Путь тюремного эшелона, который вез из Москвы во Владивосток осужденного поэта, занял больше месяца: товарные вагоны двигались в основном ночью, днем стояли на запасных путях. Было душно, тесно, голодно. Двухъярусные нары в каждом вагоне были рассчитаны на сорок человек, а ехали часто по сто. Суточный паек состоял из 400 г хлеба, миски баланды, кружки кипятка, двух кусков сахара. Поэт, по словам свидетелей, все время лежал, укрывшись с головой одеялом. Преследуемый страхом, что его хотят отравить, он буквально морил себя голодом, не притрагивался к баланде. На остатки от полученного в тюрьме 48-рублевого перевода от жены он просил конвойных покупать ему на станциях булку, разламывал ее пополам и делился с кем-нибудь. До своей половины не дотрагивался, пока не увидит, что угощенный человек съел свою долю. Попутчиков было много. Воспоминаний горьких тоже. Именно попутчики оставили нам столь разнящиеся описания Мандельштама, ехавшего на Восток. Среди многих вычисленных  соседей по эшелону известен, например, художник Михаил Павлович Смородкин (1908 – не ранее 1998).

На Вторую Речку эшелон прибыл 12 октября 1938 года. Владивостокский пересыльный пункт («пересылка», «транзитная командировка», «транзитка», «шестой километр») находился в районе Моргородка (морского). В бараках – всюду крупные черные клопы и жирные бесцветные вши. Мог ли поэт с ними бороться? Нет, конечно. Рядом с настоящим поэтом всегда должна быть нянька. Надежды Яковлевны рядом не было. Вшей и прочей гадости ее муж, похоже, боялся. Боялся всех и всего. Созданный к осени 1931 года пункт считался секретным объектом. Лагерь был разделен на мужскую часть и женскую, в мужской – отдельные зоны для врагов народа, уголовников, китайцев… Просуществовал лагерь до 1941 года. Рядом Владлаг еще с 56 тысячами человек. Здесь заключенные ожидали рейсов в порт Нагаево (Магадан). Пароходом их отправляли на Колыму, там зэки были заняты заготовкой и переработкой рыбы, строительством дорог, заводов.

Мандельштам около Второй Речки прожил свои последние дни, но никто из местных об этом не знал. При Берии постоянно проверяли соблюдение режима секретности. Вольнонаемные давали подписку о неразглашении сведений, ведь отправляли интеллигенцию, деятелей Коминтерна, активистов международного коммунистического движения. Виктор Некрасов в «Записках зеваки» оставил это: «В 1938 году мне было 27 лет. Работал я во Владивостоке, в театре Красной Армии, и считался одним из самых интеллигентных, культурных, начитанных молодых актеров. Но если б мне тогда сказали, что где-то совсем рядом, в нескольких километрах от моего дома, моего театра во Владивостоке, в пригороде Вторая Речка (а сколько раз мы ездили туда с выездными спектаклями) умирает за колючей проволокой великий русский поэт Осип Мандельштам, я бы только вылупил глаза: «Кто, кто?»».

Лагерь был перенаселен. Поэт попал в 11-й барак «политических». В нем размещалось около 600 человек (большинство – 58-я статья) – ленинградцы, москвичи. Старостой назначен был артист одесской эстрады, чемпион-чечеточник Левка Гарбуз (возможно, Томчинский). Мандельштама он возненавидел, скорее всего, за отказ обменять кожаное пальто, которое поэту подарил то ли Пастернак, то ли Эренбург. Старшим у стариков и инвалидов был И.К. Милютин, инженер-гидравлик. Староста подвел к нему Мандельштама и произнес: «Это Мандельштам – писатель с мировым именем». Но знаменитостей вокруг хватало!

Владивостокский профессор Валерий Михайлович Марков с 1969 года начал собирать материал о смерти поэта. Встречался с Дмитрием Маториным – очевидцем смерти Мандельштама, с Георгием Жженовым, прошедшим пересылку в 1939. Владивостокскую транзитку прошли генерал Горбатов, конструктор ракет Королев, Юрий Домбровский, поэт Нарбут…  В 1994 году Маркову удалось поговорить с Александром Солженицыным, возвращавшимся из эмиграции через Владивосток. Оказалось, автор «Архипелага», получавший огромное количество писем от бывших арестантов, даже не слышал об этой пересылке. Вот такая была засекреченность!