Во время покрасочных саморемонтных работ – красили борт – упал с беседки, вывешенной за борт, матрос Толик, и человек спокойный и работник толковый.

Я находился на соседней – услышал шум, стук, всплеск. Я видел краем глаза, как он взмахнул руками, опрокидываясь спиной вперёд. Он не успел обвязать страховочный конец и, падая, не дотянулся до него, свисающего вдоль борта.

          Наверху, на палубе, заматерились и забегали.

          Я бросил покрасочный инструмент и быстро вскарабкался на борт.

          Иваныч, старший матрос-плотник, тащил спасательный круг с линём, я   посторонился на узком проходе, он толкнул меня, в очередной раз матюкнувшись.

          – Держись, Толик! – Крикнул он вниз, туда, где в холодной декабрьской чёрной воде барахтался Толик. И без того светлое его лицо, посветлело ещё больше и отчётливо выделялось на чёрном. Он был в чуйке – ватнике, в шапке ушанке с чёрным кожанным верхом и в тёплых  рабочих рукавках.  Всё это было похоже на чёрно-белое кино. – Толик глянул вверх, по сторонам, и поплыл вдоль  чёрного борта в сторону кормы, огибая корму.

          – Куда? – Заорали мы, а Иваныч, перевалил через фальшборт оранжевый, почти ярко-красный, спасательный круг. Толик оглянулся и поплыл назад.

          –Берегись! – Крикнул Иваныч и бросил круг, стараясь кинуть его поближе к Толику. Во взгляде у Толика было столько спокойной надежды, что, показалось, из глаз его лучился  свет.

          Линь закрепленный на круге оказался короток. Круг не долетел до воды и повис, может быть, в метре от воды.

          Мы ахнули. – Толик, держись! – Иваныч и ещё двое побежали за другими кругами. Толик попытался дотянуться рукой до висящего над водой круга, но не смог. Тогда он попробовал, выпрыгнуть из воды, но мешала и тянула вниз намокшая одежда, он был в ва

16

ленках и ватных штанах и начинал коченеть от холодной воды, уже добравшейся до его тела. Взгляд его померк. – Он рванулся вверх ещё раз, но уже без надежды во взгляде. – И ушёл вниз с головой.

          Вынырнул Толик без шапки. Вода стекала по его густым чёрным волосам тонкими холодными струйками, губы его посинели, а, еле заметные прежде, рыжие пятнышки веснушек, почернели.

          Поняв, что до круга ему не дотянутся, он повернулся и опять поплыл вдоль борта, огибая корму. Он, стало понятно, плыл к серому бетонному заводскому причалу,  у которого мы были ошвартованы.

          Там ему было не выбраться.

          – Толик! – кричали мы. – Подожди! Сейчас ещё круг принесут! – Толик оглянулся и продолжал плыть. Сзади, топоча, подбегали, таща сразу три круга, с линями подлиннее.  Толик, внизу, обогнув корму, подплыл к причалу и попытался ухватиться за выступ сваи, чтобы подтянуться, и вскарабкаться по выступам на сваях и стенке на причал. Но у него не получалось. Он сбросил рукавки, но руки застыли и не держали. Вес намокшей одежды тянул вниз, Толик, отчаянно торопясь, рванул пуговицы, скинул ватник и остался в рыжем шерстяном рыбацком свитере. Но это ему не помогло.

          – Держись! – Кричали мы ему.

          Мы кричали ему, чтобы он плыл назад.  Метрах, максимум, в восьми от него под кормой судна плавали три круга, ему нужно было только влезть в один из них, и мы бы его вытащили.

          – Толик, – кричали мы. – Назад, плыви назад!

          Он, словно только сейчас услышав нас, оглянулся и измерил взглядом расстояние до кругов, и отвернулся, снова пытаясь вскарабкаться наверх, по выступам свай и причальной стенки.

          Но силы его были на исходе, одежда сковывала движения, тело, коченеющее от холода, отказывалось подчиняться.

          Мы видели это.

          – Толик! – Орали мы. – К кругам! Плыви к кругам!

          Он послушался, повернулся и поплыл эти длинные восемь, наверное, метров.

