Так и зажил вчетвером: Мухтар каждый день наведывался в леса, благо за долгое и теплое лето развелось много зайцев и почти всегда он приносил заюзанную по полям и лесам тушку. Этот трофей кормил сразу четыре семьи. Варили бульон, звери получали пенку, потроха, и задние лапы. Матрёна оказалась женщиной доброй, соседских ребятишек жалела. Да и кота давала «поносить» по всем квартирам. Крыс поубавилось. По крайней мере по ночам больше никто так нагло не ходил по комнатам, на кровати не прыгал, не хрустел по углам…

Это в первую зиму крыс почти всех переловили вместе с котами. Одного только не учли, что в отличие от котов, крысы размножались стремительно и у них всегда был корм. Крысы набегали на мельницы, склады, к тому же умерших зимой перестали хоронить: сил не было, да и за каждого живого полагалась карточка, поэтому все числились живыми.

Время от времени Егор подвозил Матрёну на грузовике – к её несуществующему дому. Матрёна продолжала писать письма и развешивала их возле останков былого жилья: то на деревьях, то на руинах дома. Потом облюбовала ёлку и, как рождественские игрушки, прикрепляла записочки из обрывков найденной бумаги. К ней многие относились с сочувствием, а кто– снисходительно, как к больной, тронутой умом, бабёнке. Много их таких, потерявших близких, ходило с безумными глазами по городу.

Зверьё ждало дома. Только однажды, когда в очередной раз приехал Егор, Матрёна скомандовала ему: На Фонтанку! Что тут началось с Мухтаром! Он завизжал и начал кружиться, как волчок. Он узнал это слово. Фонтанка! Да, это его родные места. Рядом, совсем рядом, где-то на Фонтанке был их мир, оттуда они отправлялись на прогулки – он знал там каждый закуток…

– Что это с ним, Егор? – Забеспокоилась женщина.

– Знакомое слово услышал. Возьми-ка его с собой.

– Не отдам. – Матрёна прижала к себе Сашку, заметно подросшего за эти месяцы.

– Не дури. Кто у тебя заберет?

– Не возьму! – Она ждала опасности отовсюду и понимала, что присвоила себе чужое, но ничего поделать с собой не могла. – Мой он. Только мой.

– Да твой, конечно твой! – Старик заулыбался. – Если б был у него кто, разве ж тебе отдали?

– Он бы умер без меня, – Оправдывалась Матрёна и всё теснее прижимала к себе малыша.

Тот заплакал.

– Да ослань его, дурёха, задушишь же. Возьми псину, говорю тебе.

И они поехали… Дверь в квартиру захлопнулась, прямо перед носом изумленного кота.

Они выехали на Невский проспект, так, еще поворот и….

Пёс завыл. Егор остановил машину, Мухтар вырвался на свободу и полетел знакомой дорогой. Когда очнулся и огляделся – он не узнал двора. Дома вокруг не стояли, а лежали, лежали мертвыми горами кирпичного крошева, а где были стены – зияли пустые глазницы. И тут вдруг из чёрной тарелки торжественно прозвучало: «Исполняется седьмая симфония Дмитрия Шестаковича «Ленинградская»».

И полилась музыка, написанная в блокадном городе, в которой каждый узнавал себя.

Мухтар осел на черный снег. Это была его музыка. Именно эту музыку играл с утра до вечера хозяин на своей скрипке. И вдруг:

– Мухтар!

Он вскинул уши.

– Мухтар!

Он вскочил на ослабшие лапы и качнулся.

– Мухтар!

Пёс завертелся на месте.

 Его звала женщина, укутанная в тряпьё.

 Она подошла ближе, и тут он узнал соседку с первого этажа.

– Пришёл, Мухтарушка, – она погладила его по тёмной, с проседью, спине. Сзади заскрипели шаги, Мухтар обернулся: вдруг хозяин?

Подошли запыхавшаяся Матрёна и Егор.

– Так он – Мухтар? А мы его Шариком звали…

– Так какой же он Шарик– это овчарка. У Коганов жила, у скрипача.

– А где они сей..? – Голос Матрёны треснул и сорвался, не донеся последнего звука.

– Так все погибли. И Маша, и даже ребеночек… Все.

– А муж? – Матрёна спрятала лицо в закутанном Сашке, который всё пытался вырваться и уже начал подавать голос.

– Так он раньше всех. В бомбёжку… Мухтар! Хоть ты жив.

Женщина протянула к нему руку, высвободив её из обмотков. Мухтар лизнул.

– Хочешь со мной остаться?

– Он – мой! – Матрёна выпрямилась, готовясь драться за свой мир. Она никому ничего не хотела уступать, ни пяди своего внутренней, только что осознанной земли.– Мой.

Мухтар прижался к новой хозяйке.

– Ну, ладно…– Соседка бросила безразличный взгляд на ребенка, и не попрощавшись, пошла назад. И не понятно было откуда вышла, и куда скрылась.

Матрена спустила Сашку на снег и выпрямилась: тяжёлый становится. Пёс пошёл рядом с малышом.

-Па-па, па– па, па…. – Ребенок споткнулся и полетел лицом в сугроб, но не заплакал, а засмеялся, словно бы знал, что это его родной двор, и эта обожжённая земля– тоже его, и музыка. Музыка, в которой всегда будет звучать скрипка его отца!