8. «Urbo — iom granda aro de domoj, aranĝitaj laŭ pluraj stratoj k kelkfoje limita per ĉirkaŭmuroj aŭ barieroj». Plena vortaro de Esperanto Kun suplemento. Deka senŝanĝa eldono. Sennacieca Asocio Tutmonda, 1988.

30 августа 1992, воскресенье

Узнав, что Деметер пойдет в кафе «18», Иза напросилась сходить вместе с ним. В этом заведении, которое регулярно посещал Богдан Лоза, Валерий ни разу не был. Иза рассказала, что владелица кафе — их общая знакомая Мартина Цуркану, бывшая заведующая сектором учета в горкоме комсомола.

В кафе решили пойти пешком, хотя это было неблизко, — погода хорошая. Шли по улице Каля Ешилор — бывшей Володарского, по улице Дечебал — бывшей Котовского и Артема. Вот прямо так и называлась она в советское время — одна улица на двоих! Потом пошли по улице Чапаева — новая власть переименовывать улицу главного героя советских анекдотов не стала. Улицу Дарвина, на которой располагался офис «Региона», тоже не переименовали. Теория англичанина о борьбе за существование и вымирании слабых видов в постсоветском обществе как раз к месту.

К праздникам примэрия, как смогла, подготовила город: улицы были прибраны, дома увешаны национальными флагами. Во многих местах стояли, мешая прохожим, столы мелких торговцев. Продавали овощи, одежду, носки и нижнее бельё, видеокассеты, книги, бижутерию...

— Валер, а помнишь, на этом месте стояла огромная штуковина с лозунгом «Слава КПСС!». Еще шутка была, якобы для деревенских, плохо знающих русский язык: «А Слава КПСС — это вообще не человек». И у вокзала была такая же, только «Народ и партия едины!». Теперь примэрия, наверное, жалеет, что конструкции снесли: можно было бы их рекламщикам сдавать за деньги.

Валерий помнил. Конструкции снесли в девяностом году, после отмены шестой статьи советской Конституции о руководящей роли КПСС. По телевизору еще торжественно показывали, как их сносили, — вот, дескать, демократия пришла…

У Центрального парка выступали религиозные музыканты с большим, человек двадцать, хором. На щите, стоявшем рядом, на двух языках было написано, кто они такие: «Церковь евангельских христиан-баптистов «Ковчег».

Деметер вспомнил, как он в 1983 году участвовал в аресте молодого баптиста, отказавшегося служить в армии. Был он представителем течения, которое называлось «баптисты-инициативники». Почему они звались «инициативниками», Деметер не знал. От армии «косили» в то время многие, но этот парень не фальшивую медицинскую справку купил, а отказался демонстративно и не скрывался. Мол, уже принял одну присягу — Иисусу Христу, а вторую принимать не буду. Было бы это при Черненко или, тем более, при Горбачеве, вопрос бы замяли. Но тогда еще был Андропов. Дали «инициативнику», как обычно, два года: не хочешь два года служить — два года сиди.

Молодой, аккуратно постриженный парень запел в микрофон:

В час, когда труба Господня

Над землею прозвучит,

И настанет вечно светлая заря,

Имена Он всех спасенных

В перекличке повторит.

Там, по милости Господней, буду я.

Хор подхватил:

На небесной перекличке,

На небесной перекличке,

На небесной перекличке —

Там по милости Господней буду я.

— Ой, Валер, у них музыкант на трубе играет. Труба Господня звучит!

— Этот инструмент, вообще-то, называется не труба, а корнет. Точнее, корнет-а-пистон. Мы пару раз гостевым музыкантом к нам в тараф приглашали корнетиста.

— Пистон! Каким ты иногда бываешь занудным!

Солист запел тот же куплет на молдавском.

Иза задумчиво сказала:

— Какая всё-таки жизнь многомерная, Валер. Вот живут в городе эти одухотворенные люди, готовятся к своей небесной перекличке. И чудаки-эсперантисты. И твои музыканты-любители, которые играют немодную музыку без денег, для души. А с ними по одним улицам ходят людоеды из охристианившегося Народного фронта. И Георгеску с его «Протоколами». И бандиты, как какой-нибудь твой Боцман.

— Или как твой Шурик Кабан.

— Почему это он мой?

— Он еврей. А у тебя — опять забыла? — мощная идентичность.

— Ой, да ну тебя!

