Моя жена часто ворчит — откуда в твоем лексиконе столько лагерных словечек, вроде сам не сидел. А как им не взяться, когда почти семнадцать лет работал бок о бок с людьми, битыми жизнью — кто по дурости, кто по стечению обстоятельств. Среди них попадались разные. Самые интересные и по-своему надежные — немолодые, те, кто успел хлебнуть порядки ГУЛАГа. В 1980-е годы много их еще оставалось на «северах» — на «дожитии», не имея толком ни пенсии, ни угла, ни семьи. Работали в геологических организациях каюрами, проходчиками, взрывниками, реже шоферами, и эта нелегкая работа поддерживала в них жизнь — не только в смысле заработка, но и как средство отойти от отчаянных запоев, когда пьют «все, что горит». До конца жизни эти бесшабашные и бесстрашные мужики проходили под кличками, вероятно, еще лагерными — Курносый, Соловей, Король, Барабан… и даже диковинными, вроде Чомбе или Куба Противный. Многие из тех, кто работал с ними, и не знали, что Чомбе, к примеру, — это Николай Васильевич Токарев. Фольклор этих людей был столь же экзотичным, как и их татуировки, по части ругательств они могли заткнуть за пояс матерого пиратского боцмана. А у Курносого самое уничижительное определение в адрес недостойного, по его мнению, человека, когда самый навороченный мат уже не мог передать степень подлости и ничтожности означенного типа, было — «комсомолец».
К этим тертым суровым мужикам, прошедшим жизненную школу в «Дальстрое», было всеобщее уважительное отношение. Как на войне — к расхристанной с виду, но надежной в бою роте, пусть даже и штрафной.
Те, кто помоложе, были поскучнее. Водились среди них и такие, к кому спиной лучше не поворачиваться. Меня Бог миловал от серьезных разборок, а вот мой знакомый Алексей Штукатуров однажды влетел по полной программе.
В 1980 году его, молодого, совсем еще зеленого специалиста, отправили командовать участком по проходке шурфов на касситеритовой россыпи. Контингент там подобрался — почти сплошь вчерашние уголовники. Юного начальника по работе они еще слушались, а в быту — не очень. И однажды по весне, в конце апреля, в честь завершения работ закатили пьянку — наварили браги, сколотили из горбыля стол между жилыми балками и «загудели» на открытом воздухе. Алексей заперся в своем балке от греха подальше и не заметил того, что надо было бы заметить.
Среди работяг был натуральный отморозок с ярко выраженным комплексом неполноценности, отсидевший за стрельбу в человека 13 лет — явно мало. Отличала его сильнейшая неприязнь к двум «бичам», бывшим интеллигентным людям. Один — бывший учитель физики, другой — спившийся летчик, абсолютно безобидные ребята. Отойдя в тайге от пьянки, они вернулись к нормальному облику умных, эрудированных, общительных, доброжелательных людей, замечательных рассказчиков. А у этого ублюдка — раздражение: все мы тут в одних шурфах роемся, а чего это они такие умные?
И вот все труженики «гудят» за столом, начальник сидит взаперти в балке, а любитель пострелять по людям, единственный из рабочих, не принявший участия в застолье, подождал, пока народ расслабится, потихоньку обошел все балки, украдкой собрал и притащил все ружья в свой балок, запер его на замок. А сам, прихватив две двустволки, подошел к столу и в упор разнес обе «шибко умные» головы. А потом, явно торжествуя от своей внезапной власти над ошарашенными людьми, объявил: «Сейчас пойду завалю начальника, а вы тут посидите, подождите, потом еще и кое с кем из вас разберусь». И добавил: «Дергаться бесполезно, все оружие я запер, всем сидеть и не двигаться». И пошел убивать начальника.
Алексей, выскочив на выстрелы из балка и увидев, что убийца идет к нему, опрометью кинулся за угол балка. Далеко бежать ему было некуда — вокруг базы открытое снежное поле. И началась его отчаянная гонка со смертью, вокруг собственного полевого жилища, с предрешенным исходом — рано или поздно убийца подловил бы его из-за угла.
Положение спас Лёха Соловьев — Соловей — кряжистый пожилой проходчик с пудовыми кулаками, способный голыми руками своротить навесной замок. Все работяги мгновенно протрезвели, но Соловей был единственный, кто хладнокровно оценил ситуацию. Незаметно подобрав небольшую кувалду, валявшуюся рядом со столом, он коротким взмахом метнул ее вдогонку убийце. На манер ирокеза, бросающего томагавк. Бросок был снайперски точным — кувалда со свистом рассекла воздух и рубанула негодяя промеж лопаток.
На этом трагедия закончилась, дальше пошел фарс. Через три часа прилетел вызванный по рации вертолет с милицией и «скорой помощью». Проходчикам с простреленными головами помощь не требовалась, а вот парализованного убийцу, лежащего без сознания, положили на носилки и понесли на борт вопреки советам работяг сбросить его в ближайший шурф. В райцентре его кое-как привели в чувство, на инвалидной коляске привезли в суд и там приговорили к высшей мере.
Вспоминая эту дикую историю, я все время ловлю себя на чувстве гордости за наши настоящие северные «кадры». Окажись такой Лёха Соловей на борту злополучного «Боинга», угнанного с помощью смешных ножичков для резки бумаги, разве врезался бы лайнер с людьми по воле террористов в нью-йоркский небоскреб?!