1 сентября 1992, вторник

Корда, по данным Иона Мохори, жила в женском общежитии, известном у мужчин города под названием «вагинохранилище». Обычно, впрочем, употреблялся неприличный вариант этого названия.

Ранее там жили работницы завода имени Ленина, но потом общежитие стало просто коммерческим — теперь проживали там все, кто готов был вносить плату за жильё, которая, в отличие от советских времен, перестала быть низкой.

Визит, однако, оказался неудачным: Вероника ещё в конце мая из общежития съехала.

С пожилой комендантшей общежития Валерий был знаком — в милицейские времена доводилось ему там пару раз бывать в связи с расследованиями, и кое от каких неприятностей ее Деметер тогда избавил. Женщина, при всем желании помочь, нового адреса Корды не знала.

— Соседка по комнате его тоже не знает, даже и не спрашивайте. У них отношения плохие были, я ведь знаю, какая комната как живет.

Валерий терпеливо выслушал неинтересный ему рассказ о том, что бывшая соседка Вероники не представляет собой образец нравственности. Наконец, комендантша сказала, что домашний телефон Вероники может узнать сегодня вечером от подружки Корды из другой комнаты.

— Я о наших девочках никому никаких справок не даю, хоть сам Снегур меня спроси. Только для Вас, товарищ капитан.

Женщина, видимо, думала, что Деметер по-прежнему работает в полиции, — Валерий ее проинформировать о том, что он частный детектив, не счел нужным.

Деметер, уверив комендантшу, что Корду он ищет только как возможного свидетеля, да и то на всякий случай, спросил о Веронике, что она за человек.

— Только хорошее о ней могу сказать. Аккуратная, вежливая, никаких хахалей. Она ведь некрасивенькая, бедняжка, страшненькая и худенькая притом. Бога ведь, прости Господи, не поймешь: всяким проституткам красоту даёт, а хорошим девочкам — шиш. И она ведь сиротка, у нее только тетка во Флорештах. И очень серьезная девушка: машину водить выучилась на курсах, права получила.

— У Вероники есть автомобиль?

— Нету. Откуда у учительницы бедной? Но, говорит, современная женщина должна уметь водить машину, мужика она не хуже. А еще она самбой занимается.

— Танцует?

— Да нет, самбо — это драка такая, только по правилам. У нее в комнате еще ваза стояла, за победу в соревнованиях дали.

 

Когда Деметер вернулся в агентство, Иза сообщила, что звонила Светлана Лоза, плакала, просила с ней сразу связаться, но в чем дело не сказала.

— Валерий Ионович, приезжайте ко мне. Ах, нет, не надо. Приеду сама.

Клиентка рассказала, что получила сегодня письмо от мужа, и дрожащей рукой протянула Валерию тетрадный листок.

Света!

Я нашел себе другую женщину. Ухожу от тебя я навсегда. Фирму и всё прочее полностью оставляю тебе. Со всякими формальностьями возится не буду. Не ищи меня, я уеду отсюда. Прости за всё.

С наилучшеми пожеланеями,

Богдан

Валерий попросил показать конверт письма. Штемпель был главпочтамтовский, то есть никаких зацепок.

— Почерк точно его?

— Его, чей же еще? И письмо ручкой написано, которую я ему подарила, — Паркер. И чернила особые, только для этой ручки, ярко-синие, дорогие.

— Светлана, в письме из четырех строк — четыре грамматические ошибки. Но ведь Богдан — человек образованный. По-моему, возможен вариант, что письмо его написать заставили. А ошибки он сделал намеренно, чтобы показать, что писал под давлением.

Жена пропавшего зло махнула рукой.

— Прекратите меня успокаивать всякой детективщиной киношной! Он не сочинение на школьном экзамене писал.

Шмыгая носом, вытерла появившиеся слезы. Вытащила из сумочки пачку дорогих сигарет More – во многих уличных киосках города они продавались, вследствие бедности покупателей, поштучно – и закурила.

— Я дома посмотрела документы, как Вы говорили. Диплома, военного билета на месте нет. И румынского паспорта (мы с ним их себе сделали) — тоже нет. И молдавского загранпаспорта нет. И еще кое-чего, связанного с деньгами, нет. Он подготовился к уходу.

