ПЕРЕСАДКА В ПАРИЖЕ

Он возвышался у стойки портье с ключами в руках, терпеливо пережидая несколько шагов, разделяющих нас. Был он стар, но высок и строен необычайно, что казалось странным для человека столь преклонных лет. Стройность его была не военной выправки, а таила в себе женственность Пизанской башни с наклоном вперед прямой неподвижной спины. Я вздрогнула, когда он сделал шаг навстречу. Мне показалось, что старик падает. И стоял, и передвигался он под каким-то неуловимым углом падения, словно зависая в воздухе.

- Здравствуй, девочка... Как же это ты решилась приехать?.. В белый свет, как в копеечку... - Повторил он еле слышно, но не шепотом. Голос его звучал где-то глубоко внутри. - Но ты-то сама приехала, по доброй воле. А меня посадили на пароход... Повезли... Куда?.. Зачем?..

Он сделал неопределенный жест рукой с ключами и опять завис в воздухе, задумавшись о своем. Рука двинулась было вслед за мыслью, но ключи зазвенели, возвращая хозяина к действительности.

- Ну, да ладно... Пошли я покажу тебе твой номер.

И только в лифте, низко склонившись и заглядывая мне в глаза он произнес фразу, которую я ждала с первой минуты нашей встречи:

- А мы тебя давно ждем.

Прозвучало это так многозначительно, что я, хотя и ждала чего-то подобного, все же вздрогнула. Лифт остановился на третьем этаже.

- Билет был на третье число, - продолжал старик,- а уже двадцать третье. Почти три недели...

- Мне нужно было задержаться в Париже. Очень важное дело.

- В Париже? - он посмотрел на меня так, словно речь шла о Марсе. - В каком Париже?

- У меня была пересадка в Париже, я летела рейсом компании "AIR FRANCE", - терпеливо начала объяснять я.

- При чем здесь Париж! - взорвался старик, и голос его сразу стал громогласным. - Я жду тебя уже три недели!

"О Господи!" - с ужасом подумала я. - "Он еще и нервнобольной!"

Мы вышли из лифта, который тут же с грохотом ринулся вниз. Я была уверена, что оборвался трос. Однако лифт благополучно приземлился и пополз вверх с новыми пассажирами. Сеньор Деметрио успокоился так же быстро, как и вспылил. Голос его опять стал далеким:

- Ладно потом расскажешь... Про свое важное дело...

Ничего хорошего это не предвещало. Да и как я могла объяснить человеку здравомыслящему, каковым несомненно являлся сеньор Деметрио, все то переплетение нелепостей и случайностей, из которого я, изображая белку в колесе, пыталась выбраться, пока эта белка вместе с колесом, не была перемещена на авиалайнере из Парижа в Каракас, а потом и в Пунто-Фихо.

В общем, что я делала три недели в Париже объяснить сеньору Деметрио не было никакой возможности, но как-то же мне нужно было оправдаться, и я все свалила на своего приятеля Ю. Ю., проживающегоя в Париже, и его внезапную болезнь.

- Это твой жених? - ревниво спросил сеньор Деметрио.

- Да Боже упаси! - воскликнула я.

- Какого же черта ты шлындалась в Париже с этим прохвостом, если это не твой жених?!

- Дмитрий Афанасьевич, но это поэт, это мой друг, - совсем растерялась я.

- К черту поэтов! - загремел сеньор Деметрио.- Что хорошего ты можешь сказать об этом типе, если это не твой жених?!

Столь неожиданная ревность старика, с которым я и знакома-то была всего десять минут, меня просто ошарашила. Я едва не лишилась дара речи.

- Ну, к-к-как что... - с трудом выговорила я, никогда не страдая до этого заиканием. - Н-н-ну, это очень достойный человек. Он родился в Одесской пересыльной тюрьме, а школу закончил в магаданской колонии, он...

- Что-о-о?!

В моем кругу это было самой лучшей характеристикой для поэта, но здесь все явно смотрелось иначе, и я срочно стала спасать положение, лихорадочной скороговоркой рассказывая о великих подвигах Ююй.

Выручило меня то, что гремящий и снующий туда-сюда лифт заглушал мои бредни, а сеньор Деметрио был еще туговат на ухо, и в конце концов прервав меня, он сказал:

- Ладно, потом расскажешь... Шехерезада... У тебя впереди еще тысяча и одна ночь.

Меня это озадачило, если не сказать большего.

- По-моему, эта роль предназначалась вам, сеньор.

- Там видно будет, - усмехнулся старик.- А этот твой Ююй, судя по всему хитрый лис.

