Походит битва на рассветный час,
Где слабый мрак с растущим светом спорит,
Когда пастух, себе на пальцы дуя,
Не скажет, день ли это или ночь.
То бой уносится вперед, как море,
Гонимое приливом против ветра;
То вспять несется он, как то же море,
Когда его отбросит ярость ветра.
То пересилит натиск волн, то ветер;
Здесь верх берет один, а там - другой;
Ведут, грудь с грудью, за победу бой.
Но ни один не победил; не сломлен, -
Так равны силы в этой злой войне.

Шекспир, «Генрих VI»

То, что предстало перед ним, даже брат Лукас, человек весьма бывалый и опытный, созерцал с чувством липкой оторопи. К тому моменту, когда пришло ему время вмешаться в побоище, эта гигантская макабрическая пляска приближалась к своей кульминации. Атакующие под бой барабанов и рев труб главные силы российского войска ландмейстер Плеттенберг встретил сосредоточенными залпами из пушек и аркебуз. Их огонь производил ужасные опустошения среди наступающих, в лица которым словно бы разверзнулся могучий вулкан - жаром и духом горячей крови. Случалось, что ядро, ворвавшись в сонмище атакующих, калечило или отправляло на тот свет свыше десятка воинов. От летящих стрел рябило в глазах. Однако, атака москвичей и новгородцев оказалась настолько свирепой, что они достигли орденской фаланги и со всей силы врубились в нее, подбадривая себя дикими криками. Тут закипела беспощадная рукопашная резня. Сколько ни отбивали тевтонцы наскоки вражеских воинов, те, смыкаясь, все валили и валили вперед. Брат Вольтер оказался вынужден направить на подмогу пехоте рыцарскую конницу, не успевшую толком вкусить передышки после первого этапа битвы при Смолино. Живые стены сшибались и расшибались, свежие толпы россиян вставали на место павших - и с новой яростью лезли умирать и убивать. Железо скрежетало о железо, иззубренные клинки с хрустом ломались на куски, тела сотен убитых, раненых и в судорожных страданиях умиравших валились на смертное поле. Латы, сплошь и рядом, оказывались чересчур слабой защитой. Копьями, мечами, секирами, ножами и огневым снарядом тысячи людей уродовали, били, истребляли друг друга, вспарывали животы скакунам. Осатанелая людская масса клубилась и бурлила, стонала и рычала во все глотки. Лишившиеся наездников лошади с пронзительным ржанием носились среди живых и мертвых, дробя копытами черепа и кости, увеличивая всеобщую неразбериху. Пощады не просили и не давали. Не было ни страха, ни, тем более, показной храбрости. Грохот, звон, скрежет, рев, крики, стоны, брань, тяжелое дыхание, раззявленные рты в пене, вытаращенные глаза… Глухо сотрясалась многострадальная кормилица-земля, не в силах снести столь чудовищного насилия над собою…

На некоторых участках превосходство солдат Ордена оказывалось настолько значительным, что они контратаковали и даже окружали редевшие группы русских. В других местах перевес и удача, напротив, оказывались за бойцами великого князя. Брату Лукасу, торопившемуся в схватку, сначала трудно было различить врагов и своих. В пекле побоища все они – конные, пешие – совершенно перемешались. Бились холодным оружием, истекая кровью, хватали друг друга за горло, едва не грызли зубами; попирая сапогами павших, громоздили все новые трупы, а затем и сами пополняли их кучи. Многие, будучи иссечены ударами, пронзены насквозь, не переставали драться - до тех пор, пока их держали ноги. Особенно трудно приходилось обладателям тяжелых доспехов, которых спешили и повергли на землю. Там они оказывались чересчур громоздки и неуклюжи – и вражеские топоры или рогатины быстро обрывали нити их жизней. Некоторые, впрочем, медленно умирали от тесноты и давки под сапогами и копытами, теряя разум от боли. Их топтали равнодушно, словно бревна. Рыцарям, вообще, приходилось хуже всего – и виною тому оказывались их глухие шлемы, оставлявшие крохотное поле обзора. Сквозь щели в металле орденские братья видели лишь то, что находилось у них перед глазами, но уже почти не замечали творящегося прямо под рукою. Нельзя было завидовать тем из них, кто далеко отрывался от своих!

