ДВЕРЬ В КАКТУСОВУЮ РОЩУ

Не без робости вошла я в маленький ресторанчик при отеле, где за длинным столом, накрытым белой скатертью, дожидалось меня все русское эмигрантское общество Пунто-Фихо. Сеньор Деметрио сидел во главе стола, место по правую руку от него было свободно.

- А вот и наша журналистка! - громогласно объявил сеньор Деметрио, указывая мне на пустующее место.

- Вообще-то, я поэт, - скромно поправила я хозяина.

- Боже мой! - неожиданно бурно отреагировал старик. - Я просил журналистку, а мне прислали поэтессу! Что же я буду с ней делать?!

- А что ты, собственно говоря, собирался делать с журналисткой? - ехидно спросила баронесса Фон дер Нон. Как почетная невеста она сидела слева от хозяина.

- Арочка! Вечно ты со своей ревностью, - недовольно проворчал сеньор Деметрио. - Книгу я писать собирался - вот что делать!

- Да, но почему-то я тебя в качестве секретарши не устраивала, - обиженно напомнила баронесса.

- Арочка! Но мне же нужна не секретарша, а писатель! А это... Боже мой! Поэтесса! Ты что только в рифму можешь? - с отчаяньем спросил хозяин.

Я тут же горячо заверила сеньора Деметрио, что могу и не только в рифму.

- Знаю я этих поэтов, - мрачно проронил он. - Тут уже есть один такой. Ну да ладно, коли уж приехала, будешь писать без рифмы. И надо же! Как только решилась? В белый свет, как в копеечку... - опять повторил он. - А если бы тут тебя в проститутки продали? Ты же не знала, к кому едешь.

- Я знала, к кому еду, Дмитрий Афанасьевич.

- Да-а-а? - Дмитрий Афанасьевич искусно разыграл удивление, и я поняла, что имею дело с немалым актером.

- Кто же не знает сеньора Деметрио, - решила я подыграть старику, угадав в нем совсем молодое тщеславие.

- Да ну! - опять актерски удивился он, но остался доволен. - Ну, так ешь! Что ты сидишь! Все стынет! - тут же последовал приказ.

Кусок застрял у меня в горле. А застрять, нужно сказать, было чему. Стол был накрыт на славу - русская кухня на столе, как на брачном ложе, соединялась с итальянской и мексиканской. Эдакий шведский брак кулинарии обещал невиданные наслаждения гурману. Но я не была гурманом. От жары, усталости и нервного перенапряжения последних дней мне стало дурно при одном взгляде на это пиршество.

- Ты, может, выпить хочешь? - откуда-то, словно издалека, донесся ко мне голос хозяина.

- Да, - хриплым голосом ответила я, просто чтобы уцепиться за что-то.

- Ну, что я вам говорил! - торжествующе воскликнул хозяин.

Смысла его торжества я не поняла, да мне было и не до того.

- А что ты хочешь?! - допытывался сеньор Деметрио.

- Все равно, - все так же хрипло ответила я.

- Ну, что я вам говорил! Все поэты одинаковы! - торжествовал старик. - Джони! - обратился он к официанту.- Сделай нам "Кубэ Либрэ".

Отбросив соломинку и сделав несколько крупных глотков из длинного узкого бокала, я почувствовала себя значительно увереннее, и хотя мир по-прежнему представлялся мне скопищем обломков, выброшенных на берег, я уже могла как-то ориентироваться в этом гигантском кораблекрушении. Но, разгребая обломки и распутывая снасти, я постоянно натыкалась на какие-то странные узлы времени, где оживало мое прошлое, а настоящее оказывалось переплетенным со столь давно прошедшими временами, что люди преклонных лет, сидевшие со мной за одним столом, казались мне малыми детьми - так радостно они смеялись, с таким вкусом ели и пили, такие грандиозные планы строили на будущее, и, главное, страстно хотели узнать: "А как там в России?!" Их интересовало все! Все мелочи и подробности, а особенно те подробности, которых не было в моей жизни. Я с ужасом понимала, что не могу ответить ни на один вопрос и делала очередной глоток из длинного узкого бокала. Разговор о политике привел меня прямо таки в отчаяние, и только новый бокал "Кубэ Либрэ" возвратил присутствие духа. Конечно же, я не знала толком ни одного политика, а уж тем более мне было непонятно, что они собираются делать со страной, благоговейно поминаемой здесь Россией. Впрочем, звучание имен этих политиков не было чуждым моему слуху, но имена их звучали для меня примерно так же, как названия ядовитых грибов, о которых я знала только то, что употребление их в пищу смертельно для жизни, и не имела никакого желания проверять это на собственном опыте. Хотя, конечно, были среди моих знакомых любители, которые говорили, что, если все это долго варить, а потом производить еще какие-то манипуляции, то можно поиметь очень забавные галлюцинации. Но если невежество в политике мне еще могли простить, то уж цены... Тут мне прощения не было!

