ГЛАВА ПЯТАЯ, в которой Сумарин проявляет великие негоциантские таланты.

Чтобы не томить читателя пересказом сумаринских очень обильных слов, я изложу его новость с удобной для читателя краткостью. То есть, после почти часового общения с Сумариным Шадрин смог выяснить, что помещение на Тверской у картиноторговца хотел отобрать сам Францов, ранее известный как член «гайдаровской команды», а теперь прочно ушедший в тень. И, видимо, намерение это было настолько важным для Францова, что он даже самолично приехал глянуть на пока еще находящееся во владении Сумарина помещение. Приехал вечером. Естественно, Сумарин был предупрежден, и встретил он своего поедателя с тихим да укромным мужеством, как и подобает бизнесмену не мафиозному, самодеятельному.
– Ну что вы мне тут спичечный коробок предлагаете, – даже не взглянув на Сумарина, переморщился Францов сразу, как только переступил порог салона. – Тут для клаустрофобов пыточную камеру можно открывать!
– Борис Сергеевич! – не растерялся один из наиболее расторопных францовских помощников. – Помещение, которое вам может понравиться, находится неподалеку и там тоже вас ждут, а сюда мы заехали лишь постольку, поскольку вы хотели на какие-нибудь картины взглянуть!
– А-а, картины…, ну что ж, посмотрим и на картины…, – промолвил Францов и как-то слишком уж зорко да цепко огляделся по сторонам.
– Что-то я ничего здесь не вижу, – сказал он уже через пару секунд.
И тут на передний план перед столь важным гостем шагнул вмиг осмелевший Сумарин.
– Я прошу прощения, – певуче сказал он. – Если приличная живопись вас интересует, то пройдемте в вот эту дверь… Там у меня вещицы элитные, исключительно, можно сказать, для вип-персон…
Францов его опять не заметил. И в кабинет к Сумарину заходить он явно не собирался; вдруг потухши глазами, так что стала заметной на его лице слегка рытвинная, как у апельсина, кожа, он спросил у помощников:
– А что, более приличных заведений с картинами не нашлось?
– Там у меня в кабинете стоят те работы, которые мы скоро в Лондон на аукцион отправим, – не отступал Сумарин.
– Ну, веди, только быстренько, – наконец-то стронулся с места Францов.
Однако, и из приготовленных для Лондона картин Францову ничего не приглянулось.
– Это все не то, – сказал он, едва Сумарин успел включить более яркое освещение.
– Вот этот художник знаковыми людьми очень даже неплохо раскупается…, – Сумарин торопливо развернул одну из стоявших на полу картин так, чтобы с лаковой ее поверхности пропали блики. – Это Стас Фролов, многие известные люди покупают у него… Недавно сенатор из США приобрел аж три его картины… И от ООН ему уже присвоили звание «Посол мира»…, как Филиппу Киркорову…
– Но я что-то не врубаюсь…
– Это просто композиция такая у него! А серый цвет у Фролова считается самым стильным!
– Сколько? – Сразу спросил у Сумарина самый расторопный и, наверно, наиболее важный помощник.
– Учитывая, так сказать, раскрученный бренд и то, что в двух каталогах картина эта уже засвечена… Можно сказать, за три ее сейчас я продаю лишь потому, что пока еще не нагуляла она свою цену реальную… Из Лондона она вернется и я, если хотите, вместе с лондонским каталогом ее вам вручу. Там, в каталоге, и Ника Сафонов, и Андрияка есть… Могу даже в Лондонский каталог заявить ее как состоящую в вашей частной коллекции…
– Я беру.
– А вот еще одна его работа…
Но в этот миг независимо, наверно, от усилий Сумарина, глаза Францова опять ожили, весьма внимательно стал он разглядывать хозяина салона с головы до ног, словно желая понять для себя, какими бывают эти людишки, торгующие по всему миру не нефтью и алюминием, а картинами. Сумарин, еще недавно готовый к самому трагичному для себя результату этой встречи (ну разве он посмел бы такому влиятельному монстру не продать аренду своего помещения!), под взглядом Францова только чуть-чуть пригнул голову, а глаза в сторону не отвел; как и всякий не самый уверенный в своих силенках человек, исподлобья стал он, не мигая, не теряя чувства собственного достоинства, ответно глядеть на своего гостя. При этом он еще и отчаянно гадал про себя: сегодня Францов столь щедро рассчитается с ним за картину хитового Стаса Фролова, оцененную им для Лондона всего лишь в полторы тысячи долларов, или дело отложится…
– Может быть, этот Фролов и приличный художник, – заговорил Францов с Сумариным как-то уже более, что ли, эксклюзивно, – но мне нужно еще и нечто другое…
– Только не Фролов он, а Фролов…, – поправил Сумарин осторожненько.
