И вот - во мраке ночи зажглась комета Мукденского боя. Громадный прожектор острым лучом света в черной мгле настойчиво искал врага. В светлой полосе рвались далекие шрапнели.

Этот неусыпный, бодрствующий среди ночи зоркий глаз, глаз острым клином света прорезавший тьму, беспокойный и ищущий, был страшен, вещал о кровавом начале.

Мы смотрели на его быстрые движения, знали, что близко начало и жили, пассивно отдаваясь времени...

Началось!..

Тихими, далекими, вялыми раскатами орудийного огня на далеком правом фланге начался Мукденский бой. Еле доходили его звуки.

Тихо, медленно, в полном порядке прошли мимо нас в тыл первые обозы; им было опасно оставаться вблизи своих частей, и они отходили, чтобы остановиться поблизости.

Был ясный, теплый день. Столбы пыли, поднятые движением, стояли в воздухе. Наш госпиталь был пуст, и мы, свободные от работы, стояли возле своих фанз к смотрели на проходящие мимо вереницы повозок.

А ночью снова зажегся недремлющий глаз; вдали между ветками рвались шрапнели.

Встало солнце. Обозы продолжали двигаться на север спокойною массой. Поднялся сильный ветер, понес серою пеленою пыль, и из ее мутного потока непрерывною лентою выплывали новые и новые ряды повозок. Холодно стало. Обозы шли быстрее, раздались крики, ругательства, в лавине родилось нетерпение.

Орудийная пальба приблизилась, стала доноситься с севера, ее звуки летели к нам из за Хун-хэ, с той стороны, где были заросли, по которым мы часто бродили.

И все ближе, ближе. Слышен протяжный вой одиночных полетов.

Обозы двинулись быстрее; в них росла торопливость; ругань стала громче; сильнее свистели хлысты - и как бы в ответ до нас добежала волна мелкой дроби далекого ружейного огня, залпы и вой пулеметов.

Отступают. ..

Когда солнце склонилося к западу загорелось интендантство в Айдяпу. Яркое пламя трещало и жрало длинные скирды соломы. Черный дым несся по полю...

64

Вот вспыхнул другой интендантский склад. Обозы идут, суетливо обгоняя друг друга, путая движение.

Дошел темный слух, что в зарослях за рекою появились неприятельские разъезды.

Кругом идет канонада.

Неужели окружают?

Нам велели приготовиться к отступлению, грузить свои повозки, собираться, но не уходит до приказа.

Спешно началась выноска госпитального скарба из устроенных фанз, нагрузка на пустые повозки.

В одном из дворов стоял большой белый шатер. Теперь его разбирали. Громадное полотнище, подхваченное утром, колыхалось как белое знамя. Люди медленно опускали шатер на землю, он падал огромный и белый, сворачиваясь широкими мягкими складками. Под ним обнажилось большое, ничем не занятое, гладко выметенное пространство. И в падении этого большого белого холста, и в этом пустом чистом четырехугольнике, невиданно обнаженном - было что-то невыносимо горькое и печальное.

Гонять нас... Отступаем.

Выкатили возы; приготовили лошадей. Темно стало.

В поле перед деревней беспорядочный табор обозов, запрудивших друг другу путь. Дует холодный ветер.

Люди таскают пучки гаоляна, складывают в костры, греются. А вдали красными факелами пылают интендантские склады.

И вот - из этой лавины обозов, столпившихся в поле запрудивших улицы нашей деревни - выплыл транспорт раненых.

«Принимайте сейчас же!»

Одна за другою подходят к перевязочной двуколки. В них лежат раненые за этот день. Мы вынимаем их, носим в фанзы, вытаскиваем из повозок только что уложенные вещи.

А двуколки все подходят, подходят. Их много в этой темноте, в этой массе обозов. Вся деревня сегодня будет завалена ранеными. Бой идет, разгорается, он не молкнет и ночью - вон как рвутся шрапнели! Кисти голубые!!