Брат Лукас приостановился в нерешительности – куда мчаться, кому помогать в первую очередь? Тут же вспомнилось, что тело его защищено лишь кожаным кафтаном. Выходило, что полагаться приходится только на свою ловкость и увертливость. Рыцарь ощутил холодную струйку на хребте. «Я пропал, - подумалось ему. – Где уж тут уцелеть без доспехов в подобном месиве? Минут пятнадцать-двадцать – и меня точно зарубят. Если не раньше… Но надобно идти!» В эту секунду он вполне мог сказать бы то же, что и Тюренн полутора веками позже: «Дрожишь, скелет? Ты бы еще больше дрожал, если б знал, куда я тебя поведу!»

Но мгновение проходило за мгновением, а брат Лукас никак не мог решиться окончательно. Вдруг подумалось, что, вообще-то, никто его сейчас здесь не держит и перед ним открыты все возможные направления. Стоит ли класть голову ради неблагодарных людей, которые, в любом случае, не пожелают оценить его старания, его жертву? Ускакать еще можно... Направить бы коня, например, в сторону того вон леска… Далее, при известной доле удачи – должна же она, наконец, когда-то над ним смилостивиться?! – он в течение пары дней доберется до литовских владений. Литва – союзник Ордена в нынешней войне. С его-то изворотливым умом Лукас сумеет придумать и скормить тамошним жителям какую-нибудь удобную сказку. А потом можно будет отправиться прямиком на запад. Европа большая и где-нибудь в ее пределах обязательно воюют. Человеку его профессии и опыта всегда найдется дело и возможность заработать на кусок хлеба – а, может, и на что-нибудь большее. И кто знает… Его глаза затуманились. Быть может, он сумеет вернуться домой… Ведь прошло уже много лет и та история, наверное, забылась, заслонилась более животрепещущими событиями. Престарелые родители брата Лукаса еще живы. Во всяком случае, рыцарь, находивший способы обмениваться с ними – увы, слишком редко! – весточками, крепко на это надеялся. Наверное, жива и Она – хотя именно о Ней фон Хаммерштедт ничего разузнать и не пытался. Возможно, им даже удастся свидеться… Образы давно канувшего прошлого вихрем пронеслись в сознании рыцаря.

Судьба отпустила ему на решение всего минуту. Но, поскольку сам он ничего придумать не успел, это сделало за него провидение. Из того самого леска, который столь заманчиво искушал фон Хаммерштедта к бегству, вылетел отряд всадников на низеньких косматых лошадках – и стремглав устремился в тыл орденского войска, натягивая на скаку луки. Пятки брата Лукаса дали шпоры лошади, прежде чем мозг сообразил, что это татары. Татарские отряды часто использовались московским великим князем в качестве легких вспомогательных войск. Представители этого народа оказывались незаменимы в деле преследования разгромленного и деморализованного неприятеля, а также для неожиданных обманных ударов – вот как сейчас. Наездники в высоких войлочных колпаках быстро развернулись таким образом, что бежать фон Хаммерштедту оказалось некуда – только лишь в сторону армии Ордена. Что он с величайшей сноровкой и проделал. К счастью, несколько пущенных стрел пролетели хотя и в опасной близости, но безвредно.                                                                                                                            

Тем временем, находившиеся в арьергарде наемники оборачивались, чтобы встретить новых неприятелей. И на сей раз нашему рыцарю действительно повезло, ибо в момент его приближения никто из своих стрелять по нему не стал. Впрочем, сам брат Лукас очень на этот счет расстарался, вопя во всю мощь дарованных ему небом легких:

-Я свой! Я свой!

Таким образом, все стрелы и свинцовые пули достались преследователям. Татары, видя, что с этой стороны не подступиться, помчались вокруг, стараясь укрываться кустами и взгорками. Фон Хаммерштедт влетел в расступившиеся ряды, и тут крепкая рука ухватила Эльзу за уздцы.

