ФИГНЯ-БОНИТА

Я выползла из автобуса, в котором девять часов ехала из Каракаса в это Богом забытое местечко под названием Пунто-Фихо, и в полуобморочном состоянии свалилась в объятия старичков эмигрантов.

Боже мой! Девять часов! В такой адской жаре! В автобусе без кондиционеров, набитом доверху веселыми аборигенами, которые все норовят закрыть окна, чтобы их - не дай Бог! - не продуло. В тропиках все страшно боятся простуды. Но как только окна закрыты,  дышать становится невозможно, в глазах взрываются оранжевые шары, и, цепляясь ногтями за стекло, ты наконец-то отвоевываешь спасительную брешь, через которую прямо в лицо бьет поток горячего, насыщенного тропическими запахами воздуха.

На каждой остановке народ все прибывает и прибывает, пассажиры лезут уже не то что из окон, а из ушей друг друга, но автобус продолжает кланяться каждой пальме, останавливаясь поминутно. Страстная иноплеменная речь, еще более знойная, чем тропическое солнце, припекает в затылок, так что каждую секунду опасаешься драки и ножей за спиной, а на самом деле это просто мирная дружеская беседа. Экзотические угощения на остановках - засахаренные кусочки папайи, здесь ее называют лечосой, ананаса и еще каких-то совершенно немыслимых корней, облепленные мухами и осами. Все это назойливые продавцы суют прямо в рот, жужжащее и роящееся, невзирая на яростное сопротивление избранной жертвы, которой всегда оказываюсь я. Спастись можно только откупившись несколькими боливарами, местной денежной единицей. Потом, не удержавшись таки, жуешь засахаренные снадобья, повергая в ужас своего спутника, старого эмигранта Алешу, сопровождающего легкомысленную поэтессу из Каракаса в Пунто-Фихо, и взирающего на ее кулинарные эксперименты с такой нарастающей тревогой, как будто она на его глазах должна с минуты на минуту превратиться в игуану.

- Обратите внимание. Игуана. - Время от времени назидательно говорит он мне, показывая на нечто, быстро пробегающее вдали и отдаленно напоминающее маленького дракончика без крыльев.

Я осторожно скашиваю взгляд вслед игуане, голову повернуть мне сложно, ибо я только что купила у местных мальчишек, которые плетут из пальмовых листьев все на свете, совершенно потрясающую вещь на свою голову. На этот раз маленькие умельцы сплели из тех же пальмовых листьев шляпу в виде брачного танца гигантских богомолов, который красуется теперь на моей голове, словно корона сумасшедшей королевы. Корона эта значительно усложнила мою жизнь в автобусе. Впрочем, корона всегда усложняет жизнь. Но как же трудно удержаться от того, чтобы не водрузить ее себе на голову, особенно такую - огромные ярко-зеленые богомолы с усиками-антенами, исполняющие свой ритуально-сексуальный балет, громоздясь друг на друге и на моей голове. Как можно было это не купить, скажите пожалуйста?!

Я водрузила сие насекомо-вавилонское столпотворение на макушку и тут же оказалась в центре внимания местного населения, дружно исполнившего по поводу моей покупки свой собственный ритуальный балет в виде покачивания голов и прикладывания указательного пальца к виску. Причем в центре внимания оказалась не уникальная шляпа, а именно я - дура! - потратившая драгоценные боливары на такую фигню!

Семидесятилетний эмигрант Алеша, осуждающим взглядом окинувший богомолью любовь на моей шляпе, так и сказал:

- Фигня!

Но когда я в этой "фигне", возвышающейся над автобусом, легкомысленно попыталась проникнуть в открытую дверь, меня подхватили на руки и практически горизонтально внесли в салон, укоряя, что вот, мол, сама не догадалась снять шляпу. А когда я ее все-таки сняла и замахнулась закинуть на верхнюю полку, раздраженная столь назойливым вниманием, то весь - весь! - автобус, вся эта толпа почтенных шоколадных венесуэльцев, из которых бы никто ни за что в жизни не потратил ни единого гроша на такую "фигню", все они, крича и стеная, бросились спасать произведение искусства, тыча в меня пальцами и выкрикивая:

- Бонита! Бонита!

