Первое самостоятельное служение Ивана Крепилина запомнилось многими особенностями, непривычными или новыми для заволожцев, но самым необычным оказалось чтение им своей первой беседы.

      Во вступлении он разсказал о нескольких примерах Божьей помощи в деле возстановления часовни, когда казалось, что – все, воз увяз и его не сдвинуть, но помощь приходила с неожиданной стороны; затем ктитор прочел молитвы и подобием речитатива исполнил тропарь и кондак. Дарья с Машей заблаговременно переписали тексты, чтобы народ мог следить по листочкам – а то даже и вторить.

      Дальше ктитору полагалось читать сегодня из «Послания галатам», а также евангельскую притчу о богаче во аде, в муках бывшем и увидевшем нищего Лазаря на лоне райском… А в земной жизни Лазарь был несчастнее собак богача. Праотец Авраам изъяснил богачу, что он получил уже доброе свое в жизни, а Лазарь – прежде страдал, зато теперь утешается… «И сверх того, – добавил праотец, – между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут… (тут Иван запнулся: а найдутся ли такие? – ведь немыслимо…), также и оттуда к нам не переходят». Богач вспомнил о пятерых своих братьях на земле, ведущих тот же порочный образ жизни, что и брат, который преставился: «Прошу тебя, отче, пошли его в дом отца моего, пусть он засвидетельствует им, чтобы они не попали в это место мучения!» Праотец ответил бывшему богачу и вечному грешнику, что у братьев его есть заповеди, пророки, – пусть слушают их…»  – Нет, отче Авраам, но если кто из мертвых придет к ним, то покаются.» Но праотец лучше знал братьев богача, потому и ответил ему: «Пророков не слушают, так если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят».

      Дальше наступила очередь собственного слова ктитора.

      Об этом хорошо потом разсказал Василий: «Он, конечно, волновался, хотя тут почти все были его родственники. Но он чувствовал, наверно, что его могут и родители слышать, а может – и еще Кто… А у студентов есть такой прием: если коленки на экзамене дрожат – говори, все что знаешь… Помогает не всегда, но у Антоныча –получилось».

      Иван увидел полтора десятка пар глаз, устремленных на него в ожидании… И он стал излагать свои мысли о естественных основаниях Священного Писания, еще не касаясь его божественного происхождения.

      - Братья и сестры, возлюбленные чада…

      Кто-то прыснул смехом – и покатилось шиканье в сторону нарушителя: им оказался Михаил Крепилин.

      Иван выждал, пока не установилась полная тишина. Кто-то переступил с ноги на ногу – все услышали, кто-то сглотнул ком в горле… Иваном овладело удивительное спокойствие, словно первые произнесенные слова и случившаяся заминка были тем самым, что именно требовалось.

      - Чада – это старинное русское слово, так наши прадеды говорили… Оно означает: дети мои.

      Иван обвел глазами стоящих перед ним – и повторил:

      - Вот я и говорю: братья и сестры, и возлюбленные чада! Мы читали о том, как умер богач и что его ожидало на том свете. Что такое – «тот свет»? Это мир, невидимый для нас, но который существует. Откуда мы знаем, что он существует? Признаков много, по признакам-то мы и видим. Кто может, например, видеть воздух?

      - Я могу! – неожиданно сказал Антон. – Он голубой!

      - А если серый? – обернулся к нему отец. – Голубой или серый, или белоснежный – это от солнца зависит. Это признаки, но не сам воздух. Кто может увидеть ветер?

      Выскочек больше не было.

      - Но когда летят листья или мыльные пузыри, мы уверены, что видим ветер. Так и тот свет, братья и сестры. Он безплотный, он духовный. Мы живем в грубом мире, а духовные создания – живут в мире тонком, хотя на наш мир они влияют и даже его посещают. И это не только в книгах написано. Об этом даже могли бы животные разсказать, если бы мы знали их язык, а они наш. Вы разве не видели, как кошка вздыбливает шерсть и рычит в угол – а там не мышка, там что-то или кто-то невидимый.

      Адам и Ева были созданы как ангелы – не для грубой жизни. Но падший ангел соблазнил Еву отведать запретного плода – и они с Адамом погибли для Рая. Пришлось им уйти в эту грубую жизнь, а Бог облек их с потомством – значит, и нас с вами – в плоть и кожу: для защиты от непогоды, от каменьев, от тяжестей. Зато мы теперь не видим ни Бога, ни ангелов – кроме как на образах. Но силы безплотные дают нам знать о себе: через икону (глядя на образ Казанской Божией Матери, Иван перекрестился), через мироточения, через откровения тайнозрителей и другие знаки для избранных.

      Мы с вами – создания Божии. По воле Божией творится все, что происходит с нами: Он этого хочет – или этому не препятствует, потому как мы этого стóим. Но не это одно. По воле Бога мы и рождаемся. Для того, чтобы нас родили родители, Бог-Творец дает родителям наше рождение. И говорит Бог родителям, а потом и нам, что смерти не существует. «У Меня все живы!» - говорит Господь. Что значит быть живым? Это быть способным к изменению, к слýшанию, ко вниманию, к улучшению. Умирает тот, кто перестал изменяться. Богач в земной жизни ежедневно пировал – «пировал блистательно», говорит Писание. Мог ли он тогда изменяться? К лучшему? Мог ли он покаяться, чтобы обрести надежду перед Богом? Он не покаялся – и многие, многие каяться неспособны, а притча нам ясно говорит, чтó их ожидает после земной кончины. Дело в том, что кончина земная – это конец телесной жизни, но не конец души. Душа получает награду или возмездие. «Мне отмщение, Аз воздам!» – говорит Господь. Это значит: «Мне принадлежит отмщение, воздаяние. Я и воздам!» Каждому воздаст Господь: по грехам нашим и по милосердию Своему.

      Ступайте с миром!

      Сказав эти слова, Иван почувствовал внутренний жар, ноги не держали его: был вынужден опереться на подоспевшую Улиту. Сердце, ровно бившее «в одну точку», пока он говорил, теперь металось, как пойманная птица. Он дышал, будто бегом поднялся на Горку. «Ангеле мой, - прошептали губы, – к любви горней уязви душу мою – да с тобою направляем, получу у Господа Христа Бога моего велию милость!»

      - Смотри, государь мой! – сказала Улита. – Дети плачут!

      У нее самой в глазах стояли слезы.

      Иван почувствовал на себе взгляд Богородицы и окрепшим голосом запел:

      - Царице моя преблагая...

      Он уверенно вел мелодию, которую пели в далеком детстве отец Петр и кровный отец его Антон Михайлович.

      Часовня гудела, пробуя подпевать ему без слов.

      - ...Обиду мою вéси, разреши ту, яко вóлиши…

      И пока не прозвучало «Аминь», никто не двинулся с места.

      Несколько минут спустя Василий говорил Ивану:

      - Ну Иван Антоныч!.. Фурор… да ты знаешь ли это слово? Вот то, что ты сотворил, фурор и есть!

      - А хорошо ли так? – качал головой, и снова слабея, Иван. – Храм – это трезвение, а не… а не…

      - Понимаю! – помог ему Василий. – Не экстаз! Экзальтация – это, в самом деле, грех латинства, понимаешь…

      - Слов не знаю – а понимаю.

      - Все получится! – утешил его Василий. – И народ привыкнет!

      Улита молча шла рядом, не слыша мужчин.

      - Эх, не сказал я насчет эволюции, – сокрушенно выдохнул Иван. – И что-то еще очень важное забыл…

      - Вспомнишь, Ваня, вспомнишь! – встрепенулась Улита. – Вот увидишь!