- Но вы же едите что-то! Как это вы не знаете, сколько стоит молоко?! - возмущалась маленькая миловидная старушка Татьяна Афанасьевна, младшая сестра Дмитрия Афанасьевича. - У вас что, служанка есть? Она вам все покупает?

- А мясо?! Какие цены нынче на мясо в России? - доносилось с другого конца стола.

Там сидела чета второй волны эмиграции - двоюродный брат Дмитрия Афанасьевича с супругой. Сеньор Деметрио постарался собрать в Пунто-Фихо всю свою родню, и когда его двоюродный брат во время второй мировой бежал из Союза вместе с отступающими немцами, сеньор, что называется, выписал к себе кузена из Мюнхена в Южную Америку. Чета эта резко отличалась от эмигрантов первой волны своим испуганно-всполошенным видом. Удивительным мне показалось то, что звали их тоже Дмитрий и Татьяна, так же, как хозяина и его младщую сестру. Словно вторая волна эмиграции была неким зеркальным отражением первой, но зеркала эти отличались изрядной кривизной. Страх - вот что искривляло эти зеркала

- А колбаса? - громким свистящим шепотом допытывалась кузина Татьяна.

- Я вегетарианка! - решила выкрутиться я и тут же поймала себя на том, что произнося это, обгрызаю куриную ножку.- Временами... - неуверенно добавила я.

Баронесса Фон дер Нон громко театрально расхохоталась, а потом заговорщицки подмигнув мне, сказала:

- Оставьте девочку в покое. Вы же видите, она чуть жива. Пусть отдыхает.

Я с облегчением вздохнула. Не могла же я в самом деле здесь, во время такого пиршества, сказать этим людям, что уже несколько лет живу на хлебе и воде, и действительно не имею никакого представления о ценах, кроме того, что они все растут и растут, как баобабы в известной сказке.

- И все-таки на что вы живете? Вы где-то служите или у вас свой бизнес? - прозвучал еще один вопрос.

- Я свободный художник! - с отчаяньем ответила я, как если бы призналась в том, что я преступник.

- Все ясно! Она богема! - сделал резюме хозяин и подал мне новый бокал "Кубэ Либрэ".

Все стали бурно обсуждать, что такое богема. Более всех сведущей в этом вопросе оказалась баронесса. Выяснилось, что она тоже пописывает романы, а ее дочь, балерина, училась у самого Баланчина и нынче имеет свою труппу, с которой танцует на пароходах. Моему отуманенному "Кубэ Либрэ" воображению тут же представился белый пароход, а на палубе - балерины в белых пачках, порхающие, как бабочки; и невдалеке Набоков с сачком, нацеленным на черную бабочку господина Дягилева. Нижинского почему-то нигде не видно, но, как истинный фавн, он растворен в воздухе - все вдыхают его и кричат: "Браво! Браво!". И над всем этим на капитанском мостике возвышается белый рояль, где капитан-лис в белом кителе играет что-то до ужаса минималистское, а проще говоря - ловит кайф на одной ноте. Бабочки трепещут мелко-мелко... Капитан поднимает лицо... Сердце во мне обрывается...

- Кабаре!

Мое возвышенное видение было прервано презрительной репликой сеньора Деметрио:

- Знаю я этот балет на пароходе! Обычное кабаре!

И тут я вспомнила вопрос, который вертелся у меня на языке с того самого мгновения, как только автобус въехал в этот удивительный городок Пунто-Фихо. Мне вспомнился этот вопрос, потому что ответ на него стал очевиден. Я подняла бокал с самым лучшим коктейлем на свете, который гордо назывался "Кубэ Либрэ", и довольно внятно, как мне самой казалось, произнесла:

- Господа! Я хочу выпить за...