Валерий молчал, не зная, что уместно сказать.

Лоза раздавила окурок в подставленной детективом пепельнице, требовательно спросила:

— Ваши дальнейшие действия, Валерий Ионович?

Деметер доложил о встрече с руководителем клуба эсперантистов, сообщил сведения о Симине Томе.

— Не она, значит... Всё равно перепроверьте! Докладывайте мне постоянно! И где у вас мусорная корзина?

Скомкала письмо, швырнула в корзину, промахнулась, ушла, стуча высокими каблуками.

— Какие там у него грамматические ошибки? — спросила Иза.

— Разгладь письмо и посмотри сама.

Иза сказала, что ошибки не такие уж вопиющие, если человек волновался, то вполне мог их допустить.

— В конце концов, образование у него не гуманитарное, он политехнический закончил.

— У него мать — учительница. А совсем уж грубые демонстративные ошибки его похитители могли заметить.

— Ой, какой ты упрямый! Так и держишься за свою неженскую версию вопреки всему. Правильно она тебе про киношную детективщину сказала. Не мудри, ищи женщину. В Каушаны позвонить?

Детектив пожал плечами.

— Позвони. Только я чувствую, что он с ними не связывался.

Софьи Лозы дома еще не было, задерживалась на первосентябрьских мероприятиях.

Иза прикрыла трубку рукой:

— С отцом говорить?

Валерий кивнул.

Роман Лоза, хотя и распрощался в субботу тепло, вернулся к недоброжелательному тону. Сообщил, что сын им не звонил.

Минут через сорок позвонила София Серафимовна — как только вошла и узнала новость от мужа, сразу бросилась к телефону.

Разговаривал с ней сам Валерий и в разговоре не утаил подозрений, что письмо могло быть написано под давлением. Сказал про грамматические ошибки, зачитал текст слово в слово.

София Лоза очень разволновалась.

— Я знаю своего сына, знаю его стиль. «Ухожу от тебя я навсегда» — как фраза из шансона! — никогда бы он в таком письме этого не написал. И никаких слов извинения у него в таком письме не было бы! И обратился бы он к ней не «Света», а «Светлана»! И ошибки дважды в двух словах подряд... нет! Валерий, что-то случилось, ищите, пожалуйста!

За обедом, снова приготовленным Изой, продолжали обсуждать дело Лозы. Деметер защищал свою «неженскую версию» пропажи предпринимателя. Объяснил, что письмо очень удобно для возможных похитителей: полиция откажется принимать заявление от супруги.

— И вообще, Из, подумай. Бизнесмен вот так просто бросает своё дело и уезжает? Между прочим – а как же развод, о котором он в письме даже не упоминает? Ему же на своей новой жениться надо.

Иза с любопытством посмотрела на Валерия.

— Какой ты правильный, Лиорчик. Если заводишь постоянную подругу жизни и постели, то это надо в паспорте проштамповать. Женщинам такие мужчины нравятся. Но Лоза — эсперантист, то есть человек, склонный ломать шаблоны.

— Ломальщикам шаблонов тоже нужны деньги. А он: «фирму и всё прочее полностью оставляю тебе». На что жить будет?

— Светлана ведь обмолвилась о том, что исчезло нечто, в том числе и связанное с деньгами. И вообще, ты ведь своей бывшей квартиру даришь, несмотря на то, что тебе самому негде жить.

Валерий промолчал, не стал еще раз объяснять, что отдает квартиру ради дочери.

— Кроме того, помнишь, в дневнике упоминается некая «la operacio»? Может, он какую-то суперсделку провернул втайне от жены, большой скачок сделал. И жить собирается как рантье, наслаждаясь бытием со своей Белкой.

Он же написал в дневнике: «ek al nova vivo!». У них в языке интересная такая частица есть — ek. Это вообще-то префикс, означает мгновенность или начало действия: kanti — петь, ekkanti — запеть. Но они ek используют и как отдельное слово. Это, понимаешь, в решительном, залихватском таком значении: «давай!», «пошел!»…

Деметер вспомнил слово, которое в юности для членов его молодежной уличной группировки означало сигнал к началу драки с другой такой же компанией:

— Понеслась!