И ружейный огонь волнами доносит ветер. Да - во тьме этой ночи будет литься кровь - так должно быть!

И нет в душе теплоты! Злость упорная, дикая душит..

- «Да вынимай, вынимай скорее!!.

«Стой, Ваше Благородие, да он никак помер?!»

«Кто помер?»

«Да вот этот. Как ехали - все пить просил, а потом, значит, помер».

65

- «Да ты одного что ли привез?»

«Ей! Земляк! А ты-то жив? кричит возница. «Жи-и-ив!..» раздается оттуда слово, похожее стон.

- И мы вынимаем живого, а потом мертвого.

...Хотел пить - а ему не дали - и вот он теперь смеется, глядя на наши фонари.

Гримаса страдания перекосила лицо, по нему бегают желтые пятна света фонарей. Он глядит мутными глазами - и смеется...

- «Трогай вперед! Следующий!!

Одна за другою подходят повозки. Много, много их в темноте...

Дует ветер холодный, морозный.

«Хо-о-лодно!» стонут в повозках. .. «У-у-у...»

А ветер так и сушит, так и знобит... И наполняются фанзы, работает перевязочная.

Снова между белыми халатами врачей и сестер - темные пятна грязных страдающих тел. Раны теперь свежие. Льется кровь. О! Теперь долго будет литься она!

Так продолжалось всю ночь. Утром, когда забрезжило —заснул где-то. Скоро разбудили: - «Зовет генерал».

Пошли к нему. Он и не думал звать. Чиновники, толпящиеся на дворе, спрашивают:

«Что же дальше будем делать?»

А меня преследует мысль: - как вывезти больных и эту массу имущества?..

Раненые шли всю ночь, их подвозят и теперь. Они лежат на канах, на полу. Спят, стонут. На носилках - те, часы которых сочтены.

Один бородатый, огромный солдат. .. (помню у него были русые волосы и синие, большие глаза) раненый в живот, схватил меня за руку, когда я проходил мимо его носилок.

«Барин мой милый, помоги мне, помоги... Ведь нельзя же так. .. Помоги мне... Такая мука!.. помоги мне, мой милый... »

Ему помогла... смерть. Он через час умер. Бедный Раб!

Вой заходит все глубже и глубже на север. Окружают нас.

Обозы прошли. Дороги свободны. Кое-где тянется вереница зарядных ящиков.

Дует ветер, вертит мелкие кусочки прошлогоднего гаоляна, они носятся в воздухе.

Всюду сор. Деревня опустела, никого в ней нет, кроме нашего госпиталя. И этот всюду разбросанный сор напоминает оставляемую квартиру.

В полдень выстрелы смолкли.

66

Настала тишина. Кормим наших раненых. Перевязочная истерично работает.

Но так ясно чувствуется, как кругом и в душе пустеет, уходит... умирает. ..

Китайцы вылезли из своих нор. Я и не знал, что их так много в нашей деревне! Они толпятся, заглядывают в фанзы, бродят по дворам, выходят за околицу и смотрят навстречу... Они знают!.. Отлично знают!!..

Появились казаки. Их лошади переполнили свободные дворы, стоят привязанныя к деревьям, жуют корм.

В наших фанзах на наших канах лежат незнакомые офицеры и спят: - устали.

Я шел по пустынной улице. Неожиданно сбоку воющею, неудержимо быстрою волною пролетало что-то огромное, жалобно мяукнуло и рвануло неподалеку. Во все стороны полетали казаки - смотреть, где упал снаряд. Я шел по пустынной улице, ветер гнал передо мною пыль, вертел сор. .. И так просто казалось умереть, и я ждал второй гудящей волны... Раненых накормили. Надо что-нибудь съесть. За нашим обеденным столом - сидел только один врач. Его старое лицо было бледно, глаза, не спавшие, блестели.

Он ел холодные котлеты. На столе стояли еще анчоусы, пиво. Я не успел пообедать - прибежал посыльный. - «Приказано сейчас же отправить раненых и выйти из деревни».