          Он не плыл – барахтался. Каждая секунда была на счету. Толик сдавался. Он проплыл мимо ближайшего круга.

          – Круг! – Кричали мы. – Хватайся!

          Но он его не увидел и подплыл к следующему.

17

          – Ну! – Выдохнули мы. – Толик дотянулся рукой до круга, круг перевернулся и отплыл от него. Совсем недалеко. Метр… – меньше метра! Толик протянул руку, не достал до круга  – мы замерли. – Толик посмотрел вверх на нас, во взгляде его было что-то такое, о чём лучше не знать, с чем лучше не встречаться. Толик сдался окончательно и начал тонуть.

          – Хана! – Сказал Иваныч, и нутряным голосом заорал.  – Толик, …..! Держись, три креста, что ты как вошь голубая на … пододеяльнике?! Хватай круг, тюлень криволапый!

– Хватай круг, …..! – Заорали и мы.

          Толик бессмысленно повёл глазами и сделал гребок  левой рукой.

           И правой рукой ухватил круг, ладонью,  похожей на садовничьи грабельки. И ухватил круг левой рукой, круг встал торчком и накрыл Толика, голова его оказалась внутри круга.

          И – исчезла под водой! – Мы – замерли! – Но тут же внутри круга из воды поднялись руки, – пальцы, сведённые садовыми грабельками, – и следом показалась голова. Толик повис на подмышках на притопнувшем круге.

           – Тяни! – Скомандовали мы себе и друг другу почти, что разом!

          Мы подтащили Толика к леерам фальшборта и, хватая как попало, и за что придётся, перевалили его на палубу, и поволокли в надстройку. – В душ его! – В душ!

          В душе его, как он был, сунули под воду, сначала под тёплую, затем, делая её всё более горячей, и стащили с него склизкую мокрую холодную одежду. И поднесли полный стакан водки. – Пей! – Толик мычал и мотал головой, не мог разлепить синие губы. – Пей! – сунули стакан ему в губы. – Толик выпил водку, как воду. – С-с-студён-но! – Сказал он, разлепив, наконец, губы. – Студёно! – Согласился с ним старший помощник и усмехнулся, повторив. – Студёно. Ему предстояло огрести за этот случай.

          – В каюту. – Переодеть в сухое. – Аспирин: две таблетки. – Спать. – Скомандовал нам чиф, так называют на судах гражданских флотов старшего помощника – от английского chief mate (чиф мэйт) – старший помощник, аналогично французскому chef – шеф. Чиф скомандывал  и энергично ушёл. Толик уже самостоятельно шевелился, садясь. – Оживал. – Его отогрели, так что кожа покраснела, и сопроводили в каюту. Переодели в сухое, дали аспирин  и уложили, закутав одеялами. – А почему вошь голубая? – Спросил Толик, наткнувшись взглядом на Иваныча. – Какая вошь? – Недоумённо переспросил Иваныч Толика – Тюлень?

          Но Толик уже заснул.

***

18

          Тюлень показался утром в виде маленькой еле заметной тёмной чёрточки на  бесконечном ледяном поле, кое-где заторошенном подвижками.

          После выхода из ремонта,  судно отправили в непрестижный рейс с грузом порожней консервной баночки для плавбаз и плавзаводов Охотоморской Рыболовной Экспедиции. Взамен мы должны были забрать готовую рыбоконсервную продукцию и  чрезмерно пахучую рыбную муку – тук – в мешках.

          Часть груза мы передали, и часть обратного груза погрузили, а сейчас ждали подхода плавзавода для продолжения грузовых операций. Сперва мы лежали в дрейфе в открытой части, но сильно болтало,  и мы залезли в ледовое поле, которое свежим ветром с океанской стороны поджимало к ледовому припаю материкового побережья Охотского моря. Вместе с ледовым массивом дрейфовали и мы. Ледовое поле не было слишком плотным, и окраинная часть его взламывалась подлёдным волнением. Так что малые поля и обломки образовывали между собой водные участки, майны: окна, прогалины и промоины, рисунок которых постоянно менялся от медленного движения льдов внутри ледового поля.