 

Кафе «18» (на дверях — наклейка «Безопасности») называлось так потому, что там заваривали кофе восемнадцатью методами. На стенах в рамках висели их описания с фотографиями соответствующих приспособлений и кофейных машин: эспрессо-машина, аэропресс, габет, перколятор, кемекс, вьетнамский фильтр, мелитта...

Кафе было уютным, цены на всё высокие, а алкоголь вообще необычно дорогой. Так что публика в заведении была «чистая» – в СССР бы сказали  «интеллигентная» – и музыка играла соответствующая.

Иза внимательно осмотрела кафе.

— Молодец Маринка! Нашла свою рыночную нишу. Валер, а музыка играет того ансамбля, где этот твой любимец-флейтист, однофамилец сказочника.

— Он не однофамилец. Его фамилия Андерсон, а у сказочника — Андерсен.

В кафе присутствовала сама хозяйка.

— Ну вот, ребята, я думала, что вы просто так ко мне пришли, в гости, а вы — по своим шерлокхолмсским делам. Тогда пойдёмте в кабинет.

Богдана Лозу на фото Марина узнала сразу, она даже знала, как его зовут. Хозяин «Лучафэрула» был завсегдатаем, выпить чашку кофе заходил почти каждый день, последний раз — перед праздниками. С женщиной бывал несколько раз, но из разговора с Мариной быстро стало ясно, что это его супруга. С другими женщинами Марина его в своем кафе не видела. Зато много раз был с мужчинами, и говорили о чем-то деловом. На фотографии клуба Марина показала на вихрастого молодого человека в галстуке как на одного из тех, кто приходил пить кофе вместе с Богданом. А в последнее время пропавший бывал в кафе вместе с каким-то военным, «всегда бутылку коньяка заказывали».

В городе со второй половины 1940-х годов дислоцировались мотострелковые и артиллерийские полки Советской Армии, а после провозглашения независимости — мотопехотная бригада уже, соответственно, Армии Молдовы. Под городом располагался военный полигон. Все вооружение и офицеры бригады остались с советских времен — а откуда другим-то взяться?

— В каком звании был военный? — на всякий случай спросил детектив.

— Откуда я знаю?

— Сколько звездочек у него на погонах?

— Шесть.

— Нет в армии таких погон.

— Как же нет? Три звезды на одном и три на другом.

— Звездочки большие или маленькие?

— Средненькие такие.

— Сколько примерно лет военному?

— К пятидесяти. Лысый, на лысине родимое пятно, как у Горбачева.

Если к пятидесяти, то вряд ли старший лейтенант. Полковник. Значит, бизнес у Лозы был, возможно, не только с цветным металлоломом. Впрочем, эта информация поиску Лозы и его неизвестной женщины не помогала. Но в случае чего полковника легко будет найти по его особой примете. Валерий некстати вспомнил карикатуру на Горбачева конца восьмидесятых годов: пятно на его лысине было изображено в виде карты Молдовы. Вот, мол, как республика, взявшая курс на демократизацию и национальное возрождение, Михаила Сергеевича достаёт.

— Валера, если все узнал, пойдем, провожу тебя в зал, а нам с Изой надо поговорить.

Валерий сел в зале пить кофе и слушать «Джетро Талл». Цуркану налила ему напитка, которого в СССР не было, назывался он «апероль». По мнению Деметера, какое-то приторное женское питьё.

Болтали дамы долго.

Иза вышла с серьезным лицом, но в хорошем настроении и съела два пирожных вопреки своим диетам. Владелица кафе посидела с ними вместе –  вспомнили комсомольское время. Цуркану рассказала, что из работников горкома комсомола в новой жизни не пропал никто: стали предпринимателями или работниками примэрии.

Отвезя Изу на такси, сам Валерий поехал на нем не домой, а снова в офис. Часа полтора репетировал к завтрашнему концерту. Раньше он, чтобы не раздражать жену, уходил в теплую или не очень теплую погоду репетировать на крышу дома, играл под звёздами. После разрыва стал играть в квартире: хватит, он не Карлсон. Однако Валерий забыл, что в доме хорошая слышимость: ему стучали или звонили недовольные соседи, приходилось играть приглушенно. В офисе можно на полную громкость.

Дома на автоответчике была информация от Григория: в больницах Лозы нет, среди покупавших билеты на самолеты и поезда дальнего следования тоже не зафиксирован.