С легкой руки одного воронежского студента-практиканта, склонного к образным сравнениям, у экспедиционных геологов появилась манера именно так называть самые благодатные места.
Одна из таких «земель» расположена в широкой долине реки с трудно произносимым названием Омук-Кюрюелях, геометрически правильной дугой рассекшей цепи гор. На фоне каменных громад, где ничего не растет, кроме ягеля, низкой травы и редких кустиков черной смородины по овражкам, а в верхней части склонов и вовсе голые скалы, долина поражает своими радостными красками. Аквамариновая вода реки бурлит в омутах, словно в гигантском кипящем котле, на перекатах сверкает хрустальными брызгами, над которыми висит радуга. Раздолье для крупных хариусов. Чудесный лес в пойме с густой травой, могучими раскидистыми лиственницами, зарослями красной смородины, стройными чозениями и тальником у воды. Гигантские голубые топазы наледей, к которым в жару выходят охладиться и избавиться от комаров на прохладном ветерке непуганые лоси и олени.
Однажды, выходя пешком к устью реки, чтобы сесть на автобус и уехать в Усть-Неру, я не то чтобы вспугнул, скорее, потревожил вальяжного оленя с огромными рогами, который нехотя поднялся с тропы и не торопясь пошел по берегу вниз по долине. Его путь совпал с моим. Олень шел с той же скоростью, что и я, держа дистанцию в полсотни метров, иногда оглядываясь, видимо, желая убедиться: не надоело ли мне идти следом? У меня не было никаких хищных помыслов, в виду отсутствия ружья, но и другого пути тоже не было. Так мы вместе прошли шесть километров, пока я не вышел на старую грунтовую дорогу, а олень ушел в чащу.
Гребни гор — стол и кров для бесчисленных горных баранов. Традиционные миграции выводят их к слиянию Омук-Кюрюеляха с рекой Ольчан, где до недавних пор стоял уютный поселок золотодобытчиков Октябрьский. Охота на этих зверей долго была запрещена, и они быстро сообразили, что как раз на виду у всех людей их никто не тронет. Чуть не каждый день на бровке скального обрыва над поселком выстраивалось стадо голов на двести и с любопытством смотрело на жизнь людей. Местные браконьеры при виде такого наглого издевательства над их инстинктами испытывали танталовы муки и втайне мастерили бесшумные арбалеты.
Есть здесь и хищники. Мы встречали медведей. А идя как-то раз по нагромождению глыб песчаника в цоколе террасы, я был чуть не оглушен внезапным громким мяуканьем. Свал камней просматривался насквозь, ничего, что могло мяукать, на нем не было видно, но все же мяукает, да еще мне прямо в ухо. Выглянув поверх плиты песчаника, вижу подобие пещеры, образованной обломками рухнувшей скалы. Сунув голову в темную глубину, разглядел там три пары зеленых огоньков — глазенки рысят, ползающих и возмущающихся, что вместо мамы, рыжей и пушистой, с вкусным зайцем в зубах, пришел какой-то странный двуногий тип, который, наверное, кусается и царапается. Раструб пещеры обеспечил мегафонный эффект их мяуканья. Оглядевшись по сторонам, не скачет ли по камням мама, чтобы цапнуть меня за зад, я вслух пожелал маленьким лесным кошкам расти умными-благоразумными, здоровыми и сильными, слушаться маму и пошел дальше.
В истоках долины, по ее левым притокам разведаны и большей частью уже отработаны россыпи золота, известны и коренные жилы. Здесь же расположены самые крупные природные плантации золотого корня — родиолы розовой, какие я видел. Да и сами корни немалые, иные в пару килограммов, причудливо узловатые, формой и биологической силой напоминают женьшень.
Водораздел Омук-Кюрюеляха — скалистые песчаниковые громадины высотой за две тысячи метров. С них водопадами скачут ручьи в узких расщелинах. Скорость потока такова, что обломки пород не задерживаются на скальном ложе ручьев. Каким же было наше удивление, когда на одной такой чистой скале между водопадами глазастый студент Вадик из Свердловска обнаружил симпатичные неокатанные, шипастые самородочки в срастании с кварцем, собрав их целую горсть.
