Когда Алексей родился в военном бараке-общежитии, перед его матерью и отцом встал неотвратимый вопрос, а как быть с новорождённым младенцем, кто его будет нянчить и выхаживать. Матери оставалось учиться всего полгода, и теперь ей совсем уж не хотелось брать академический отпуск, который мог затянуться, Бог знает, на какое время и закончиться тем, что диплома она так и не получит.

   Ни бабушка Зина, ни бабушка Устинья приехать к ней в помощь не могли. У бабушки Зины была на руках парализованная после инсульта, умирающая мать Кольки. А у бабушки Устиньи – умирающий до срока муж, дедушка Алексея по отцу – Алексей Степанович, у которого открылись и не поддавались уже никакому лечению тяжёлые фронтовые раны.

  Выход у  матери и отца Алексея нашёлся совершенно неожиданный и счастливый, сразу решивший все их проблемы. Всего за две или за три недели до рождения Алексея жена молодого лейтенанта, жившего в другом крыле общежития-казармы, родила девочку – Наташу. По специальности жена лейтенанта была учительницей в вечерней школе рабочей молодежи (тогда ещё существовали такие). Работу свою она очень любила и ни за что не хотела бросать её, уходить в долгосрочный декретный отпуск. Мать быстро прознала об этом и сговорилась с женой лейтенанта, что они станут нянчить детей по очереди: лейтенантша – в первую смену, когда она будет на занятиях в техникуме, а,  Шура – во вторую, когда новая её подружка будет вести уроки в любимой своей школе рабочей молодежи. Вообще мать удивительно легко, непостижимым каким-то образом могла подчинить себе любого человека. И не столько силой убеждений, доказательств и доводов, сколько силой характера, который воспитался у неё в лагерные трудные годы детства в Кирпичном Заводе, да ещё при таком залётном отце, каким был Колька – вечный неисправимый тюремный сиделец, вор, пьяница и скандалист. После этот характер у матери лишь укрепился, и не зря же она стала столь удачливой предпринимательницей, подчинила себе многих, казалось, таких крутых и властных мужчин. У Алексея характер, к сожалению, не материн, а отцовский, мягкий и уступчивый, хотя в такие вот минуты, как вчера во время размолвки с Леркой, он дает о себе знать.

  Целых два года, подменяя друг дружку, бились молодые матери со своими младенцами, пока не довели их до ясельного возраста. Алексей, правда, по рассказам матери,  был парнем спокойным, терпеливым (Митька поди весь в него), хорошо ел, хорошо спал, а вот Наташа постоянно капризничала, плакала, засыпала с трудом и ненадолго, и обязательно на руках, к чему её с первых дней приучила неопытная мама-лейтенантша. К тому же у этой юной мамы, наверное, от переживаний и постоянного недосыпания почти совсем пропало молоко. У Алешиной же матери по природно крепкому её, закалённому в бревенчатом полутюремном бараке здоровью молока было с избытком, и она выкормила им не только собственного сына, но и беспокойно-капризную дочь подружки. Так что у Алексея где-то есть молочная сестра, теперь сама, конечно, мать.

   Далось матери Алексея это кормление нелегко. Чтоб вне очереди насытить Наташу, ей приходилось и сбегать с лекций, и просыпаться по многу раз ночью, когда лейтенантша не знала, что с  неумолкаемо плачущим младенцем делать. Но выкормила и после никогда не ставила себе этого в особую заслугу, а наоборот, говорила, как о чём-то само собой разумеющемся, да ещё и подтрунивала сама над собой: «Молодая была, здоровая –  и не такое могла бы  вынести!»

   С двухлетнего возраста Алексей пошёл в ясли, а с трехлетнего уже в детский садик. Вначале в один, потом, когда отец с матерью развелись, - в другой. Яслей и первого своего детского садика Алексей не помнит, а вот второй, возле кинотеатра имени Щепкина, куда мать возила его с улицы Пионеров  на коляске и саночках, запомнил на всю жизнь. Ему там было хорошо и вольно. Может быть, потому, что хорошими были воспитательницы, две уже пожилые женщины, которые не мучили своих подопечных бесконечными детсадовскими муштрами, а  присматривали за ними как-то совсем по-домашнему, будто за  родными детьми или внуками. На последнем детсадовском утреннике Алексей даже расплакался, так не хотелось ему расставаться с садиком и идти в школу, которой он очень боялся, думая, что будет там учиться на одни только двойки.