Все замерли.. Все давно ждали этого. Этого тоста. Именно от меня.

- Господа! Я хочу выпить за... (И... - О, ужас! - О, позор мне! - Не за Россию! - И пока я сообразила это, мои губы произнесли нечто весьма неприличное для всех собравшихся.) - Господа! Я хочу выпить за ваш будущий карнавал!

Повисла громовая тишина, которую нарушил столь же громовой возглас сеньора Деметрио:

- Какой карнавал?! О чем ты говоришь?

От такого грозового раската действие "Кубэ Либрэ" значительно ослабело, чему я отчаянно воспротивилась:

- Ну, как же! Как же! У вас все кактусовые рощи украшены такой замечательной разноцветной мишурой! Вы наверное готовитесь к карнавалу?

- Тьфу! - сеньор Деметрио даже сплюнул от досады. - Какой карнавал?! Это же помойки!

- Как помойки?!

- Да очень просто. Это в России у вас помойки тихо-мирно лежат себе на месте, а здесь у нас на полуострове знаешь какие ветра! Кто что ни бросит, все несется по пустыне, ну, и конечно, цепляется за эти кактусы.

("О-о-о! Много же чего потерянного... утраченного... упущенного... можно найти в этих кактусовых рощах. Нужно это иметь в виду." - В мудром хмелю подумала я, ничуть не разочаровавшись. - "Ибо разве это не карнавал - все, что время у тебя вырвало из рук, найти в кактусовой роще.")

А между тем разговор о кактусах принял совершенно неожиданный оборот:

- Вы знаете, а Венесуэла, вообще, очень похожа на Россию, - подал голос кузен Дмитрий.

Как представитель второй волны эмиграции, он считал, что лучше остальных знает Россию, и в чем-то был прав.

- Да-да, очень похожа, и не только помойками. Можно сказать, что, если бы не морозы, то и разницы бы никакой не было. Ну, подумаешь, цвет кожи... Ну, язык.. А так-то, народ точно такой же. Я вот, например, пытался для тещи гражданство оформить. Ну, теща-то с нами давно уже живет, ей положено. Но я даже не буду рассказывать про всю эту бюрократическую волокиту. Это мы все-таки как-то преодолели. Осталось только фотографии сделать. Пошли мы в местное фотоателье, сфотографировали тещу. Сказали нам прийти через неделю. Пришли через неделю - не готово. Говорят: прийдите еще через неделю... В общем, через месяц выяснилось, что фотографии не получились. Мы еще раз сфотографировали тещу. Опять фотографии не получились. Опять сфотографировали и опять не получилось. В конце-концов, на шестой раз нашу тещу вообще отказались фотографировать и сказали:

- Вы, знаете, ваша теща на фотографиях не получается.

- Как это не получается! - возмутился я.- Это только вампиры на фотографиях не получаются. Что же, по-вашему, выходит, что моя теща - вампир?

В ответ нам поулыбались, пожали плечами, однако фотографировать наотрез отказались. Стали мы тещу уговаривать, ехать в Каракас, чтобы там сфотографироваться. Она ни в какую! Оно и понятно - лета не те, да и путь не ближний. Приходим мы опять в это фотоателье в Пунто-Фихо. И что же вы думаете - над входом висит плакат и на нем вот т-а-а-к-и-м-и буквами написано: "По причине отсутствия специальной фотопленки вампиров просим не беспокоиться." Осталась наша теща без документов. Так что разницы, как видите, никакой, что Россия, что Венесуэла...

Пока баронесса хохотала, а Татьяна Афанасьевна поджимала губы, пытаясь совладать со своей улыбкой, сеньор Деметрио бил кулаком о стол и кричал:

- Как это разницы никакой?! Ты о какой России рассказываешь, сукин сын! Что ты знаешь, вообще, о России?!

- Да что там, Дима, - миролюбиво усмехнулся кузен. - Народ, конечно, веселый, доброжелательный, а украсть - и там, и здесь любят. Вспомни, давеча у тебя у самого провода украли.

