Погода свежела, и волны упорядочивались. На гребнях волн курчавились белые барашки, которые были похожи издали на белые же кружевные платочки. Ими то там, то сям взмахивали вдруг невидимые подводные сущности, то ли приветствуя, то ли прощаясь.

          На телах больших упорядоченных волн группами возникали в бестолковом беспорядке невысокие ветровые волны и – хрустальный их шелест и свист ветра путающегося в судовой оснастке, слагались в длинную звуковую гармонию, которую можно было слушать как угодно долго, и она не прискучивала.

          Изредка, спасаясь, из-под корпуса судна испуганно  вырывалась, стремительно бья хвостами, стайка летучих рыб. Рыбы, расправив длинные передние плавники, планировали вдоль склона волны, подальше, – подальше от испугавшего их судна.

Небо было сокрыто сплошной облачностью, и вода, хамелеоном приспосабливаясь к освещённости, тоже была серо-стального цвета, мелкие волны были прозрачны и бесцветны, а глубина таила в себе ультрамариновую густоту.

          И тут я увидел черепаху. Это была большая черепаха. Это была очень большая черепаха, – я такой сроду не видел, и, признаться, даже не подозревал, что такие большие черепахи существуют на самом деле.

          Когда первый восторг от вида очень большой черепахи, парящей в стеклянной прозрачной воде над сгущающимся ультрамарином глубины, рядом с судном, прошёл, я вспомнил, что где-то слышал об этих одиноких океанских странниках. Что-то связанное с Галапагоссами, Дарвином, Сенкевичем… Что-то о кладке черепашьих яиц… Что-то из той жизни, которая текла, если текла, где-то – так далеко от меня, что казалась придуманной специально для клуба кинопутешествий.

44

        Эта черепаха, легко летящая по склону волны, преодолевающая силу ветра и воды была – вот она! – рядом. Я мог рассмотреть её передние конечности, превращённые долгой эволюцией в ласты, похожие на тюленьи. На окончании каждой из них по одному когтю.  Я мог рассмотреть фантастический узор её панциря, даже с виду тяжёлого. Мне были ясно видны почти человеческий разрез её больших удивительно прекрасных  глаз и животная простота её взгляда. Эта простота, казалось мне, присуща всем животным, и только некоторым людям. – Нет, – вру! – И всем людям тоже, только  в моменты концентрации их духовных и физических сил для исполнения желаний. Просто часть людей всегда сконцентрированы на исполнении своих желаний, и это роднит их с животными.

          Черепаха плыла на восток. Позади, на западе,  до побережья простирался почти на пять тысяч миль Тихий Океан. Впереди до побережья на востоке почти на пять тысяч миль простирался Тихий Океан. Нами, людьми на судне, двигали меркантильные интересы, мы перевозили через океан грузы с одного побережья океана на другое побережье за оплату. А что двигало черепахой?

          – Черепаха жила здесь! – Понял я. – Она была жилицей пространства двух стихий, – воды и воздуха – оно было её родным домом. Расстояния её не пугали.

          Ветер крепчал. Волны становились всё длиннее и громаднее, на мостик поднялся капитан, мы поменяли курс, так, чтобы судно принимало удары встречных волн на скулу  и постепенно черепаха, панцирь которой время от времени небольшим горбиком ещё открывался среди ветровых волн, удалилась от судна и пропала из виду.

          Мы разговаривали о странной жизни странных существ, обитающих рядом с нами на одной земле, и не было у нас оправдания для их существования. Одинокое странствие – это цель жизни? Может быть, правы те, кто утверждает, что животные лишены души, тем обессмысливая существование всего живого на земле! – Вот до чего договорились мы. – А суп? – Вспомнил второй радист. – Суп черепаший, чем не смысл существования? Да моряки и пираты карибского бассейна, может быть, и выживали благодаря мясу черепах?

Кто-то вспомнил, что Христофор Колумб в шестнадцатом веке упоминал о таких многочисленных стадах черепах, что панцирями своими они затрудняли движение судов.

– То-то мяса! – Ешь – не хочу. – Посмеялись мы, не поверив рассказчику.

***

          Гораздо позже, уже в Средиземном море, в Тунисском проливе, мы поймали встреченную черепаху, намного меньших размеров, чем та, которую я видел в молодости. Её с трудом вывернули на палубу. Перекатывая, рассмотрели, она была мокрая, склизкая и от

45

неё шёл влажный дух моря, водорослей и ещё чего-то такого, что напрочь отбивало мысли об употреблении её в пищу. Но поймали её именно для этого. – Ну, мы, моряки, а никто не едал черепашьего супа! Неужто не попробуем?

          Черепаху определили в самодельный разборной бассейн, устроенный на грузовой палубе между комингсами трюмов. Черепаха плавала там, не особенно обращая внимания на нас, стоящих на крышках трюмов и решающих её судьбу. Главное было понять, как её выковырнуть из панциря?  Как-то там, эти туземцы добывают же её оттуда! Предлагались методы – совершенно кровожадные. Распилить её с помощью электроинструмента кругом для разделки камня, или металла, а затем убить. Но получалось, что пилить её придётся – живую! – На такое  никто не решался. 

          Прежде следовало её убить.

          Три дня, ничего не подозревающая черепаха, провела у нас в бассейне.

          Три дня решалась её судьба!

          И, в конце концов, никого не нашлось среди нас, кто бы взял на себя смелость, пилить её электроинструментом, бить её кувалдой по панцирю, там, где она прятала голову, пронзать её насквозь, острозаточенным стальным прутом, а потом уже разделывать неживую.

          Черепаху, чертыхаясь, вытащили из бассейна, подтащили к борту и с сожалением спихнули в воду.

          Наша несостоявшаяся еда, черепаха, сразу нырнула в глубину и пропала в фиолетовом свечении, как будто её и не было.

          – Наелись черепахового супа.  – Прокомментировал мой вахтенный матрос Серёжка, человек хитрый и изворотливый.– Аж затошнило! – Все захохотали. – Хорош был черепаховый супчик! – Три дня хлебали!

***

          Впоследствии я ещё раз встретил в Средиземке черепаху. День был ясный и солнечный. Средиземное море было глубокого синего  цвета, а в толще воды даже почти фиолетового. Прозрачная вода была пронизана солнечными лучами, которые преломлялись незаметным дыханием моря и создавали невиданную игру света и цвета.

          Можно было бесконечно долго смотреть в море, до лёгкого головокружения, до возникновения ощущения, что ты паришь в этом мягком светящемся пространстве, как в небытии, и нужно было встряхнуть головой, чтобы избавиться от этого ощущения, но не хотелось.

46

         Вспорхнула из-под корпуса стайка летучих рыб, и, расправив плавники, долго планировала над тихим морем, иногда только стремительно бья хвостами, создавая кратковременные белые бурунчики на гладкой поверхности, чтобы лететь дальше.

          Я оглянулся и увидел её неподалёку. Всё было, почти, как тогда, в молодости. Разве что Средиземное море – это всё-таки не Тихий Океан. Да и черепаха была помельче.

          – Прощай, подружка! – Попрощался я и был прав, так как скоро после этой встречи  ушёл на берег. Бросил якорь, навсегда распрощавшись с надеждой парить в пространстве двух стихий – воды и воздуха, иногда встречая попутчиков, таких же, как я одиноких странников.