На разъезде стоял пустой товарный поезд - чернели пустые пасти вагонов.

Торопливо собирались раненые. Носилок и носильщиков не хватало, а потому, кто имел малейшую возможность и силы, шел к поезду сам, выл по дороге от боли, или прыгал на одной ноге, обняв товарища.

Кто не в состоянии был двинуться, тот терпеливо лежал на носилках на морозе...

Обвивала холодная пыль!..

Скоро мы переполнили утробы вагонов. .. Пасти закрылись. Поезд пыхтя ушел в даль... Но он захватил не всех раненых, остальных мы передали арбяному транспорту... Он медленно повлек их по морозу в Мукден. Начали собираться.

Солнце садилось за пыльною тучей; восток потемнел. Мы покидали Сухудяпу. Китайский старшина - владелец нашей фанзы, нежно прощался с нами, пожимая наши руки, лопоча на своем гортанном наречии напутственные пожелания.

67

Тронулись.

Вновь загрохотала длинная вереница возов по той дороге, по которой мы еще недавно приехали сюда из Мукдена. А бой рокотал вокруг нас.

Нависли в синеющем сумраке голубые грозди шрапнелей, отовсюду несутся звуки выстрелов, топота, бряцанья тяжелых орудий, железных ходов.

Вот пыхтя обгоняет нас поезд - он весь из платформ - на них беспорядочно набросаны груды ящиков.

А! Это снаряды увозят! В поле против нас был артиллерийский склад. ..

Успеют ли?!..

Первые повозки уперлись в длинный ряд зарядных ящиков. Остановились.

Прямо по пашне несется группа всадников. Над нею колышется флаг.

- «Командующий!»

Они остановились на холмике. На фоне синего сумрака парными силуэтами вырисовались недвижные фигуры. Долго стояли. Он отдавал приказания.

Потом разом шесть или семь всадников вырвались из группы, помчались карьером в разные стороны. Оставшиеся съехали с пригорка и двинулись по дороге.

Жутко стало.

Ветер стих. Село солнце, окрасив красным полымем запад. На кровавом зареве клубились черные дымы горящих интендантств.

- Вот загорелось и интендантство нашей деревни. Артиллерия, прикрытая черными массами пехоты, расставляет свои орудия. Мы проходим сквозь пахотные ряды, мимо батальонов, занявших черными квадратами серое поле.

Втиснулись в ряд обозов. Повернули по знакомой дороге, по которой так часто ездили в Мукден...

Быстро темнеет. Сначала все стало синим, потом - глубокий мрак с яркими звездами, золотыми заплатами костров и пожаров.

Началась канонада оставленного Сухудяпу... Темно. Дорога сворачивает. Направление движения становится непонятным, запутанным. Яркие пятна костров и пожаров сгущают мрак. Опять передние повозки уперлись в невидимые обозы. Остановились. Стоим и смотрим как там, откуда мы только что ушли, рвутся снаряды. Там что-то загорается, а левее деревни, за пригорком

68

вырываются багровые шары. - Они рвутся вверх, но тотчас же опускаются, словно придавленные мраком, непонятные, зловещие - и тухнут, освещая багровым светом низ равнины.

И вдруг громадный, золотой репейник вырос над нашей деревней. Высоко взвился он, высоко раскинул в стороны разорванные, острые листья. Багровым, невиданным светом озарил он громадную равнину, выкинул бешеный вихрь искр в пустое небо.

И погас.

И во мраке могучими раскатами прозвучали аккорды потрясающих взрывов.

Это - взорвали склад не вывезенных из Сухудяпу артиллерийских снарядов.

Снова мрак, а кругом огни пожаров и зарева - по ним идут трафареты деревьев, головы движущейся толпы, леса ружей. Скачут по огням и заревам черные силуэты всадников, несутся вереницы орудий... Мелькают маленькие, черные фигурки людей.