Раньше здесь периодически появлялись геологи и горняки. А однажды к нашей палатке в утреннем тумане вдруг вышла большая группа людей в яркой, как у тропических птиц, нездешней одежде, с таким же нездешним говором и обветренными загорелыми лицами. Удивление от встречи было изрядным и взаимным. Оказалось, это туристы из Вильнюса, целый месяц странствующие по большому кругу — сначала на север, вниз по Индигирке сплавом до порогов, потом траверс по хребту Черского на запад, оттуда на юг через гранитный массив Чён. Их так переполняло от увиденного в маршруте, что они без всякой прибалтийской сдержанности захлебывались от восторга. И не очень скрывали грусть. Дело было в 1989 году, прибалты раньше всех почувствовали, что империя трещит по всем швам, и торопились уйти подальше от падения ее обломков. Туристы честно признались, что для них это скорее всего последняя возможность пройти по таким удивительным местам без возни с грядущими визами и политическими сложностями. Нам они понравились. А сейчас на Омук-Кюрюеляхе, наверное, и вовсе нет никаких людей.
Другая «Земля Санникова» находится между реками Тобычан и Утачан — главными притоками Эльги. В первозданном хаосе причудливо намешаны острые вершины гранитных массивов, плоскогорья, стремительная горная вода, черные от глубины озера, болота, хариусы, наверное, самые крупные на Индигирке, бесчисленные олени и лоси, пасущиеся вблизи человека без особых признаков робости. Близ Черняйских озер в центре межгорной впадины я впервые со времен работы в Заполярье увидел крохотные ручейки, напоминающие аквариум, с рыбой, лениво греющейся в преломленных лучах солнца. Мой маршрутный напарник, студент Шура из тогда еще Свердловска, наловчился добывать их безо всяких снастей, резким броском камня в воду.
На одной из местных речек под названием Сюрампы течение воды однажды было раздроблено засухой на разрозненные ямы — мелеющие с каждым днем бывшие омуты. По мере обмеления концентрация хариусов в них росла так, что их даже не интересно было ловить. Зато мне очень понравилось нырять в прозрачную прогретую воду и плавать среди рыб, постепенно ко мне привыкших и переставших от меня шарахаться. Предшествующее поколение геологоразведчиков оставило здесь вполне приличную баньку, и это было еще одним удовольствием пополам с экзотикой — оленями, пасущимися в тридцати шагах, не обращая внимания на шипение пара, хлесткие шлепки веника и шумный плеск разгоряченных тел в ручье.
После недавнего разгула ледников, перекрывших долины мощными моренами, на Тобычано-Утачанском междуречье нет крупных россыпей золота, но в кварцевых жилах на склонах гор оно богатое, а местами просто дурное — можно собирать пинцетом. Кроме жил, золотоносны пачки сульфидизированных песчаников, тянущиеся на километры.
На Тобычане я увидел самое занятное плавательное средство, которое его владельцу только лишь по непрактичной российской лености не хватило ума запатентовать. Некий старатель, взяв неделю отгулов, пешком поднялся в верховья реки, взяв с собой только топорик, нож, леску с крючком, котелок, соль и чай. И еще небольшой насос — «лягушку» и два больших мешка из-под взрывчатки — незатейливо скроенная тонкая, но плотная материя, покрытая фольгой для теплоотражения. Эти легкие мешки и были основным элементом плавсредства. После накачки владелец плотно перевязывал им горловину и за десять минут работы с использованием подручного лесоматериала превращал в катамаран, скрепив жердями и шелковым шнурком. Ночью два просушенных мешка, вложенных один в другой фольгой внутрь, служили спальным мешком, хорошо удерживающим тепло тела. А едой ему были хариусы, отлавливаемые во время сплава.
Не исключено, впрочем, что этот передовой опыт все же получил некоторое распространение. Добирались же нелегальные золотодобытчики-одиночки в укромные места за тридевять земель, каким-то образом форсируя полноводные реки.