Лёва Ласкарёв на голову превосходил меня обширностью своих интересов и дарований: восточная философия, научная фантастика (читая со словарём Айзека Азимова, он изучал английский), гитара, резьба по дереву, чеканка по металлу. Иностранные языки он брал штурмом, пренебрегая нюансами. Вообще Лёва к жизни относился широкозахватно. К выпускному курсу в нём уже можно было разглядеть нынешнего Ласкарёва – брызжущего инициативой, смелыми предложениями, удивлявшими начальство. Притом инициативы Лёвы не бывали наказуемы: он их согласовывал «наверху». Уже тогда он начинал топорщиться удачами, но никогда не хвастался в широком кругу: лестным знакомством, пятёркой на госэкзамене, договорённостью о работе без распределения...

Так он, будучи студентом, из тоннеля метро откочевал в «Интурист», где был не столько гидом, сколько совместителем – полулегальным тренером карате; а спустя год плаваний уже был пассажирским помощником капитана. Смотри, Салабин, это твой гениальный антипод, обаятельный и авантюрный, расточающий себя направо и налево. О каждом своём новом занятии разсказывал с таким жаром, что это уже выглядело как успех. Ведь успех, в конце концов, – это интересная жизнь; она от Лёвы Ласкарёва не отворачивалась.

А ты, Салабин, слушал, кивал, соглашался – но не шагал за Ласкарёвым... У вас была разная дистанция между замыслом и творением... Ласкарёва могло остановить только внешнее препятствие; в Салабине препятствие сидело внутри, как мироощущение.

И вот сошлись они в одной системе, в одном мероприятии – Салабин, начальник ОВС, и Ласкарёв, директор Интерклуба. До этого виделись редко, но всякий раз Лёва радовался бурно, слишком бурно, с обычным для него перехлёстом, представляя Салабина своим собеседникам то как корифея-полиглота, то как правую руку Кацкуна, а то и вовсе экспертом ООН. Ты златоуст, друг мой тряпкин, говорил ему Салабин, но кто тебя тянет за язык? Ласкарёв довольно смеялся, потирая пальцы.

Была, была такая странность у дорогого Лёвы. Безкорыстная, безцельная – или он цель преследовал?

И всегда он торопился: с порога засыплет комплиментами – и убежал, улетел, испарился, на ходу предлагая, обещая, настаивая... встретиться уж! – да так, чтобы... Но не было случая, чтобы уговор осуществился, – и не надеялся Салабин!

Общие знакомые бранили за это Лёвушку, но как-то любовно бранили, с восхищением. «Что значит большая ответственность! – думали, наверное. – Номенклатура!» Из нашего доверия он всё равно не выпадал. Товарищ был честнейший, только необузданный. Сломя голову нёсся по дороге, вымощенной добрыми обещаниями.

Опять Салабин отвечает за очередную «программу пребывания» – и за всевозможные неизбежные «проколы». А Кацкуновская молодка тоже пригодится – в случае благодарности министра она возглавит премиальный список.

Встречаемся рано утром на набережной: Лёва Ласкарёв (Интерклуб), Салабин (за всё отвечающий ОВС) и директор ведомственного ресторана (Управление «Торгмортранс»), чьи люди будут в Интерклубе накрывать и обслуживать.

Ласкарёв сияет, шагая взад-вперёд, Артур Ашотович нервно хрустит пальцами и поминутно забегает в здание – к своим, а я – Салабин как Салабин. Встреча неофициальная – никаких переговоров или подписаний, всё было в первопрестольной – но чёрт их знает, кого куда леший завлечёт. Мысленно пробегаю по пунктам: цветы – есть; флажки, сказано, не нужны; стол накрыт по расходной советской норме плюс по шести дуриков на нос – за чей счёт «плюс», не моя компетенция. Далее… Коварная ковровая дорожка на лестнице надёжно закреплена – а то, чего доброго, один или оба министра поедут как с горки – и скопытятся... А за чужого – страна расплатится в валюте. Ох!

Официанты светят манишками и лоснятся из-за дверей.

- Во сколько должны подъехать? – не выдерживает Артур Ашотович. Весь почернел уже, бедняга. У него никакой вообще информации – только приказ от его босса Перекальского: будь там во столько-то.

- Пятнадцать минут осталось, – отвечает Ласкарёв.

- Ой-ой... – причитает Артур. – Только бы Кацкун не стал программу ломать!..

- Не каркай! – пугается Лёва.

Я того же опасаюсь.

Все вздрагиваем от пронзительной трели телефона на вахтерском столике.

- Да... – говорит в трубку белый как лунь старик и вглядывается в сумерки своих преклонных лет. – Здесь он... Дать ему?.. Даю.

Он протягивает мне трубку.

- Слушаю! – говорю я в прокуренный телефон и меня тошнит от предчувствий.