          Тюлень полз со стороны побережья в сторону открытой воды. Видимо, наше ледовое поле вплотную прижало к  береговому припаю, и водные окна там  – закрыл уплотняющийся лёд.

          – Тюлень полз со скоростью… ползущего тюленя. – Пошутил кто-то. – А кто-то добавил. – Долгонько придётся ему телёпать.(С ударением на звук – ё)

          Ветер всё подгонял и подгонял со стороны открытого моря всё новые и новые обломки ледовых полей. И прогалин и промоин вокруг судна становилось всё меньше и меньше.

          – Выберемся. – Буркнул капитан, когда ему доложили свои опасения.

          Превыше всего – Господь, а если нет его рядом – капитан. – Философски заметил однажды Пётр Первый.

          Остались на месте.

           Время от времени грели Главный Двигатель и ворочались корпусом, для проверки свободы движения. Судно легко сдвигалось с места, ледовый плен ему пока не грозил.

Тюлень полз, перепалзывая через низкие, до метра, торосы и не менял направления.

Он не выбирал дороги и там, где мог свернуть и обползти вокруг льдин, столкнувшихся и привставших на дыбы, он не сворачивал.

          К обеду тюлень был уже на таком расстоянии, что его можно было в подробностях рассмотреть в бинокль. И мы рассматривали это красивое создание природы, символ лени

19

и неповоротливости. Тюлени, в – их, ставшей им второй родиной, водной стихии – грациозны и обворожительны.  Наш тюлень двигался по неровной поверхности ледового поля тяжело и неуклюже, так казалось сначала. Его вес, считали мы, был слишком тяжёл для его лап, которые природа превратила в неудобные ласты.

          Но глаза! – Его изумительные выразительные глаза. Только сначала казалось, что в них застыло одно и то же выражение бессмысленно-детского удивления.

          Присмотревшись, когда тюлень был уже достаточно близко, его путь проходил у нас по корме неподалёку, мы рассмотрели в них выражение спокойного упрямства, даже не упрямства, а сосредоточенности и, показалось нам, работу мысли.

          Тут мы в очередной раз запустили Двигатель, ворохнулись, и перед ползущим тюленем вдруг открылась майна  – прогалина. Тюлень остановился. Подтянулся на ластах, вытянувшись вверх, повёл головой туда-сюда, раздувая ноздри, принюхиваясь. – Вода! –      И тут он свернул в сторону и двинулся вокруг открывшейся майны. Судно шевельнулось и сдвинулось с места, толкая льды, майна схлопывалась, а обломок льдины под тюленем вдруг накренился и тюлень заскользил вниз.

          Он извивался и пытался затормозиться, цепляясь ластами за неровности льда, но у него ничего не получилось, и он ссунулся вместе с кусками и крошками льда в открывшуюся чёрную воду. Под воду! Исчез в парящей воде, – вынырнул! И тут же, оказавшись на поверхности, извернулся, волнообразно изогнулся, и мощным полупрыжком выскочил из воды, до половины тела оказавшись на крепкой ледовой закраине нечаянной полыньи. Он тревожно фыркнул, торопясь, отполз от закраины. И продолжил свой путь.

          В воде для него было всё: отдых и еда. Но если бы он остался в воде, его могло бы зажать льдами или майна могла закрыться, и он бы задохнулся подо льдом.  В призрачном сумеречном закатном свете мы смотрели вслед тюленю – настойчиво, безостановочно и, казалось, неустанно двигающемуся вперёд к своей, понятной нам, цели. И поражались его выдержке, терпению и целеустремлённости, поистине нечеловеческим!

          На другой день к вечеру, мы трудно шли, продираясь в плотно-сбитом уже ледовом поле, к назначенным плавбазой координатам, и догнали-таки нашего странника. Он всё так же неуклюже двигался к открытой воде, время от времени вздымая на короткой шее голову, раздувал ноздри, нюхал, поводя головой влево-вправо и, наверняка, чуял, что свободная вода уже близка.

          – Н-да, – это тебе не вошь голубая! – Сказал Толик, задумчиво глядя на движущегося тюленя. – Он передёрнулся всем телом и ушёл с мостика.

         – Далась ему эта вошь!.. – Досадливо пробормотал  Иваныч и тоже ушёл.

20