-Какого черта ты тут разъезжаешь в одиночку? – прорычал обладатель руки. Их глаза встретились, и брат Лукас моментально узнал капитана Максимилиана Пфайфера.                                        

–Вы, начальник? – фамильярно осведомился ланскнехт. – Откуда? Почему в таком виде? Так выглядите, словно подрались с собутыльником. А мы, вообще-то тут – сражаемся… Здесь, заметьте, поцарапать могут и еще более нешуточно…

-Уймитесь, Пфайфер! – вспыхнул рыцарь. – Долго объяснять, да уже и неважно сейчас. Не вашего ума дело, одним словом… Теперь я здесь и желаю биться с московитами. Вот и все, что следует вам знать.

Пфайфер покачал головой.

-Ладно, как вам будет угодно. Правда, сейчас у нас затишье. Герр Лютенберг пока отодвинул нас в арьергард. Но, печенкой чую, скоро это изменится. Слезайте – сейчас мы вам какой-нибудь доспех подыщем…

Фон Хаммерштедт повиновался. Ему принесли заляпанную кровью кирасу и ландскнехтский шлем, покрытый изрядными вмятинами. Что сталось с предыдущим хозяином доспехов, брат Лукас спрашивать не стал.

-Да, а на лошадь вам, не обессудьте, сейчас лучше не садиться, - сказал капитан. – Оставайтесь с нами. Драка скоро будет.

Лукас не стал спорить и передал поводья одному из наемников. Присоединиться к отряду Пфайфера в сложившихся условиях, действительно, было самым лучшим вариантом.

-Насколько я видел, русские сегодня дерутся, как дьяволы? – риторически спросил Лукас у капитана.

-Да, недавно некоторым моим парням пришлось туговато, - признал Пфайфер. – Два десятка не убереглись от тяжелых ран, а дюжине вообще уже не придется никогда ни на кого поднимать меч. Впрочем, тут против нас далеко не только русские. Похоже, великий князь московитов не натравил на нас разве что гогов и магогов – хотя, может, и они тоже есть. Вообще, азиатов тут много… Дикие, косоглазые – ты его уже нанизал на железку, словно кабана, а он все визжит и пытается дотянуться до тебя своей кривой саблей. Как мне рассказывали, татары на службе у русских – привычное дело… Но, поверите ли, только что пришлось и с соплеменниками клинки скрестить!

-Как такое может быть? – поразился фон Хаммерштедт.

-Оказывается, московиты навербовали целую роту, укомплектованную нашим братом, ландскнехтом. Мы на них наваливаемся – а тут, гляжу, доспехи у наших противников уж больно знакомые, да и чертыхаются по-нашему. Крепко они бились – но мы все равно их отбросили! Наверняка, среди них было немало знакомых. А, возможно даже, и кто-то из старых приятелей…

-И вы так спокойно говорите о том, что, быть может, прикончили кого-то из друзей! – невзирая ни на что, Лукас так и не смог полностью приноровиться к наемничьему цинизму.

-А что ж тут такого? – философски переспросил Пфайфер. – Мы ведь ремесленники войны… Такова уж судьба нашего брата, зарабатывать на жизнь, сражаясь по найму. Не можем же мы все наниматься постоянно лишь на одну сторону? В нашем деле это сплошь и рядом происходит: вчера пьешь с приятелем пиво в какой-нибудь таверне, играешь с ним в кости – а сегодня вы с ним друг друга железками пыряете. Повернись случай иначе, так, может, это мы сегодня за московитов бы дрались, а они за Орден…

Возмущенному бесчувственностью ландскнехта, брату Лукасу, тем не менее, хватило ума на то, чтобы воздержаться от споров. Впрочем, на это у него и не хватило бы времени. Слова капитана о неотвратимости подступающей драки сбылись почти сразу. В какой-то момент русские ратники вновь врубились в орденские построения – настолько глубоко, что в бой вступили и те части, которые только что наслаждались передышкой.                                  

