Женщины удалились в закут, называемый по-прежнему «детским», а мужчины остались за столом с едва початой бутылкой. Василий вытащил пачку сигарет, но спохватился – и спросил:

      - Можно?

      - Можно, – протяжно ответил Иван. – Но лучше бросить это дело!

      (Поправившись про себя: «не дело, а баловство».)

      - Да… я знаю. Дурная привычка, нажитая в городе. Я на крылечко, на минуту… А там, глядишь, и брошу…

      Вернувшись, Василий взял-таки бутылку и наполнил стопки.

      - Давай, брат Иван Антонович, почеломкаемся – по последней!.. И спрячь остальное до другого случая!

      Они обнялись, прижавшись поочередно щеками с той и с другой стороны, выпили стоя, глядя в глаза друг другу – и сели. Минутный порыв души улетел, и Василий испытал неловкость: не слишком ли он навязчив…

      - Не засидеться бы нам по-городскому долго! Домой идти недалеко, но вставать-то ведь рано!..

      - Особливо – к лошадям! – простодушно согласился Иван. – Но часто ли так будем говорить? Посиди, посиди еще! Меня помощник Петя подменит, если что! Он всегда впереди меня.

      Василий хрустнул Улитиным соленым огурчиком – и зажмурился от  удовольствия. А Ивану хотелось поговорить о наболевшем.

      - Вот скажи, Василий, радио все время трындит, что мы уверены в завтрашнем дне… Ты уверен?

      - Насчет меня с Марией – да!

      - А в остальном?.. Вот я, например, когда спутники вокруг Земли полетели, – веришь, нет, а я не радовался!.. Мне тревожно как стало!

      - А если так подумать, то и в самом деле: чему радоваться?

      - И то!.. Уж если на то пошло, то их спутник будет мне в Улитин огород заглядывать, а советский будет над их аэродромами шнырять. А почему я не радовался?  Мне мои детские вспомнилися сны… Я – мал мала, в рубашке без штанов, туда-сюда мечусь под желтым небом по красно-краснющей земле – прячусь от черного самолета… А как спрячешься на голой земле? Черная тень самолета все время накрывает меня… Нет, бомбы он не бросал, из пулемета не стрелял, но это все время ожидалось – и ужас я помню до сих пор. А снилось ведь это мне до войны – и вот: побывал же я на фронте! А еще – тоже было это до войны, но попозже: я уже в штанах! – и небо уже голубое, но в нем висят раскрашенные сверкающие угрозы: этажерки, дирижабли, платформы – а люди у меня над ухом эти угрозы со страхом обсуждают. И вот я думаю: может, это тоже еще будет?.. М-да… А вот всякие ракеты и новые невиданные машины – короче, все, чего тогда в натуре еще не было, я видел знаешь когда? В войну, сидя в окопе во время тумана, – а на этом тумане, как на простыне у киномеханика, двигались эти машины, будто немое кино смотрел! И это был не сон! Не сон уже был! А наяву, в железе и громе, я увидел эти машины пару лет назад по телевизору. Кто мне показывал эту будущую технику, когда я был на фронте?

      - Может, Иван, из тебя должен был получиться пророк? Но хорошо и то, что не получился: «ибо несть пророк в отечестве своем»!.. Ладно, ты спросил о будущем… Как можно быть уверенным, если государство у нас никак не называется, не имея родового имени? Я при женщинах не стал рассказывать, но ведь главный мне упрек в деканате был не из тех, что я назвал. В конце концов, торговля с Гитлером или история белых армий – это не криминал. Нормальные темы!.. Это еще как написать – можно было даже сталинским лауреатом стать. Я не собирался, но в принципе – темы нормальные… Только я той Эльге Тушкиной ненароком сказал, что безымянное государство выжить не может – а что такое СССР как не безымянное государство? «Союз» – обычное слово, нарицательное;  «республика» – то же самое; «советских» – это что еще такое? – придуманное слово… «совет» – нарицательное, именем собственным тут не пахнет…

      - Хм!.. – внушительно произнес Иван и уважительно посмотрел на Василия.

      - Тут я стал сравнивать, искать – и нашел еще пару обреченных государств…

      - Тогда ты и будь пророком! – обрадованно подхватил Иван уже оставленную тему.

