В самом начале 30-х годов ХХ века особое значение для страны приобрело освоение обширного района в бассейне реки Колымы. Там велись широкие геологические работы с целью организации промышленной добычи золота, цветных и редких металлов. В ноябре 1931 года был создан государственный трест по дорожному и промышленному строительству в районах Верхней Колымы (сокращенно Дальстрой), который подчинялся наркому внутренних дел. Для доставки грузов в отдаленный район были определены морские пункты: бухта Нагаево на побережье Охотского моря и бухта Амбарчик на побережье Восточно-Сибирского моря. В пароходство вошли закупленные в Голландии в 1935 году крупные морские суда «Дальстрой», «Джурма», «Кулу», позже – «Феликс Дзержинский», «Индигирка». 

 А 1 апреля 1932 года был подписан приказ № 287 о создании Севвостлага (в системе ГУЛАГа) для обслуживания Дальстроя «организованной рабочей силой». Но еще до этого, в январе-феврале 1931, в бухту Нагаево на пароходе «Сахалин» прибыла первая партия заключенных, вольнонаемных работников, стрелков военизированной охраны. В навигацию 1932 года в Нагаево были доставлены свыше 10 тысяч заключенных, 28 тракторов, 67 автомашин. Потом ежегодно завозили по 20 тысяч заключенных. Не стану здесь останавливаться на прибытии Бориса Ручьева под Владивосток. Дорога была та же и те же страдания, что и у Мандельштама. Одна разница – Ручьев был слишком молод! Ему хотелось выжить, и он выживал.

Лагерные подразделения разбросили на огромной территории, на расстоянии до 700 км от центра. Севвостлаг насчитывал в своем составе 354 лагеря, из них не вернулись домой 230 тысяч человек. Там, где морозы за 60 ˚С, тянулась ужасно печальная, трагическая жизнь и изнурительная работа за миску баланды и пайку хлеба в 300 г. Борису Ручьеву предстояло это пережить. Конечно, поэт был потрясен: после славы, обрушившейся на него сразу же с молодости, он оказался выброшенным из жизни, как мусор:

Вправду я умирал и не умер,

голодал, задыхался и дрог.

Вправду стал и грубей и угрюмей...

Он замолчал на четыре года: не написал ни одного слова в рифму. Вернулся к творчеству, когда оказался в лагерной больнице. Чудом выжив после тяжелейших ожогов, получив отказы на просьбы отправки на фронт, вновь начал «писать» в памяти, лишь самое важное зашифровывая в крохотных, со спичечный коробок, записных книжках, которые скрывал, прятал, зашивая под подкладку пиджака, в голенища сапог. Суровый и сдержанный рассказ о Колыме можно найти в его поэме «Прощанье с юностью», созданной им в 40-х годах в лагере по памяти (40 вариантов), опубликованной в конце 50-х годов.

Подобное возрождение происходило с героем рассказа «Сентенция» Варлама Шаламова. Заключенный ГУЛАГа, утративший былые ценности, однажды обнаружил, что в его мозгу неким чудесным образом возникло торжественное слово «сентенция». Оно было  им забыто в лагерному быту. «Прошло много дней, – повествовал рассказчик, – пока я научился вызывать из глубины мозга все новые и новые слова, одно за другим…» 

Ручьев смог вернуться с Востока благодаря поэзии. А еще потому, что арест у него был первый, у Мандельштама – второй, поэзия оказалась в его случае бессильной, она не смогла вытолкнуть из пропасти безнадежного больного. И Ручьев был молод, его организм оказался крепче.