-Валите их всех, парни! – взревел Пфайфер. – Давите, убивайте варваров! Пусть никто не уйдет!

Из людей капитана брат Лукас вступил в бой одним из самых первых. Выхватил фламберг, и искривленное лезвие засвистело, рассекая воздух. Наш рыцарь держался рядом с Максимилианом и успел запечатлеть краем зрения, как тот врезал мечом по горлу вражеского воина, вывернувшегося ему навстречь. Короткий всхрип, сопровождающийся выплеском крови, и враг мешком оседает под ноги. Над самым ухом рыцаря свистнул арбалетный болт и свалил кого-то из стоявших у него за спиною. Яростный рев десяток глоток сменился мерным, деловитым звоном мечей, стучавших друг по другу, по шлемам, наплечникам, кирасам. Фон Хаммерштедт тоже ловко рубанул по плечу оказавшегося перед ним русского – не убил, но тяжело ранил. Тот, схватившись за кровящий бок, подался назад - а рыцарь уже обернулся к новым противникам. На него с гортанными криками набросились двое: ловкий низкорослый коротышка с азиатскими чертами лица и настоящий великан, почти на голову выше любого солдата Ордена, мастерски орудовавший тяжеленным шестопером. Наверное, брату Лукасу пришлось бы плохо. Но, к счастью для него, великан отвлекся на вынырнувшего справа ландскнехта, оставив рыцаря один на один с коротышкой. Азиат тонко завизжал и очертя голову ринулся вперед, норовя поднырнуть под мечом брата Лукаса.

-Ты куда лезешь, недоросток? – ухмыльнулся рыцарь, привычный к подобным штукам. Он встретил малыша молниеносным порханием своего клинка, выписывавшего в воздухе стальные кружева. Тот отпрянул назад, вынужденный вступить в фехтовальный поединок. Азиат оказался не прост: он так ловко танцевал со своей саблей, что задеть его не представлялось никакой возможности. Когда фон Хаммерштедт на долю секунды допустил неловкость, открывшись перед противником, тот сразу этим воспользовался, нанеся удар. Рыцаря спасла только кираса – хоть и она вогнулась от удара. Лукас зашипел от боли, отступив на полшага.

-Что, не любо, немчин? – дробно рассмеялся коротышка. – Погоди, то лишь задаток – а скоро выйдет тебе и полная расплата…

 Однако, закончился поединок вовсе не так, как мог ожидать недомерок. После того, как они позвенели мечами еще минуты три, в какой-то момент брат Лукас просто от души пнул врага ногою чуть ниже живота. Соображения чести его не волновали – в подобных побоищах они отступают на второй план. Коротышка истошно взвыл и попятился. Фон Хаммерштедт едва не снес ему голову, но тот, превозмогая боль, сумел отпрыгнуть. В полную силу карлик пока драться не мог и предпочел затеряться в толпе.

Ему на смену тут же встал другой воин, высокий и коренастый. Он умело бился, выставив вперед бороду-колтун, и вскоре чуть не подловил Лукаса, вытянувшись в долгом выпаде. Но тот был опытным бойцом: его навыки были заработаны не только сотнями часов на фехтовальном поле, но и десятками боев. Удерживаемый обеими руками фламберг запел свою смертельную песнь и, словно по маслу, прошелся меж шлемом и плечами московита. Обезглавленный пешец в течение нескольких очень долгих, застывших словно муха в янтаре, мгновений, стоял, фонтанируя кровью из перерубленной шеи, а затем повалился на спину, выронив саблю. Фон Хаммерштедту было некогда созерцать последние судороги убитого им тела – он, стерев с лица кровавые брызги, уже рубился с новыми противниками.