      - Марию жалко! – серьезно ответил Василий. – Но главное – призвания нет.

      - А какие страны еще? – спросил Иван.

      - Ну, я бы сказал – не страны, а государства. Страны, может, и уцелеют, но преобразятся. Если СССР куда-то денется, так Россия ведь останется! Так и «Соединенное Королевство» станет просто Англией, Шотландией, Уэльсом…

      Иван не слыхал об Уэльсе, но согласно кивнул.

      - И всё, Вася? – в нем пробудился школьный азарт, вспомнились забытые уроки географии.

      - Сложный случай – это США. Тут ведь только Америка – имя собственное, но присвоенное незаконно… Тут претензия, понимаешь?

      - Догадываюсь! – кивнул Иван.

      - Ну вот! – Василий удовлетворенно поставил точку. – А про историю я что тебе скажу… Бог с ней, с историей, не жалко, что я бросил… Что бы я делал всю жизнь? Искал бы ту сказочную шахту, где якобы работал Хрущев? Описывал бы подвиги Брежнева как начальника политотдела? Нет, я лучше буду детям рассказывать «Муму» Тургенева и про Машу с Дубровским…

      - Если программу не поменяют! – неожиданно для себя сказал Иван.

      Василий, будто споткнувшись, посмотрел на Ивана.

      - Это на кого же?

      - Да я и не знаю… – растерялся Иван. – Видно, бес меня толкнул.

      Василий стал задумчиво бубнить:

      - Эренбург, Павленко, Бабель, Баруздин… Боже мой!.. Бедные мои родители, знали бы они, чем сын их будет заниматься!

      - А ведь мы сироты оба с тобой, Василий! – сказал неожиданно Иван. – Я много, веришь-нет, об этом думаю!

      - Тогда я к тебе еще зайду! Вдруг ты чего надумаешь, что в мою голову не придет…

      - На Горке думается хорошо! – произнес мечтательно Иван. – Что летом, что зимой!

      - Слышь, Мария! – окликнул Василий. – Будем с Горки на лыжах кататься!

      - Ой, куда мне! Я боюсь!

      - Не смей бояться!  Я с тобой!

      С умиротворенными лицами женщины вышли к мужчинам. Иван сказал, не поднимая глаз:

      - Отец мой часто повторял: «Дети, дети, если б мог, я бы небо к вам прикорнул!..»

      Слезы заблестели у него на глазах.

      «Это водка плачет!» – с холодным сочувствием отметила Улита, толком не знавшая покойного свекра.

      - Василий, – желая сменить тему, обратилась она, – вы про сестру вспоминали, она у вас где?..

      - В Могилеве она теперь, там и свадьбу играли. Кстати, отец жениха, еще мужчина крепкий, рассказывал мне, что в каком-то, не помню… пятнадцатом году видел в Могилеве царя Николая – примерно как вы меня. Царь шел без охраны – просто в нескольких шагах за ним шел адъютатнт. А я, тогда вполне советский студент, не понял, почему этот белорус говорит о царе с восторгом и гордится этой встречей. Меня, помню, даже передернуло…

      Василий обвел глазами слушателей, убедился, убедился, что ему внимают, и продолжил:

      - А на третий день мне Царь приснился… Стоял передо мной, как на портрете в полный рост, и сказал слова, которые мне с тех пор не забыть: «Из городов спасайтесь в лес и горы. Но можно ли врагу оставить Город?» И я все думаю над этим, потому что здесь не может быть противоречия… Он сказал «Город» – это слово запечатлелось как если бы он говорил о святыне…

      В наступившей тишине прозвучал шепот Ивана:

      - Что еще сотворят они с нами?..

      Василий и Маша были уже одеты. Василий подошел к Ивану и обнял его, они склонили головы и лбами коснулись друг друга, не отпуская объятий. Женщины, которые минуту назад еще весело переглядывались, теперь застыли, глядя на непонятную для них и безмолвную клятву двух мужчин – как в неизвестной героической сказке из какой-то нездешней жизни. Будто мгновение, выхваченное из воинственного танца, – эта сцена показалась им грозной и многозначительной, похожей на недавно виденный фильм из быта непредсказуемых горцев.

      Женщины бросились на шею одна другой и зарыдали в голос.