впервые с того страшного дня она почувствовала умиротворение.