Время  клонилось уже к двенадцати часам, и Алексею  можно было, поужинав припасами из казенного железнодорожного пакета, ложиться спать. Но он решил подождать до Калуги, последнего в  ночном путешествии крупного города, где мог объявиться и подсесть к нему попутчик.

   И Алексей не ошибся. Когда поезд, постояв минут десять на калужском вокзале, начал медленно отходить от перрона, в купе вдруг ввалился запыхавшийся и потный молодой мужчина-парень примерно его возраста, громадный и ростом, и широченными плечами, и вообще всем телом. С размаха бросив на сидение странной какой-то формы рюкзак и дорожную камуфляжного цвета сумку, он тяжело упал рядом  с ними и выдохнул из груди воздух с такой силой, что на столике поднялась и затрепетала, будто от порыва ураганного ветра фирменно-голубенькая салфетка с большими горделивыми буквами посередине:  РЖД – российские железные дороги.

           - Ух, ты!- вслед за этим вздохом громовым голосом произнес парень. – Едва успел! Обломались в дороге. Говорил я отцу: подбрось меня до Малоярославца, а там я на электричке доберусь до Калуги, так нет же, уперся, старый – довезу к самому поезду. Вот и довёз! Карбюратор забарахлил.  «Жигулёнок»-то ветхий, лет пятнадцать бегает. Отец его купил, когда я ещё в армию не шёл.

  Всю эту тираду-объяснение парень  произнес на едином дыхании, будто освобождаясь от только что пережитых волнений. И тут же, не давая Алексею вымолвить ни единого слова, протянул ему горячую, тоже громадного размера руку, всю в мозолях и в свежих, должно быть, полученных во время ремонта машины ссадинах,- Геннадий! Гена!

            - Алексей! - крепко, но осторожно, боясь потревожить эти ссадины, пожал протянутую руку Алексей.

  В нём  сразу проснулся врач, хирург, и Алексей хотел было спросить неуёмного своего попутчика, не надо ли ему руку перевязать или хотя бы смазать йодом (у проводницы, да ещё в таком роскошном вагоне, поди и йод и бинт найдется), но Гена опять  опередил его и по-свойски, словно они были знакомы тысячу лет, принялся расспрашивать:

           - Ты куда едешь?

           - В Киев,- улыбнулся этому неостановимому напору Алексей.

           - В командировку или просто так – погулять?

           - В командировку, - не стал выдавать Гене все свои тайны Алексей, дабы не портить ему настроение.

           - А я, брат, на свадьбу! В Суземку, есть такое селение на границе с братской Украиной. Ты представляешь, Виталька женится!

           - А почему бы ему не жениться?! – подстраиваясь под неукротимо-весёлый тон Гены, опять усмехнулся Алексей и вдруг почувствовал себя рядом с ним тоже весёлым и вмиг освободившимся от всех своих недавних  переживаний и даже от мысли о том, что у него умерла бабушка Устинья, на похороны которой он и торопится в этом тревожно летящем в ночи поезде.

            - Нет, ты не знаешь Витальки!- весь вспыхнул и загорелся, словно смоляной факел Гена.- Совсем не знаешь! Мы с ним в ВДВ служили. В Чечне даже поучавствовали немножко. У Витальки медалей полная грудь. У меня тоже есть парочка, но до Витальки мне далеко.

  Пока Гена восхищался своим другом и однополчанином, незнакомым Алексею Виталькой, который женится и у которого вся грудь в орденах, проводница принесла ему фирменный пакет-ужин.

         - Это что такое? – дождавшись, пока проводница, проверив билет, уйдет, стал придирчиво рассматривать пакет Гена.

         - Сухой паёк, - подлаживаясь теперь под военные воспоминания Гены, объяснил ему Алексей.

         - Да?! – восхитился этим объяснением  тот, в одно движение разорвал пакет и загорелся новым неистребимым огнем. - Тогда так: раз есть закуска, то должна быть и выпивка. Такой паёк переводить зазря грех.

  Он тут же раскрыл камуфляжную свою сумку и добыл из её недр квадратную бутылку водки.

        - Выпьем?! – торжественно водрузил он её на стол.

  Алексей минуту поколебался, а потом, совсем уж подпадая под весёлое, легкое настроение Гены, согласился: действительно ему сейчас самое время было выпить, чтоб окончательно отрешиться и от всего того, что осталось позади, дома, и от всего того, что ждет его впереди, в Большой Устиновке, и, хотя бы немного пожить настоящим, сиюминутным, рядом с таким неожиданным добродушным и свойским попутчиком.

         - Выпьем, коль угощаешь, - тоже не чинясь, на равных, как случалось в молодые армейские и студенческие годы, ответил Алексей.

  Гена, высвободив из пластмассовых специальных ниш, укрепленных на столике, два тонкого стекла и тонкой ажурной выделки стакана и налил в них водки почти на треть.

        - Не много ли будет для начала? – засомневался Алексей, вообще-то не очень большой любитель и охотник выпивать.

