Десять лет провел Борис Ручьев на зонах Севвостоклага НКВД. Он работал в Магадане, Хандыге, Оймяконе на лесоповале, дорожном строительстве, золотых рудниках. Свой срок заключения отбывал с 1938 по 1947 год. В лагере на особом положении находились уголовники, которые третировали «доходяг» – политических заключенных. Ручьев вспоминал: «Воспитывали они нас кулаками, матом, зуботычинами». По окончании срока поэт был лишен возможности проживать в крупных городах, скитался по малым. Реабилитирован в 1956 году. И 30 января 1957 сразу же направил на имя председателя СП СССР А.А. Суркова заявление на восстановление своего писательского билета, в том же году просьба его была удовлетворена.

К моменту ареста Бориса Ручьева в распоряжении следователей НКВД были признания и показания его друзей-литераторов. А не были ли они сфабрикованы? Найден также протокол допроса Б. Ручьева, проведенного 6 ноября 1956 года, спустя месяц после реабилитации, в Узненском районе Ошской области Киргизии. Борис Александрович полностью отказывался от показаний 1938 года, обвинение в контрреволюционном заговоре называл неверным, клеветническим.

На допросе в Киргизии бывший заключенный Ручьев вспоминал: «Уполномоченный Челябинского НКВД Стадухин… с ругательствами и угрозами потребовал от меня немедленного признания предъявленных обвинений… Тогда я решительно заявил следователю Стадухину, что предъявленное мне обвинение считаю нелепостью, так как ни о какой контрреволюционной организации я ничего не знаю, членом и участником такой организации никогда не состоял, не состою и не могу состоять по своим убеждениям».

С 1957 года к читателю стала пробиваться его скупая колымская правда. К «Стихам о далеких битвах» (1966) поэт написал в предисловии о своих лагерных ощущениях: «Но душа не могла быть без святого, животворного чувства поэзии и, оживая, требовала слова, откровения, исповеди». После ужасов советской инквизиции, после хождения по мукам в системе «Дальстроя», зонах Якутии и Колымы, после киргизской ссылки он вернулся в город своей юности – Магнитогорск. Как долго он ждал этого момента!

Он вернулся, но испытал боль предательства, черной неблагодарности, подвергся глумлению «собратьев» по перу. Они старались вычеркнуть из памяти уральцев имя Ручьева, принизить его творчество, еще раз «убить». Говорят, что те, кто пытался дискредитировать поэта, после кормились на его славе: выбивали бюджетные деньги на «патриотические» и «культурные» мероприятия. А ведь именно эти интрижки и доносительство, зависть и подлость сократили и без того трагическую жизнь талантливого и честного поэта. Мог ли Ручьев рассказывать им, мелким душою, о Мандельштаме? Нет!

Когда наступила пора «оттепели», то в потоке издаваемой литературы, посвященной трагедии гулаговщины, вдруг вновь пробился чистый родник забытой романтики – это была поэзия Бориса Александровича Ручьева. Окутанный щемящей грустью до боли в сердце, он, мужественный человек, не утратил своей любви к неласковой Родине, не утратил веры в способность любви преодолевать любые преграды. Лет 60 назад «Библиотека «Огонек»» познакомила советских читателей с подборкой стихов Бориса Ручьева. Вычеркнутое из советской поэзии его имя стало мало кому известно, но книжка эта мгновенно исчезла с витрин киосков, торговавших дешевой «Библиотекой». Народ, как лакмусовая бумажка, определил сразу, что нужно читать и кого нужно знать!

Борис Александрович Ручьев скончался 24 октября 1973 года в возрасте 60 лет от кровоизлияния в мозг. Но он успел восстановить многое из написанного им в лагерях. Отредактировал все, что сохранилось. И несмотря на сражения с редакторами, закрывавшими «лагерную тему», в которой поэт выразил боль, страдание и думы зэков, издал все, что задумал.