ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, приоткрывающая некоторые неизвестные широкой публике стороны жизни олигарха Францова и его жены.

Ирина Владимировна Францова по пути из аэропорта заехала к матери. После того, как оба ее сына стали учится в Англии, это у нее вошло в привычку: спешить из аэропорта именно к матери – шестидесятилетней вдове очень влиятельного во времена Горбачева и Ельцина академика Владилена Самвеловича Маркаряна.
Ирине Владимировне академик не был родным отцом. Тем не менее, своей стремительной карьере бывший младший научный сотрудник столичного экономического института Боря Францев был обязан именно академику. Владилен Самвелович сразу же сдружился с амбициозным молодым человеком, принял его, как родного. Но – это все-таки по замыслу академика владелицей почти всей собственности, которою Францов теперь распоряжался, являлась Ирина Владимировна. «Ты, Борис, политик, ты айсберг, вершина которого должна быть абсолютно прозрачна. Тебя в любой момент «семья» может кинуть оголодавшему электорату, как кость, а Ирочка не останется без средств, через пару лет, когда электорату кинут другую кость, Ирочка выкупит тебя у «семьи» за каких-то, может быть, десять-двадцать миллионов долларов, и вы тихо уедете в Испанию или в Швейцарию и далее будете жить уже спокойно, не пресмыкаясь перед этим вечно пьяным кремлевским рылом, не выплясывая перед его Татьяной». Францов даже и не думал возражать. Потому что понимал: настоящей, невидимой частью его «айсберга» был именно академик, находящийся даже с Чубайсом и Гайдаром в отношениях более доверительных, чем он, их ровесник.
И вот наступил момент, когда всемогущего академика не стало, когда Францов, так и не заведя личной дружбы с самыми влиятельными членами «семьи», на всякий случай ушел в тень, а проницательная мать Ирины Владимировны доложила ей: «Владилен Самвелович был умнейшим человеком, он сразу твоего Бориса раскусил. Потому и заставлял его на твое имя собирать капиталы. Я уверена, не будь на тебя записаны газпромовские и нефтяные акции, Боря твой в тот же день, когда дети уехали за границу, поменял бы тебя на эту наглую датчанку! Только деньги удерживают его возле тебя! – А затем со свойственной ей эмоциональностью добавила: – Ах, а я всегда боялась, что Владилен Самвелович тебе не заменит отца…! Но как же он тебя любил, если просчитал наперед всю твою жизнь и заранее тебя защитил! Именно по-мужски, как может только отец, защитил он тебя от этого чудовища!». Ирина Владимировна в ответ на такие обидные для нее слова очень долго затем избегала встреч с матерью. Скандальную, раскрывшую тайну «датчанки», книгу журналистки Маховой – этой «продажной твари, которая мстит бедному Борису лишь за то, что он побрезговал ею и не потащил к себе в постель!» – она считала «черным пиаром», за который «сучка, наверняка, получила свой гонорар от этих питерских гебистов».
Теперь же у Ирины Владимировны с матерью отношения наладились. Хотя – то, что Ирина Владимировна из аэропорта сначала к ней заехала, мать восприняла как очередной недобрый знак. И после обычной при таких встречах церемонии она тихонечко спросила:
– А ты сама не отталкиваешь его вот этим своим нарочитым холодом?
При этом она еще и обратила внимание на темный брючный костюм дочери, явно купленный в Лондоне не наугад.
– Я должна униженно делить его с датской мымрой? Ты видела ее рожу? С такой рожей я бы умерла от горя! – Сказала Ирина Владимировна твердо. И повертелась перед матерью, чтобы та рассмотрела ее новый костюм со всех сторон. – Мне тоже сразу он понравился. И я теперь поняла, что к канареечным, как у Собчачки, нарядам уже никогда не привыкну!
