Иван, с утра задав корму лошадям и отправив их по нарядам, помчался в далеко отстоящие друг от друга Рощино и Хотьково: там сохранились две старинные иконы – Божьей Матери Троеручицы и Предтечи Господня Иоанна;  хранители готовы были передать их в часовню. А часовня-то, хвала Богу, скоро будет готова к освящению!..

      Поэтому сестры вдвоем отправились к Василию Ивановичу.

      Их Василий ждал, попробовав уже ступать на обе ноги, но понял, что торопиться не стоит… Казалось, в кости есть какая-то трещина: боль пронзала будто раскаленным шилом. Но и ехать в городскую больницу было очень неохота. Он бы лучше остался дома с перебинтованной ногой – и чтобы Маша была его сиделкой.

      Сестры поразили его своим сходством, хотя он тут же увидел и драгоценную разницу между ними: вот эти губы давеча дрожали у него перед глазами, потом он их поцеловал, потом они плакали перед ним от жгучего-жгучего лука…

      Присмотревшись, он заметил и еще одно отличие: у Дарьи черты были несколько крупнее, словно запечатлели в себе важность материнства. Он радостно отмечал для себя эти наблюдения, удивляясь бурно колотящемуся сердцу, ожидая, когда Машины глаза поднимутся навстречу его ищущему взору…

      Но Маша отдала все верховенство сестре и присела боком к столу, не поднимая глаз.

      Дарья разспросила больного с похвальной дотошностью, разорвала на полосы прихваченную из дому старую простыню и перебинтовала ему ступню и голень, приказав лежать не двигаясь.

      Тут Маша подняла глаза на Василия – и лицо ее вспыхнуло алой краской.

      - Я фельдшерицу знаю из Бухаловки, – сказала Дарья Василию, не сводившему с Маши глаз. – Позвоню ей, авось приедет. Может, укол какой…

      - Я без укола потерплю! – быстро возразил Василий Иванович. – Ведь за болью-то надо следи-и-ть!..

      - Может, и так! – согласилась Дарья, видя, куда движется взгляд Василия.

      Не позволяя ему двигаться, она поставила на стол принесенную снедь и покормила его грибным супом из кастрюльки, а картофельные драники позволила брать самому – тут проливаться нечему. Василию оставалось только об одном жалеть: что за ним ухаживает не Маша.

      Однако Даша добавила напоследок ложку дегтя… Войдя во вкус своей руководящей роли, она выразительно щелкнула пальцем себя по шее:

      - И чтоб ни капли этого самого!..

      Василий Иванович был готов уже обидеться, но тут Маша вспыхнула снова – и Василий Дарью простил.

*  *  *

      Некоторое время сестры шли молча, погруженные каждая в свои мысли.

      - Сколько лет ему, как думаешь? – спросила Дарья Машу.

      Маша кольнула ее взглядом искоса, потом разсмеялась:

      - Милая, про то же самое сама думаю!

      И замолчали – как сестры, не как соперницы…

      - А он с тебя глаз не сводит… – проговорила в медленном раздумьи Даша. – Он же не воевавший, значит, где-то после Ивана года на четыре…

      - Ровесник нам, что ли… – полуутвердительно сказала Маша. – А выглядит как старший.

      - По уму он старший. Да водка, считай, старости добавила!.. А так – ровесник.

      - Ой, да какая разница! – покраснела Маша, поняв, что раскрылась перед сестрой дальше некуда.

      - И то правда, – вздохнула Дарья.

      Больше до самого дома не проронили ни слова, только плечи их будто поощрительно толкали друг дружку на достаточно узкой тропе.