Вой снарядов и блеск разрывов так идут к этой проклятой ночи!!., а там далеко, справа - ласковыми, насмешливыми, голубыми блесками разрываются тонкие зарницы шрапнелей... А вот и ружейная пальба, она трещит кругом.

Мы попадаем в отступающую пехотную часть. Она, очевидно, разбита... Люди еле бредут, шатаясь... Иногда из небрежно закинутой на плечо винтовки вырывается неожиданный выстрел.

Холодно. Все больше и больше костров зажигается, у их огней греются... В темноте - крики, в темноте ругаются неистово. Не понимают, куда идут. .. Заблудились...

Куда мы идем? Не узнаю дороги!.. Непонятно... Мы топчем консервы, идем по банкам молока, по разбитым ящикам, по разбросанным стогам соломы... Опять остановились между двумя темными заборами.

Где мы? Проехал вперед. ..

А! Узнаю! Сейчас будет ров. Тот самый ров, где мы опрокинули несколько повозок днем при походе в Сухудяпу. Как же перейти его в этой страшной темноте?

Так и есть!

Передние повозки уже ринулись в яму! Опрокинулись, загородили дорогу! Экая досада! Всем загородили дорогу!! «Сто-о-ой!!!»

Нет фонарей. Хоть глаз выколи!! Нельзя разобраться. Где люди? Они куда-то скрылись. Ушли. Возле возов - один, два человека. Все проходят мимо.

69

«Кто ты такой?» спрашиваю проходящую во мраке темную

фигуру.

«Чужой человек» и спокойно проходит.

Нашли наконец маленький карманный электрический фонарик. Ну - насилу-то! Поднимаем кое-как повозки. Лощади целы. Из темноты подходят люди.

Спускаем на руках последние возы.

Проехали!.. Все целы.

- «Стой!» где же еще три повозки и быки? Куда они ушли? Отстали, или впереди? Никто не знает! - Где-нибудь тут - в темноте. Разве найдешь?

- «Вперед!»

Снова остановились в ложбине у Мадяпу. Но как холодно! Да -я забыл одеться: не надел ничего теплого, так в шинели и поехал, а мороз сильный! Погреться у костра! Кстати - стоим. Светло возле огня, тепло. А кругом так темно, так холодно!

Все наверно пойдут прямо, а мы пойдем направо - тут есть дорога по берегу Хун-хэ. По ней мы шли из Мукдена. - И дожидаться у моста теперь не надо, по льду перейдем. Двинулись.

Да - так и есть! - Все пошли на Мадяпу. Все селение блещет огнями костров. Сзади него так и полыхают длинные интендантские склады. Свернули по темной дороге направо. На ней тихо. Впереди два-три обоза. Но как холодно! Невозможно ехать верхом. Спать хочется. Как бы прилечь?

...Шатаюсь в седле и мерзну...

А - вот и светлая полоска. Светает!! Огни не так ярки - не слепят. Золотые искры тают в предрассветной холодной синеве.

За нами шум далеких выстрелов; гул далекого движения; дымы пожаров.

Направо у Путиловской сопки блещут шрапнели.

Спускаемся к Хун-хэ. Переходим ее по ледяному покрову. Скрипят колеса, скользя по подернутому инеем льду.

Не хватает трех повозок и скота. Теперь видно. Где они? Пропали, верно... Люди, съежась, дремлют на козлах, идут сбоку подпрыгивая, кутаясь в промерзлые башлыки... Холодно... До Мукдена шесть верст.

Справа высокая, ровная линия железнодорожной насыпи. По ее гребню на посветлевшем небе востока черными силуэтами один за другим, тяжело громыхая, проходят поезда.

Простые товарные поезда. Но меня не обманешь! Это не простые поезда... везут они, как товар, груды израненных человеческих тел. Лежат друг на друге, придавленные, сжатые... Стонет

70

внутри этих ящиков страшный товар... Принимайте!..

Но вот и этап, вот наш старый госпиталь. Попросим гостеприимства у соседей. Стучите, будите - скажите им, что мы приехали, просим приюта!

Заснуть бы!..