- Какие провода? - тут же заинтересовалась баронесса. - Дима, я тебе давно говорила, что твои склады никак не охраняются. А все твои сторожа - пьяницы и воры!

- Какие склады! - вконец вышел из себя сеньор Деметрио. - При чем здесь склады! Провода со столбов сняли! Высоковольтную линию под напряжением украли! Я что должен был, по-твоему, к каждому столбу сторожа поставить! Так им же всем платить надо! Хватит мне и того, что я этого дурака Умберто взял сторожем.

- По-моему он там ни разу не появился, - съязвила баронесса.

- Ну, да! Я хотел нанять Умберто сторожем. Я хотел помочь ему. Но у него же совсем крыша поехала. Он все ждет какого-то Пана, и все намекает на что-то, все подсчитывает, сколько у меня сыновей. И по всем его подсчетам получается, что я, как последний прохвост, в каждой стране оставил по наследнику.

-Да-да! - с готовностью подхватила баронесса.- Он-то мне вполне определенно говорил, что этот Пан и есть твой незаконнорожденный сын, первенец, так сказать. Так что, Димочка, жди скорого приезда нового наследника.

- Что?!! - сеньор Деметрио опустил два огромных кулака на стол и все блюда мексиканской, испанской и итальянской кухни подскочили над столом и на несколько секунд замерли в невесомости

- А что? - невозмутимо продолжала баронесса. - Может быть, Умберто и прав в чем-то. Ты же погулял в свое время, Димочка. Вспомни Польшу... ну, полвека назад... или даже больше..

- Какую Польшу?!

- Мне Умберто все рассказал...

- Да, он сумасшедший твой Умберто!

- Иногда устами безумца глаголет истина...

- Устами младенца, баронесса, - вмешался в разговор кузен Дмитрий.

- Ах, но ведь Умберто и есть чистый младенец. К тому же все поэты - это малые дети до самой старости, - растроганно вздохнула баронесса.

Этот вздох окончательно вывел сеньора Деметрио из себя, словно этот театральный вздох был последней каплей, которой не хватало для бури.

- Я не желаю больше слышать ни про какого Умберто! - кричал он. - Ни про каких поэтов! - тут его взор упал на меня.- Одни поэты вокруг! Поэтому и линии крадут! Высоковольтные! - он еще раз стукнул кулаком по столу и блюда мексиканской, испанской и итальянской кулинарии наконец-то опустились на стол.

- Дмитрий Афанасьевич! Ведите себя прилично! У нас гостья за столом! - с большим достоинством, хотя и в очень высокой тональности, как будто ударяя в медные тарелки, прозвенела баронесса.

- Приличия?! - задохнулся сеньор Деметрио. - Это ваша ревность, Арочка, переходит все рамки приличий!

- Моя ревность! - баронесса встала!

- Да ваша ревность! Как вы смеете распускать сплетни про какую-то Польшу и про то, что было там со мной... полвека назад... или больше... Вы бы еще вспомнили, что было со мной три века назад и где-нибудь в Абиссинии!

- И вспомню! - баронесса с еще большим достоинством села обратно на свое место. - Я все вспомню! Я вам все припомню! И вашего Арапа Петра Великого, и вашего Умберто!

- Господи! - сеньор Деметрио казалось внезапно обессилел от недавнего взрыва и в отчаянии сжал виски руками. - Опять Умберто! Ну, что вам дался этот бедный Умберто!

- Именно! Это ваша ревность переходит все рамки приличий! Вы приревновали меня даже к этому бедному Умберто, из-за того, что я иногда беседую с ним...

- Да с какой стати я буду ревновать вас к сумасшедшему!

- Этот сумасшедший - духовидец! Он все мне рассказал про вас сеньор Деметрио! - баронесса опять встала, но теперь уже с бокалом в руке.

- Господи, Боже мой! - Дмитрий Афанасьевич по-прежнему сжимал виски руками. - Эта женщина сведет меня с ума. На старости лет удариться в мистику.

Это он произнес едва слышно, и баронесса, сделав вид, что не расслышала про "старость лет", продолжила, как ни в чем не бывало:

- О, Умберто! Это же единственный человек, с кем можно поговорить в этой глуши. Это такая возвышенная душа! Это такое сокровище!