        - В самый раз! – сотрясая весь вагон громовым своим голосом, хохотнул Гена.- Чтоб сразу достала!

  Но  прежде, чем чокнуться и выпить, он в упор поглядел на Алексея, как бы в свою очередь на минуту засомневался, тот ли перед ним человек, с которым можно не только выпить, а и загулять на всю ночь в таком первоклассном богатом вагоне.

         - Ты  в армии служил?- вроде бы мимоходом, невзначай, но с явно промелькнувшим в голосе подозрением спросил он Алексея.

         - Служил, - легко разрушил это его подозрение Алексей.

         - В каких войсках? – придирчиво уточнил Гена.

         - На флоте!

  Гена снова в упор, цепким изучающим взглядом посмотрел на Алексея, как будто и тут засомневался, мог ли тот служить на флоте или сказал так просто для красного словца, лишь бы не ударить перед ним лицом в грязь

             -  Флот – это, конечно, здорово,- наконец сказал он. - Но ВДВ, сам понимаешь, есть ВДВ.

             - Понимаю,- ответил ему Алексей и не стал признаваться, что служил не просто на флоте, а на Северном подводном, который стоит любого ВДВ, хотя в нём и вспыхнула, оказывается, до сих пор не изжитая мальчишеская ревность и гордость за свой род войск, присущая любому служившему срочную армейскую службу человеку, бывшему солдату или матросу.

  Гена, удовлетворившись обретённым верховенством и победой, высоко поднял над столиком стакан, чокнулся с Алексеем и, окончательно принимая его в свое воинское братство, провозгласил тост:

             - Тогда за ВДВ, флот и Витальку, чтоб у него всё хорошо сложилось. Прыгаем и ныряем!

  Алексей тост Гены поддержал, правда, чуть переиначил его и до конца верховенства не отдал, не посрамил подводный неустрашимый Северный флот:

            - Ныряем и прыгаем!

   Гена подмены этой, перевертыша не заметил, в два глотка выпил водку и, дивясь и восхищаясь содержанием пакета, принялся закусывать тоненькими, почти прозрачными ломтиками ветчины. Когда же закусил, расслабился и, было видно, снял с души и тела огорчения, которые случились с ним в дороге по вине стареньких отцовских «Жигулей», он с удвоенной и утроенной силой загорелся на продолжение разговора:

          - Ты знаешь, какой я подарок везу Витальке?! – спросил Гена Алексея, заведомо уверенный, что тот ни за что не догадается о его придумке.

         - Какой? – поддержал в Гене эту уверенность Алексей.

        - Парашют! – выдернул Гена из угла и поставил посередине полки необычный, так удививший Алексея рюкзак.

         - И где же ты его достал?- и вправду не смог сдержать удивления Алексей.

        - Достал!- с гордостью за себя и за Витальку ответил Гена.- Теперь за деньги всё можно достать, хоть парашют,  хоть атомную бомбу.

  Алексей дал Гене время вдоволь насладиться произведенным  впечатление, по достоинству оценил его замысел (действительно, что же ещё бывшему бойцу ВДВ, десантнику, дарить, как не парашют!), но, минуту спустя, все же полюбопытствовал:

         - И откуда же Виталька будет прыгать на парашюте?

        - Ну, ты даешь!-  изумился его вопросу Гена. – Да Виталька с любого курятника прыгнет – он всегда в небе, монтажник-высотник. Не то, что я: как спустился после армии на землю, так и ползаю по ней – шоферю.

  Гена налил еще по четверти стакана, и уже без всякого торжества и тоста чокнулся с Алесем, залпом выпил водку, встряхнул головой и,  не продолжая больше разговора о Витальке, спросил Алексея:

          - А ты кем служишь, если не секрет?

         - Не секрет, - понимая настроение Гены, его тайную зависть к Витальке, который всё время в небе, в облаках, честно признался Алексей.- Врач я, хирург.

       - Хирург?! -  опять как бы с недоверием посмотрел на Алексея Гена.- И ты, что же, всё время людей режешь?

        - Режу, - не смог сдержать улыбки Алексей.

        - И не боишься?

        - Не боюсь.

         - А я бы ни за что не смог,- кажется, всерьёз зауважал Алексея Гена, окончательно прощая ему, что он человек всего лишь флотский, а не ВДВ. – Я насчет крови слабоватый. Когда Витальку ранило, так я вместо того, чтоб перевязывать его, сам едва сознания не потерял.

         - Привыкнуть надо, - успокоил Гену Алексей. – Это только поначалу страшно.

  Он тоже выпил, и ему вдруг стало как-то совсем легко и просто, всё понятно и объяснимо в жизни. Так хорошо и безмятежно Алексей чувствовал себя, пожалуй, лишь один-единственный раз – и тоже в поезде, когда, демобилизовавшись, ехал из далёкого Мурманска в Москву, тоже пил водку со случайными попутчиками и попутчицами, радовался обретённой свободе, ясному и светлому будущему. Алексею, наверное, было бы ещё лучше и отрадней, если бы он знал, что едет навстречу не только студенческой вольной жизни (в том, что в институт он поступит, Алексей, одетый тогда в морскую форму с погонами главстаршины, перед которым должны были незамедлительно открываться любые двери, он ничуть не сомневался), но и навстречу с Леркой.

