[12] Когда Колька, беспутный их муж и отец, вернулся из десятилетнего своего заточения...

Когда Колька, беспутный их муж и отец, вернулся из десятилетнего своего заточения  (срок ему на этот раз не скостили ни на единый день, и он просидел все десять лет от звонка до звонка), Шурочке шёл уже пятнадцатый год, и она заканчивала восьмой класс поселковой средней школы. Намерения у Шурочки были закончить и десятый, чтоб потом попробовать поступить в институт. Надежды на успех и удачу у неё были. Училась Шурочка хорошо, на одни только  пятерки и четверки, радуя этим и учителей, и мать.

  Но ничего из её замыслов и надежд не получилось. Как только отец вернулся из тюрьмы, всё у них в доме пошло кувырком. На работу Колька опять устраиваться не спешил, да его никуда и не брали: работник из него никакой, а вор отменный, того и гляди, чего-нибудь натворит, и начальство вслед за ним тоже запросто сядет в тюрьму. Пить же Колька, дорвавшись до свободы, стал совсем беспробудно. И всё за счёт Зины, которая и без него едва-едва сводила концы с концами. Зина терпела это пьянство и неделю, и другую, и третью, ожидая, что Колька, как следует, отдохнув после тюремной постной жизни, все-таки опомнится и найдет себе какое-никакое занятие и работу. Но он и не думал об этом. Тогда Зина начала подавать голос, противиться его беспутству и пьянству: характер у неё тоже был воспитан и закалён долгими годами тюремного заточения. День за днём, и пошли у Зины с Колькой такие распри и такие разборки, что жизни в доме не стало никакой. Шурочка всегда держала сторону матери, с которой выросла и повзрослела и которая была одним-единственным родным и близким ей человеком в жизни. А Колька – отец ей лишь по паспорту, а на самом деле человек чужой и посторонний.

  Но это так она считала, а Колька думал совсем по-иному: коль Шура его законная дочь, так она должна во всём повиноваться ему, слушаться его. А если не слушается и не повинуется, то можно и приструнить, как следует, лагерным доходчивым словом или даже и ремнём, несмотря на то, что дочь уже, считай, невеста. Раз и другой Колька попробовал это сделать, и тогда в доме у них всё вообще превратилось в Содом и Гоморру: матерный крик, слёзы, милиция.

          - Бежать тебе надо отсюда, - в конце концов сказала Шурочке Зина, видя, что добром их барачные разборки не закончатся.

  И Шурочка, сколь ни жалко ей было расставаться с матерью, бросила её на полное растерзание неисправимого вечно пьяного отца и бежала.

  Получив свидетельство об окончании восьмого класса, она уехала поступать в медицинский техникум, и не в областной их центр, в Пензу, не в ближайший какой-нибудь уральский город (тот же Свердловск, например), а в дальний неведомый ей Курск, на родину матери.

  Поступила Шура в Курский медицинский техникум на фармацевтическое отделение при её способностях легко, без всяких осложнений и сбоев. С первого сентября ей назначили стипендию и поселили в общежитие вместе с ещё тремя иногородними девчонками. И зажила Шура, хотя и полуголодной, но вольной и весёлой студенческой жизнью. Мать без поддержки её не оставляла, присылала десятку-другую денег, а то и домашнюю продуктовую посылку. В начале второго курса Шура, помня материн пример, устроилась работать ночной санитаркой в городской детской больнице и уже почти сама себя содержала, позволяя даже иногда купить что-нибудь из нарядов – одежды и обуви.

  И вот именно в это время, в начале второго года обучения Шуры в техникуме и повстречалась она с будущим отцом Алексея – Володей, Владимиром…