- Интересно, а отчего это вы баронесса после этого сокровища опрыскиваете комнату освежителем воздуха? - опять вмешался кузен Дмитрий.

- Да как вы смеете! - взвизгнула баронесса.

В наступившей непродолжительной паузе я наконец-то решилась подать голос:

- Скажите пожалуйста, а кто такой этот Умберто?

- Дурак! Это круглый дурак! - тут же взорвался по новой сеньор Деметрио.

- Это поэт! Это кубинский поэт! - пыталась перекричать его баронесса.

- Это набитый дурак! - гремел сеньор Деметрио. - Тоже мне сокровище! У этого сокровища давно уже поехала крыша! Вы представьте только, этот безумец, ходит и везде рассказывает, что в его хижине зарыт какой-то клад, какое-то сокровище. Помяните мое слово, взорвут его собственные соседи, чтобы добыть этот клад. Люди-то здесь доверчивые, простодушные, они не понимают иносказаний.

Я с ужасом поняла, что неуместным вопросом вызвала новую волну - цунами, и остановить ее существовал только один способ. Пользуясь тем, что баронесса все еще стояла в возмущении со своим поднятым бокалом, я подмигнула Джони, с которым давно уже нашла общий язык, и подняла новый бокал "Кубэ Либрэ".

- Господа! За Россию!

Сеньор Деметрио запнулся на полуслове и поспешно добавил:

- И за мои золотые и платиновые прииски! Я все равно их верну когда-нибудь!

Все выпили в торжественном молчании, опустили бокалы на стол и они зазвенели, уже пустые.

- Это какой-то знак, - тихо сказал сеньор Деметрио.

- Да это знак, - подтвердила я и подумала: "Только какой?"

- Меня обвиняют в мистике, а сами!.. Это просто подземный толчок! -уверенно заявила баронесса.- Да-да! Мне кажется я что-то про это читала в сегодняшней газете.

- Да, нет же! Это просто бедного Умберто взрывают! - расхохотался кузен Дмитрий.

Все рассмеялись вслед за ним, сочтя это удачной шуткой. В это время кто-то открыл дверь в ресторан и замер на входе. Горячий ураганный ветер ворвался в уютный кондиционерный оазис - бокалы зазвенели еще громче и поднялись в воздух, белую скатерть сорвало со стола вместе с экзотическими блюдами и закрутило воронкой, какая-то жгучая красная пыль забилась мне в глаза, ноздри, горло - я закашлялась. И кашляя надрывно, давясь слезами и пылью, я никак не могла понять, почему все остальные продолжают беседовать так, словно ничего не случилось? Почему на этих стариков не действует кошмарная красная пыль? Почему они, вообще, не замечают, что творится в ресторане? Я кашляла и знакомый обморочный купол опять угрожающе смыкался надо мной - три белые солнца, восходя треугольником друг против друга, разрывали мне легкие.

- Господи, что же это такое? - лихорадочно думала я, вцепившись в бокал воды, который поднес мне Джони. - Неужели это все "Кубэ Либрэ"? Ну, и крепки же эти старики, если они так адаптировались в этих красных пылевых бурях, да и "Кубэ Либрэ" им ни по чем!

- Да, "Кубэ Либрэ" - коварная вещь. - Словно прочитав мои мысли, сказал сеньор Деметрио. - Особенно, если не тот ром подлить.

Он как-то подозрительно посмотрел на Джони, а потом очень тихо добавил:

- Закрой дверь, Джони.

Джони медленно подошел к двери и замер, словно увидел кого-то. Все стихло. Мне показалось, что буря кончилась так же внезапно, как и началась. Официант стоял у открытой двери с подносом в руках и неестественная тишина, присыпанная красной пылью, распространялась от этого проема, где виднелась пустыня. Даже свой кашель я слышала, словно издалека, откуда-то из глубокой вечерней саванны, мертвенно освещенной голубыми факелами рефайнеров. Где-то там, на горизонте кристаллообразно темнела кактусовая роща. Что-то темное и длинное, словно тень большой ящерицы, промелькнуло в дверном проеме.

- Джони, закрой дверь, - повторил сеньор Деметрио.

Джони не шелохнулся. Он только медленно повел глазами в мою сторону и на ломаном русском обронил:

- С прибытием, сеньора.