Боевая ярость, затопившая было его душу, вдруг отхлынула – как обычно и бывало с ним в гуще самых жестоких схваток. Теперь рыцарь сражался холодно и расчетливо, стараясь, насколько возможно, поточнее выверять каждый взмах клинком. Душа пела отстраненную созерцательную песнь, в то время как тело исполняло смертоносный танец разрушения. Вокруг него бурлил водоворот схватки, трава покрылась кровью, а крики и звон оружия перемежались сдавленными предсмертными хрипами. Люди вокруг брата Лукаса то и дело оседали снопами – как свои, так и чужие. Рыцарь умело ткнул одного врага фламбергом под ребра, второго сшиб с ног и каблуком раздавил горло, а третьему точно ударил в налившийся кровью и яростью глаз в прорези шлема. Но почти одновременно были убиты и два наемника, бившиеся с ним плечом к плечу: одного с нечеловеческой силой разрубили почти напополом, другому вогнали нож в раззявленный криком рот. А чуть позже еще один ландскнехт птицею взлетел над бушующим морем шлемов, распятый на коротких московитских копьях. Взаимные удары сыпались градом и, зачастую, от них не спасали даже хорошие доспехи. Но на место поверженных бойцов моментально вставали новые.

Вдруг где-то в стороне раздались протяжные вопли, становившиеся все ближе и ближе – в них звучали ужас и отчаяние. Когда они волною дошли до того участка, на котором сражался брат Лукас, рыцарь разобрал:

-Брата Матиаса Пернауэра уби-и-или!

-Камраден, поквитаемся! – отозвался капитан Пфайфер.

-Отомстим, поквитаемся! – вразнобой ответило множество глоток. Покойный начальник пехоты пользовался в войске популярностью.

И сеча закипела с новой энергией. В некую минуту фон Хаммерштедт, оторвавшись от своих, оказался, вместе еще с одним наемником, в окружении московитов. Они встали почти вплотную спиною к спине и, что было силы, отбивались от вражеских ратников. Так продолжалось до тех пор, пока кто-то из неприятелей не метнул копье с короткого расстояния – и его острие, пробив негодную кирасу, выставилось на добрых несколько дюймов между лопаток кратковременного Лукасова напарника.

Жизнь Хаммерштедта повисла на тонкой бечеве. Брату Лукасу показалось, что вся пульсировавшая в нем внутренняя энергия, вся кровь устремилась в руки и ноги. Он бешено танцевал и вертелся, нырял то вправо, то влево, парировал направленные на него удары и наносил собственные. Тело жило своей собственной жизнью, не ощущая ни тяжести оружия, ни малейшей усталости, щедро расходуя сокровенные внутренние резервы. Вдруг на его пути оказался давешний великан – и остальные расступились вокруг него, словно в почтении. Фон Хаммерштедт, не задумываясь, прыгнул на гиганта, фламберг в его руке хищно зашипел. Атака была столь молниеносной, что враг не успел отмахнуться своим шестопером. Прозвучал хряск, будто бы мясник вогнал топор в говяжью тушу: лезвие рассекло облачающий тело тегиляй и поразило плоть. Великан заревел и отшатнулся – он оказался поражен не смертельно, но чувствительно. Брат Лукас с торжествующим клекотом налетел на него. Меч ударился о шестопер и тут противник неожиданно врезал правой ногой, попав рыцарю по не защищенному броней колену. Проклятье! Хаммерштедт пошатнулся и, наверное, тут бы ему и пришел конец. Но Великий Жнец снова счел нужным не срезать покуда колос жизни Лукаса – на помощь к нему прорубились сначала трое наемников, а потом и все остальные товарищи. Давление московитов на этом участке стало ослабевать, и они начали подаваться назад. Бившийся с Лукасом исполин отходил наравне со всеми. Однако, подраненный медведь оставался все еще очень опасен - и в любой момент мог доказать это чересчур обнаглевшим волкам, возомнившим его легкой добычей. Когда двое ландскнехтов, не обладавшие столь же высоким бойцовским искусством, как фон Хаммерштедт, сунулись было к гиганту, тот с улыбкою на лице разбил им головы. Кинулся третий – и ужасный титан одним ударом проломил ему нагрудник и сокрушил кости. Затем, к этому необоримому Голиафу вновь присоединился коротышка, оправившийся от встречи с нашим рыцарем. Судя по всему, вместе они составляли очень опасную пару, успешно сочетая силу и ловкость. Волны атакующих разбивались о них, словно о береговой утес.