– Вот и я предпочитаю одеваться попроще. А то сейчас и на приемы уже приходят, как в бордель. Но зря ты принимаешь Борисовы выходки только на свой счет! Это у Бориса возрастное. И его отношение к тебе тут ни при чем. Поверь мне, старухе, которая прожила на целую жизнь дольше тебя! Все мужчины в его возрасте и, тем более, в его положении, когда все доступно, теряют голову. Ты посмотри, даже Починок женился во второй раз! Да и все они уже переженились на молодых хищницах! И еще будут кусать локти, я уверена! А Борис умный; ты дала ему наиграться, а теперь прости. В этом и заключается женская мудрость, чтобы прощать. Мужа, даже самого любящего, на коротком поводке еще никто не удержал! Да... И сумочка эта к костюму твоему подходит…
– Плевать мне на сумочку! – Ирина Владимировна защелкнула сумку, отшвырнула на диван, нервно зашагала по комнате. – Не забывай, мне всего лишь сорок лет. А ты во второй раз замуж вышла именно в этом возрасте! И прожила со вторым мужем более счастливо, чем с моим отцом. С которым вы грызлись чуть ли не каждый день!
– Грызлись потому, что я дура была такая же, как и ты! – воскликнула мать обиженно.
– Вот и я раньше была дурой, да теперь вот перестала ею быть! Со своими деньгами – а датская крыса наверняка не знает, что Борис моими, а не своими деньгами управляет! – я приличного человека на улице подберу и буду с ним жить так, как все люди живут, у семейного очага, а не в паучьей банке! Я устала жить с этими пауками! Устала! Я хочу нормальных человеческих отношений! Хочу встречаться с настоящими подругами, чтобы при встречах греться о них, а не обнюхиваться, как собаки это делают, не уточнять, кто кого. Зачем мне нужны деньги, если я не могу себе позволить жить нормальной человеческой жизнью?! Ты помнишь, как девчонки ко мне приходили, как с однокурсницами мы сидели у нас на кухне, как жили мы весело да привольно? А теперь куда все мои лучшие подруги подевались? Да я за свои деньги могу купить любые нормальные человеческие радости!
– Значит, ты решила подавать на развод?
– Да! Решила!
– Тогда, милая моя, я тебе вот что скажу… – Лицо у матери потемнело, и Ирина Владимировна глянула ей в глаза, как в застившую весь белый свет грозовую тучу. Глянула и невольно вздрогнула. – Вот-вот, – продолжила мать. – Ты, милая моя, прожила за отчимом да за Борисом, как за каменной стеной, и еще не поняла, что такое иметь капитал… Который, к тому же, не ты и скопила! А ты знаешь, что Борис скорее тебя растопчет, чем расстанется с капиталом? Ты знаешь, сколько вокруг него кормится людей, которые не захотят, чтобы ты сменила Бориса и поставила под угрозу их благополучие? Да Борис и знать не будет, кто из них не даст тебе дожить до развода! Я потому и уговариваю тебя опять сойтись с ним… Я просто боюсь за тебя! И он, я это чувствую, тоже желает, чтобы все у вас по-хорошему обошлось. Вот, он недавно сказал мне, что хочет заказать твой портрет какому-то старинному мастеру… Зачем бы он заказывал портрет, если у него не было бы желания жить с тобой? Ты подумай об этом!
Ирина Владимировна продолжала жутковато глядеть на мать даже после того, как та умолкла. Затем она вдруг очень уж снисходительно улыбнулась. Затем расхохоталась. Затем, ни слова не говоря, вышла в прихожую и принялась одеваться. И лишь когда мать полным страдания голосом воскликнула: «И ты мне ничего не скажешь на счет моих опасений за твою жизнь?!», – она вымолвила:
– А я и без тебя все это знаю.
– И не боишься?!
– А ты помнишь, как мы с ним познакомились? Я тебе тогда сказала, что он меня от злющих собак спас. А вот в последние годы поняла, что все тогда не так было. Что не спасал он меня, а в бараний рог скручивал. И что привлек он меня тогда именно тем, за что я теперь его ненавижу… Да! Не-на-ви-жу!
– О, Господи…
– Вот, послушай же, как мы с ним сошлись…