   Он едва не начал рассказывать обо всём этом Гене, такому открытому и честному парню (поди, сыщи их ещё где-нибудь в нынешней разболтанной жизни), но потом все же сдержался и даже засовестился своей минутной слабости. Вместо этого он вдруг спросил Гену о Витальке, с которым тоже, казалось, уже успел подружиться:

        - А чего Виталька так поздно женится?

        - Я его сам об этом спрашивал, - незамедлительно откликнулся Гена, словно только и ожидал этого вопроса.

        - А он?

        - Он?! – затолкал парашют-рюкзак назад в угол Гена.- Он говорит: «Жена от Бога – ошибиться нельзя».

        - Ну, и как – не ошибся? – почему-то немного ревниво спросил Алексей.

        - Говорит – нет!- с гордостью за Витальку ответил Гена, потом, прикрываясь ладонью, посмотрел в окошко, словно хотел там, в кромешной темноте высмотреть для себя что-то очень важное, и вдруг спросил Алексея:

         -  А ты сам-то женат?

         - Женат! – после недолгой паузы признался Алексей.

         -  И дети есть?- допытывался дальше Гена.

         -  Есть,-  опять почему-то не сразу ответил Алексей, - сын.

         -  Один?

         -  Один.

         - Ну, брат, - неподдельно возмутился Гена,- это мало, это никуда не годится. У нас с Томкой трое, две дочери и парень - Виталька - но мы думаем еще родить хотя бы парочку. Чем больше детей – тем крепче семья.

          - Это точно, - не решился с ним спорить Алексей и, кажется, угодил Гене.

  Тот принялся рассуждать на семейную, должно быть, для него очень значительную тему дальше:

        - Я у отца с матерью шестой, а всего нас братьев и сестер – девять. Так что мне надо ещё стараться и стараться. Вот приеду со свадьбы, и мы с Томкой этот вопрос обсудим кардинально и во всех деталях. Она у меня женщина покладистая, разумная.

  Алексею действительно стало совестно перед многодетным Геной за свою какую-то сиротскую, ущербную и, наверное, непрочную семью, о чём и он, и Лерка подспудно догадываются, но признаваться в этом не хотят не только друг другу, но даже и сами себе. Стараясь заглушить это неожиданно возникшее чувство, которое прежде жило  у него глубоко внутри, под спудом, а теперь вдруг прорвалось, Алексей вроде бы как случайно спросил у Гены:

         - А у тебя жена от Бога?

         - Определённо! – не задумываясь, ответил тот. – Я это вот здесь чую, - ударил он себя по груди ладонью

   Иного ответа от Гены Алексей, признаться, и не ожидал, но необъяснимая завистливая ревность ещё с большеё силой шевельнулась у него в душе, а вслед за этим сердце впервые в жизни защемило и зашлось режущей болью, которая отдавала в левую руку и под лопатку, словно в преддверии инфаркта миокарда. Прежде он слышал об этой боли только от пациентов, а теперь - надо же - она настигла его самого.

   Через минуту, правда, боль прошла, отступила, и Алексей решил, что она ему просто причудилась: никогда он на сердечные боли не жаловался, сердце у него было крепким и выносливым – это он знал профессионально как кардиолог.

  От Гены минутное его замешательство не ускользнуло, но он понял его по-своему, по-мужски. Торопливо разлив остатки водки, Гена высоко над головой вскинул стакан и торжественно провозгласил:

         - За жён и детей!

  Алексей ничуть не удивился торжеству и пафосу Гены. Он давно заметил, что таким вот простым простодушным людям, как Гена, он в счастливые минуты очень свойстенен и даже необходим, и никогда в их устах не звучит ложно.

  Поддержав Гену в его торжестве, Алексей тоже высоко над головой поднял стакан, со звоном, перекрывающим, как ему показалось, перестук колёс и гудение встречного ветра, прикоснулся к стакану Гены и с редким для себя удовольствием и легкостью выпил водку.

  Не сговариваясь, они оба поставили стаканы в пластмассовые ниши, но Гена прежде, чем свершить это почти ритуальное действо, несколько мгновений повертел стакан в руке, и Алексей заопасался – не достанет ли он из  своей бездонной сумки ещё одну бутылку.

  Предчувствие его оправдалось самым достоверным образом. Бутылку Гена действительно достал, но повел себя при этом совсем не так, как ожидал Алексей.

         - Ты,  Лёш,- совершенно трезво, как будто вообще не выпил в застолье ни единой капли, сказал он,- если хочешь, гуляй дальше, а я – всё – отбой! Мне завтра надо быть в форме, чтоб Виталька за меня не краснел.

  Аккуратно приладив бутылку на столике, он быстро разделся, ещё быстрее забрался под одеяло и через минуту уже спал крепким здоровым сном человека, во всём согласным с  самим собой и окружающей его жизнью.