- О, нет! Это не лис! Это заяц, профессиональный заяц, который толчет в ступке порошок бессмертия. А про лис я могла бы вам много чего порассказать, - рассмеялась и я, вспомнив про ободранную лисью шкуру, лежащую у меня на дне чемодана. И, действительно, среди "лис" у меня было немало друзей.

- Ну, вот, а говоришь, не Шехерезада, - совсем развеселился старик.

Это было явное перемирие.

"Ладно, пусть будет так,- подумала я.- Потом разберемся, ху есть ху..."

Я задумалась о том, что вещи мои уже, наверное, в номере, в том числе и тележка с бородинским хлебом, и нужно как-то умудриться вытащить оттуда кассету. Мне почему-то казалось, что это нужно сделать незаметно, чтобы лишний раз не травмировать старика. Словно читая мои мысли, он сурово спросил:

- Хлеб привезла? Черный... Бородинский..

- Да! - По-солдатски отчеканила я.

Потом он спросил что-то еще, но в это время опять взревел лифт, и я не расслышала вопроса.

-Да. - На всякий случай уверенно повторила я.

Старик очень странно посмотрел на меня. Мы шли по коридору, который в свою очередь являлся частью многоэтажной открытой террасы, куда эллипсовидными изгибами вписывалась лестница, уставленная кадками с пальмами, орхидеями и мелкими китайскими розами. По правую руку проплывали номера комнат, по левую тянулась пустыня, поросшая кое-где кактусовыми рощами и только на самом горизонте синела полоска Карибского моря, как потом выяснилось это был Венесуэльский залив. Сам городок располагался правее, и я увидела его только утром из окна своей комнаты.

Сгущенный донельзя закат был уже на исходе, но на последнем накале еще освещал низкие коралловые скалы, которыми слоились извилистые берега крохотной речушки, протекающей у самых стен гостиницы и впадающей в залив там, где скелетами кораблей виднелся порт. Темнело очень быстро, и пока мы дошли до угловой комнаты, предназначавшейся мне, пустыня освещалась уже только голубыми факелами рефайнеров и отдаленными огнями порта. Пахло морем и газом. По левую руку тонко вибрировали цикады, ощущаемые скорее кожей, чем слухом, потому как справа во всю мощь ревели кондиционеры допотопной конструкции. Вообще гостиница на удивление была напичкана всем грохочущим, ревущим и скрежещущим, но все же когда мы вошли в мой номер, я воскликнула:

- Что это?!

- Это твой кондиционер. - Невозмутимо прокричал мне в ответ хозяин. - Я распорядился, чтобы поставили самый мощный.

Мало того, что ревело, как на космодроме, меня еще сбивало с ног мощным потоком холодного воздуха, который после тропической жары казался просто ледяным. Поистине в этот кондиционер был вставлен мотор космического корабля.

- Ну, вот отдыхай. Ужин через полчаса.- Прокричал хозяин, с явным усилием удерживая дверь в противоборстве двух ветров - горячего пустынного и ледяного кондиционерного.

Едва дверь захлопнулась и послышался отдаляющийся рокот тележки с бородинским хлебом, я бросилась к кондиционеру. Дойти до него было нелегко, все равно что зимой через степь во время бурана, но все же добравшись до черного ящика, я стала жать на все кнопки подряд, и вскоре чудовище умолкло, как выяснилось позже, навсегда.

- Душ! Только душ! Горячий душ! - повторяла я, трясясь от холода, забыв, что всего минуту назад мечтала о холодном душе и кондиционере.

Устройство для нагревания воды оказалось действующим и даже не слишком гремящим, что меня как-то утешило. Но под жалкими, какими-то пунктирными струями, на меня вдруг опять нахлынули впечатления последних безумных дней - неожиданное приглашение в Венесуэлу, записывать воспоминания эмигрантов первой волны, лихорадочные сборы, хлопоты с заграничным паспортом, аэропорты, таможни, и этот океан, который фокусировался, в основном, в моем солнечном сплетении, время от времени поднимаясь к горлу горячим комом. Не могу сказать, что это был страх, нет, это был именно океан, который никак не кончался и не имел никакого отношения к тому, что виднелся в иллюминаторе. Я так и не заметила, чтобы он кончился. И сейчас, стоя под вяло струящейся тепловато-желтоватой водой, я вдруг всей кожей и всеми внутренностями ощутила этот океан, который встал между мной и мной. Я не могла себе это объяснить, но между мной и мной ощутимо стояло что-то чуждое и непреодолимое.

- Господи, как же я вернусь обратно?..- прошептала я и закрыла глаза.