- Что они кричат? - Шепотом спросила я у своего спутника, начиная уже опасаться чего-то.

- Красота! Они кричат: "Красота!" - Перевел мне Алеша, тут же переметнувшийся на сторону большинства и решительно взявший на себя опеку над моей шляпой.

В общем в течении девяти часов тряски через горы, пустыни, и джунгли я не раз пожалела о том, что купила эту шляпу. А сколько раз я пожалела об этом потом! Но не стоит забегать вперед, тем более, что и в автобусе мне пришлось несладко - сидеть неподвижно под неусыпным наблюдением аборигенов, пока наконец-то на очередной остановке, исхитрившись, я таки не выползла из-под богомолов, сбросив злополучную шляпу на колени эмигранту Алеше.

Я уже почти погрузилась в обморочный сон, когда автобус въехал в Пунто-Фихо. Во сне моем кто-то сказал:

- Остановись мгновенье! Ты прекрасно!

Мгновенье, визжащее и сопротивляющееся, тут же распяли на лабораторном стекле и приблизили микроскоп - оно оказалось гигантским пляшущим богомолом. Ничего более омерзительного и устрашающего я не видела в своей жизни. Даже самые непристойные маски и бесстыдные интермедии на карнавале в Каракасе, куда я умудрилась попасть перед самым выездом в Пунто-Фихо, меркли рядом с этим мгновением и точкой фиксации его под микроскопом.

Автобус встряхнуло, и на последнем развороте у гостиницы меня вместе с богомолами на голове и засахаренными корнями в желудке подкинуло к закрытым люкам.

Водитель объявил:

- Пунто-Фихо!

"Господи!- Подумала я. - Зачем я купила эту фигню-бониту, зачем ела всякую засахаренную дрянь на остановках, а потом тряслась девять часов в автобусе вместо того, чтобы лететь на самолете. Сейчас меня будет встречать самый цвет русской эмиграции первой волны, а тут, понимаешь ли, богомолы в глазах и революция в желудке. И вообще, каково это скромному литературному бомжу с подорванным здоровьем прямо из московской богемной сыворотки окунуться в сливки высшего общества еще той, мифической российской империи!

С такой несколько кулинарной мыслью выплывала я из полуобморока, пока меня расцеловывали трижды по-русски.

- Как я вам завидую! У вас была такая увлекательная поездка! - Восторгалась моложавая высокая дама, лет семидесяти, принимая меня в объятия для дальнейшего целования. - Вы девять часов ехали вдоль побережья Карибского моря! Вы видели пальмовые рощи? А эти огромные кактусы! Целые кактусовые леса! А дюны! Белые дюны! И соляные озера, они такие зеленые, совсем как море - зеленоватые сверкающие кристаллы соли, среди которых расхаживают эти красавцы фламинго! Вы видели какие они розовые?! Розовые на зеленом!

- В автобусе тонированные стекла. Все было одного цвета. - Отвечала я куда-то в старческое припудренное ухо между вторым и третьим поцелуем.

- Бедняжка! А горы! Горы, поросшие джунглями! Дорога вьется серпантином, а потом опять спускается к морю, и опять пальмовые рощи, кактусовые леса. Нет-нет! Трижды! Трижды! По-русски! У нас так принято! Я надеюсь вы ничего не ели на остановках. Тут везде такая зараза!

- Все ела.

- Ну, ничего, ничего... У меня есть замечательные таблетки. Если что... Но как я вам завидую! Как я вам завидую! Увидеть это все в первый раз! Я в прошлом году тоже ехала в Каракас на автобусе. Обычно я летаю самолетом, но тут вдруг цены на билеты подскочили, пришлось отказать от комфорта и поехать автобусом. Но я ничуть не пожалела! Ничуть!

