Я буду вечно ждать, а взамен получу упрек. Если бы преданность приносила счастье или хотя бы мизерную радость... А что делать, если ничего со своей преданностью поделать не можешь?

Али! Глупый Али! Мудрый Али! Сам-то ты веришь в то, что говоришь? По-моему, это для успокоения, только и всего. Ты сказал мне тогда, тем вечером, что все будет хорошо. Но вся беда в том, что я тебе уже не верю. Оставайся сам со своими теориями и планами, а меня не тронь. И верни, прошу тебя, Ромашке веру в Бога, а то она верит только в тебя.

* * *

Я хотел, я заставлял себя разозлиться на этого мальчишку, но чувствовал, что бессилен. Я не мог простить себе предательского кома в горле и нахлынувших слез. Не может быть, чтобы я плакал!..

До утра я вспоминал Маугли, словно сына. Бледное его лицо.

- Виталий Иваныч! - кто-то разбудил меня. - К вам журналисты.

- Началось...

Еще один день без Маугли.

Бесконечное утро прошло в разговоре с журналистами. Из вопросов я со спокойствием заключил, что о Маугли им ничего не известно. Я чеканил заученные фразы, не вдумываясь и с трудом следя за ходом диалога.

- Мой эксперимент заключается в создании особых условий для лечения душевнобольных детей, - выговаривал я со скоростью барабанной дроби, а сам едва боролся с мыслью, едва не кричал: "Маугли, Маугли, Маугли!" - Таким детям нужны понимание и ласка...- "Маугли, как все сложно!" - И тогда они не станут угрозой для общества... - "Маугли, кому мне мстить за тебя?!"

Но один вопрос лишил меня внешней непробиваемости:

- Несете ли вы личную ответственность за каждого подростка?

- ?..

- Вы сами разработали такую систему лечения, где на первом месте стоит свобода?

- Да, разработал. Но мне пришлось получить сотни разрешений и подписей...

- Среди ваших пациентов не просто дети. Они...

- Преступники, - не удержался я.

- Хорошо, давайте напрямик. Кто будет отвечать, если один подросток в клинике убьет другого?

Прямота ударила по каждой нервной клетке. Я чувствовал, что багровею, что прихожу в постыдное смятение, в панику, в бешенство:

- Я, лично я! Только я и никто больше!

О самообладании говорить бессмысленно - легче было уйти, исчезнуть.

* * *

...Я метался из угла в угол, из палаты в палату, пытался занять себя какими-то делами. Но как убежать от свинцового ощущения вины?

Я перелопачивал память, чтобы найти истоки угрозы для жизни Маугли. Временами что-то всплывало, но всеоглушающая мысль о том, что только я один в ответе, мешала думать, и я задыхался.

Правда, в один из мучительных моментов я зацепился за мысль о связи между исчезновением Али и Ромашки и смертью Маугли и решился на поступок, вызывавший у меня страх.

Вечером я вошел в игровую, где по моей просьбе были все дети. На редкость спокойные, они сидели на полу, поджав ноги, с одинаково сосредоточенными лицами. С такими, что мне на мгновение показалось, будто они в здравом уме и обладают знаниями, превышающими весь мой жизненный опыт.

Я ощутил на себе тяжелые, сконцентрированные взгляды. Зрачки, веки, носы, губы, плечи - они как будто целиком были зафиксированы на мне, словно всем телом следили, куда я взгляну, как поверну голову, куда направлю следующий шаг.

Я сел на пол, чтобы наши глаза находились на одном уровне, и спросил:

- Я хочу поговорить с вами об Али. Вы помните его?

Вместо ответа последовали красноречивые кивки, молниеносные - боялись, что я на какое-то мгновение окажусь вне поля зрения.- Давайте поговорим о нем, - предложил я.

Подростки почти одновременно, словно запрограммированные, скрестили руки на груди. Жест закрытия. Я принял это как отказ.

Неожиданные вопросы заставляют раскрыться, поэтому я спросил:

- Какого цвета небо в Гаграх?

Подействовало! Задумались, расслабили руки. Я знал, что их мозг занят поиском ответа и не сконцентрирован на хранении молчания, - можно было действовать.

- Как вы думаете, Али добрый человек?

- Он умный, - послышался уверенный голос рослого не по годам Саши Чебункова.

Я приготовился к лавине ответов: заговорил один - заговорят и остальные.

Следом отреагировали сразу десятки подростков. Они кричали что-то наперебой, многие - не к месту. Из потока слов я неожиданно для себя выхватил фразу коренастого паренька Давида:

- Он был сильный... а я был сонный...

- Тишина! - я три раза хлопнул в ладоши.

Замерли.

- Давид, ты хотел спать, когда говорил с Али?

- Да, - ответил Давид.

Я очень хорошо знал этого парня, чтобы сказать: он не фантазирует.

Давид встал и направился ко мне. Сел рядом и заговорил с неожиданным упорством, будто кто-то вселился в него:

- Али очень любил Маугли. Он хотел его спасти. Но Маугли его предал!.. Они хотели улететь вместе, но Маугли не дождался...

- Где Ромашка? - спросил я, не успевая осмысливать сказанное.

- Он хотел забрать их обоих, но Маугли не верил, что Али - Бог...

"Али - Бог" - я вспомнил это сочетание (или что-то похожее) из дневника Маугли.

...В первый день я говорил с Али, задавал много вопросов, не скрывая любопытства. До сих пор не могу забыть чувство скованности, охватившее меня вдруг. Я боролся с этим ощущением под неуклонным и строгим взглядом Али. Потом мне так захотелось спать, что я еле сдерживался, чтобы не закрыть глаза.

Спустя какое-то время, расставшись с Али, я понял, что не смогу воспроизвести нашего разговора даже приблизительно.

Я признался себе: пацан почти сумел загипнотизировать тебя! - но тогда не придал этому значения. Теперь понял, насколько страшной была ошибка. Я выстроил ряд догадок: Али влиял на Маугли, каким-то образом внушил ему что-то (в своих записях Маугли упоминает, что поверил в его проницательность и пророчество), но потом тот вышел из-под контроля, перестал подчиняться гипнозу - "предал Али".

Отголосок страшной мысли ударил молнией: Али мог убить Маугли за его неверие, за "неверность"! Я гнал эту мысль, сходил с ума, но она не шла у меня из головы.

Поздней ночью я, мучаясь сомнениями, не в силах уснуть, снова открыл дневник Маугли, чтобы найти там хотя бы намек на верность или неверность своих догадок.