В дверь чинно постучали, но странным было не это, а то, что медлили входить – Ивану показалось, что за дверью шушукаются… Он распахнул дверь и оказался лицом к лицу с Марией, а за спиной у нее топтался Василий.

      Вероятно, вид у недавно еще спавшего Ивана был диковинный, потому что Маша, едва взглянув на брата, залилась смехом. Женщина хохотала, а мужчины были вынуждены молча смотреть друг на друга.

      - Ваня, здравствуй, братец!.. – наконец-то выговорила Маша. – Спал ты, что ли?

      - Здравствуй, Иван Антонович! – в свою очередь сказал учитель. – Мы к тебе на поклон!

      - Ко мне на поклон? – деланно удивился Иван, давно смекнувший, в чем дело.

      - Именно, именно! – с нарочитой торжественностью подтвердил Василий.

      - Проходите, гости дорогие! – посторонился Иван, давая им дорогу. – С тобой, Василий Иванович, мы недавно виделись, а вот родную сестру когда – и не упомнить!..

      Маша услыхала в словах брата укоризну и стала защищаться:

      - Дак ты ведь всегда в разгоне! Тебя не сыскать, не высвистать!

      - Оно и правда, сестра! – кивнул Иван. – Счас сообразим…

      Он повел глазами по углам избы и снова пожалел, что нет рядом хозяйки.

      - А ничего не надо! – подоспела на выручку Маша. – Мы все взяли с собой.

      - Маша, ты мне дашь рот раскрыть? – несколько напряженным голосом спросил Василий.

      - Ой, ой, Вася… Ну – говори!

      Василий откашлялся и взял Марию за руку.

      - Иван Антонович, по народному обычаю – тебя, как старшего в роду Крепилиных мужчину, прошу выдать, значит, за меня Марию!

      Он перевел взгляд на Машу – и оба коротко, неловко поклонились в пояс. Иван посмотрел в глаза сестре, бывшей старше его на два года, но давно воспринимавшейся всеми, и особенно – Дашей, в качестве меньшенькой.

      Маша не выдержала братнина взгляда, вспыхнула – и снова низко поклонилась, пряча лицо.

      - Да вы садитесь, гости, к столу! – уклонился Иван от прямого ответа. – Вот соберем – и разговаривать будем…

      «Понятно дело, ребяты, – думал он, – все у вас решено без нас, но коли уж надумали уважить старшего, то я от прав своих не откажусь… Запретить – и не могу, да и не хочу, а вот потешиться – потешусь!»

      - Вот ты, Василий Иванович, человек городской – значит, вредным бываешь. Возьмешь – и уедешь с Марией!..

      - Да что мне делать в городе, когда Маша – тут! – решительно возразил Василий, и эта решительность несколько затмила двусмысленность самого ответа, умолчавшего о возможности отъезда вместе с Машей… Сомнение еще не покинуло Иванова лица, и Василий добавил: – Да и что мне в городе делать?.. Нюхать асфальт, бензин – и ляпать диссертацию?

      - А кто вас знает! – покачал головой Иван. – Вы там люди многоэтажные!

      Василий разсмеялся.

      - Это не про меня. Я как раз достаточно избяной…

      - Да какая перспектива в деревне? – возмутился Иван. – Вон та баба ученая, как ее там, так и твердит: деревня, мол, – никакой перспекции…

      Василий знал ее фамилию, в его беседах с Иваном упоминалась «баба-академик», но данный момент он счел неподходящим, чтобы воздух оглашать ее именем:

      - Так она ж большевичка, Маркса-Энгельса начиталась про «идиотизм сельской жизни»…

      - Ладно, вижу, Василий Иванович, что человек ты нашенский, родной… опять же историю любишь…

      - Я Машу люблю! – трогая на скулах двухдневную щетину и смущаясь ею, возразил Василий.

      - И Машу любишь… Всем, значит, хорош. И вроде бы, слыхал я, ты непьющий!..

      - Это кто же так врет?! А мы что с тобой делаем?

      - Правда, правда, не пьет Вася!.. – воскликнула Маша. – Кроме праздников!..

      «Гм!.. – сказал себе Иван. – Вы, значит, это обсудили!»

      - Придется, значит, согласиться… Вот если б ты был, Василий Иванович, еще и этим.. как его… краеведом!

      - А что такое, Ваня? – обезпокоилась Маша.

      - Да вот, хлопотал я, хлопотал о часовне… И ни одна душа меня не спросила – и я себя не спросил: а чье имя носила часовня-то?..

      - А!.. – облегченно и разочарованно вздохнула Маша.

      - А кто может это знать – ума не приложу! – сокрушался Иван. – Теперь еще эту заковыку разкапывать надо!

      А Василий тем временем улыбался во весь рот – все шире и шире…

      - Все уже раскопано, Иван Антонович! – объявил он. – Когда я квартировал еще у Феклуши-самогонщицы, то нашел человека знающего…

      - И кто ж это был? И что ты узнал? – горячо приступил к Василию Иван.

      Наступила очередь Василия потерзать Ивана. Он стал неторопливо разсказывать, как несладко ему пришлось в первый год своей работы учителем, как он скитался по углам, ожидая обещанного жилья, как получил полутемную комнатенку в административном корпусе…

      Маша терпеливо ждала окончания истории, явно ей уже известной, а Иван нетерпеливо теребил свои всклокоченные во сне волосы и едва его слушал.

      - Ну… ну… а часовня-то?..

      - Сейчас… будет и часовня!... – врастяжку отвечал Василий.

      Он с видимым удовольствием поведал, как познакомился с окрестностями и скоро обратил внимание на приметный остов некогда изящной, по-видимому, часовенки, – но никто не мог ему сказать, имя какого святого она носила…

      - Просто ужас какой-то! – добавил Василий таким голосом, от которого у Ивана мороз пошел по коже, а возмущенные лохмы его еще более поднялись – ощутимо для самого хозяина…

      - И что ты думаешь, Иван Антоныч… Одна Феклуша ведь и помнила, покойница, – и сказала мне, когда уже не знал, кого и спрашивать…

      - Ну!.. Ну?.. – воскликнул Иван, еще не веря неожиданной удаче.

      - Ее построила одна купчиха родом из этих мест, по имени Прасковья,  в честь Параскевы Пятницы.

      От радости Иван подскочил, как юноша, но вид его был столь необычен, что Василий и Маша разхохотались. Иван-то считал себя всегда одинаковым, неизменным – и в зеркало не заглядывал, поскольку у него была Улита, следившая за Ивановым обликом. Но сейчас ее рядом не было – и вставший ото сна Иван, с нимбом всклокоченных серебряных волос и горящим взором, как бы даже воспаривший над половицами, был чуден, когда произнес восторженно и благодарно:

      - Как все у Господа… все сплетено и переплетено!..

      Хохот жениха и невесты, вместе с радостным смехом Ивана, услыхала уже и Улита, едва оказалась в сенях…