О, сколько раз в течении девяти часов своей автобусной эпопеи помянула я "незлым тихим словом" сеньора, пожалевшего для меня несколько тысяч боливар на самолет.

- Кстати, Дмитрий Афанасьевич специально попросил отправить вас из Каракаса автобусом, чтобы вы сразу, так сказать, окунулись в атмосферу. - Словно читая мои мысли, продолжала словоохотливая дама.- А не было ли в вашем путешествии каких-нибудь происшествий или, скажем, хотя бы аварии?

- Нет! Что вы! Все обошлось!

- Как жаль! Вы знаете, однажды автобус, на котором я ехала, сломался в пустыне, и несколько часов мы стояли под палящим солнцем как раз среди этих соляных озер и фламинго. Ах, там было так красиво! Так красиво! Мне просто повезло. Но увидеть это в первый раз! Девять часов на автобусе! Через всю страну! Я надеюсь у вас не было кондиционера в салоне.

- Увы!

- Слава Богу! Здесь простудиться - раз плюнуть, с этими кондиционерами. А почему вы такая зеленая?!

- Я же вам говорю - в автобусе были стекла тонированные. Знаете, зеленоватого такого оттенка.

- Ах, вы шутите! Вы, наверное, устали. Я все понимаю. Все понимаю. Дмитрий Афанасьевич, его здесь зовут сеньор Деметрио, ждет вас в отеле. Он вам покажет ваш номер. А потом ужинать. Праздничный ужин в честь вашего приезда!

"Боже мой! - с ужасом подумала я. - Только не это! Душ и постель, и никакого ужина! В такую жару после всего - еще есть! Хватит с меня и этих засахаренных корней!"

- Арочка! Да отпусти ты ее наконец-то! Посмотри, она еле на ногах держится! - раздался за моей спиной спасительный голос.

- Ах да! Мы же еще не познакомились. Разрешите представиться. Ариадна Петровна Фон дер Нон.

- Баронесса?

- Увы! - она изобразила милую гримаску на сморщенном лице и неудержимо по-гимназистски расхохоталась. - Ну, отдыхайте. Отдыхайте. За ужином со всеми познакомитесь. И все про себя расскажите. Хотя кое-что я о вас уже знаю, Иванна.

Она хитро подмигнула мне, чем окончательно обескуражила.

"Откуда она знает мое детское имя?" - промелькнуло у меня в голове. Так в детстве меня называл младший брат. Вернее, он говорил: Ива...

- Арочка! Ну, право же, оставьте ее в покое!

Спасительный голос, вызволивший меня из объятий баронессы, конечно же, принадлежал проводнику, сопровождавшему мою особу из Каракаса в Пунто-Фихо и теперь бережно выносившему замечательную шляпу с богомолами из автобуса. Громогласный блондин богатырского телосложения, ровесник баронессы, он и в свои семьдесят лет не утратил по-детски наивного выражения лица и размаха плеч Алеши Поповича. При знакомстве в Каракасе он, действительно, оказался Алексеем и, действительно, поповичем - сыном священника из семьи потомственных служителей церкви. Величали его Алексей Федорович Хижинков. Он-то и поведал мне, что Арочка, или баронесса Ариадна Петровна Фон дер Нон не кто иная как невеста знаменитого сеньора Деметрио, Дмитрия Афанасьевича Брулкина, который в эту самую минуту дожидался меня в холле собственного отеля. Должна признаться, что за девять часов путешествия на автобусе я была во всех подробностях осведомлена об этом необыкновенном романе, начавшемся, впрочем, весьма тривиально - по брачному объявлению через газету. А поскольку спутник мне попался неугомонный, то вплоть до самого входа в отель, я продолжала узнавать эти тайные подробности, пока, оттянув на себя тяжелую стеклянную дверь, не увидела самого сеньора Деметрио и не услышала его тихий голос:

- Как же это ты решилась приехать?