– Да мне это и не важно. Мне нужен мастер, который мог бы нарисовать портрет в таком, знаешь ли, старинном духе… Ну-у, как бывают, наверно, в Третьяковке какой-нибудь стариннейшие портреты, когда ювелир колье на картине увидит и сразу скажет, сколько карат в нем блестит. Такой мастер у тебя есть? И, конечно, чтобы человек штучный был, чтобы кому положено знать, знал, Фролов он или Фролов. Ты понял задачу?
– Такой художник меня есть! – Воскликнул Сумарин, не мешкая. И затем быстренько прокрутил в памяти имена всех известных ему художников. Но задача Францовым была поставлена столь невнятно, что Сумарин решил идти ва-банк. То есть, решил он предложить Шадрина: – Точно есть! Просто теперь такие художники на публику не стремятся! Но портреты у него всегда самые элитные… – Затем Сумарин, решив, видимо, что Фиделем Кастро Францова не проймешь, добавил: – Ему даже король Испании заказывал портрет!
– Вот ты и покажи его мне.
На всякий случай Сумарин не стал демонстрировать тот единственный пейзаж, который у него оставил Шадрин.
– Я вам его картины могу доставить куда угодно! И портреты, и пейзажи его вам покажу! Но, я предупреждаю, что это уже классика, это только для знатоков, а не по общему, так сказать, маркетингу… Вот, такую же старую школу – художников из «Москворечья» – в Лондоне однажды выставили, мол, современный реализм, и все такое прочее, и за месяц собрали, так сказать, годовой поток посетителей! И без всякой рекламы! И, например, японцы нашу реалистическую школу охотнейше покупают. Так что, скажите мне, куда вам позвонить, и я художника привезу вместе с его, так сказать, картинами… Шадрин его фамилия. Лауреатство и все прочие регалии у него есть, во все энциклопедии, в старые и новые, он вписан. И в Третьяковке тоже его работы имеются. Сейчас таких, как этот художник, можно сказать, по всему миру уже почти не осталось! Но, вы же сами пожелали в духе старых, так сказать, мастеров… И, кстати, вписывать вас в каталог как владельца картины Фролова?
– Обменяйтесь с ним телефонами, – распорядился своим людям Францов. – И созвонитесь, не откладывая, чтобы я смог повидать картины этого Шадрина или как его там... Или, нет… Привезите мне этого художника в Жуковку вместе с его портретами! В эту же пятницу мне его привезите; в первой половине дня вроде бы я свободен.
– Может быть, я не только портреты вам на показ у него отберу? – предложил Сумарин. – У него пейзажи, так сказать, на самый изысканный вкус… – А затем добавил наугад, но почему-то твердо веруя, что не преувеличивает: – В Ватикане есть его пейзажи! А в 80-е годы разным королевским домам Брежнев с Громыкою только его картины и дарили…
– Привези и пейзажи. И если это будет не лажа, я возьму этого твоего ватиканца. А теперь поехали!
Сумарин, пока Францов шагал к выходу впереди своей свиты, успевал обращать его внимание на некие наиболее примечательные из выставленных в салоне картин, затем он даже скороговоркой намекнул на свои финансовые трудности, не позволяющие талантливых художников поддерживать должным образом. «А талант всегда нуждается в поддержке…», – произнес он не без робости, когда два францовских охранника, опередив хозяина, вышли на улицу и со зверским видом заоглядывались по сторонам.
– Вы так и не сказали, вносить вас как владельца в каталог или не вносить…? – успел-таки крикнуть он Францову уже в последнюю секунду, но тот даже не обернулся и прямо с порога нырнул в открытый охранником салон автомобиля.
Со вскинутой для прощального жеста рукой, Сумарин, после того, как Францов уехал, страдальческим выражением своего лица и даже фигурой напоминал, наверно, Лаокоона, только без сыновей. Но через пару минут лицо его вдруг просияло, он бегом устремился к себе в кабинет и, не мешкая, принялся названивать Шадрину, у которого телефон был в это время прочно занят.