В клубе меня дожидается архитектор: показать планшеты проекта, заказанного ещё Ласкарёвым. Смельчак, однако, мой приятель! Речь идёт о «расширении Интерклуба с реконструкцией»: о новой пристройке за счёт территории «садика». Планшеты смотрятся здорово: интерьеры, переходы, скульптуры, зимний сад на втором этаже; внизу – площадка для минифутбола, декоративный бассейн, театрально-выставочный комплекс, библиотека, сауна... Что, сауны нет? Архитектор подтверждает: сауны нет. Гм! – говорю
 ему, – я спрашиваю только потому, что Лев Сергеевич Ласкарёв приглашал даму из кацкуновского ОКСа на первый запуск сауны.

Архитектор улыбается.

- Вы с этой дамой тоже дело будете иметь: упаси вас Боже проговориться! Она деньги пробивает у Кацкуна – пока, правда, только на проектирование... А сауна – не проблема. Освободятся площади в старой пристройке – и в одну-две недели вот вам и сауна!

Приосаниваюсь, директор, чтобы спросить:

- А во что обойдётся проектирование?

- На стадии ТЭР – какие-то десять тысяч рублей. Может, семь-восемь. А собственно проект – восемьдесят, ну, сто двадцать, сто тридцать тысяч... – и быстро добавляет: – Но если поручить нашему кооперативу, то можно свести до семидесяти тысяч. Специалисты все те же, но уже без накладных расходов «Госархпроекта».

- Понятно, – бормочу я и вижу себя пальмой с торчащими вихрями. – А сколько же сметная стоимость?

- Ориентировочно три с половиной миллиона, значит, берите все пять...

Я опадаю, как сдувшийся воздушный шар. Автопарк Ласкарёва может не безпокоиться. Притом что новая пристройка, прозванная «спорткомплексом», уже стала легендой в инстанциях и до меня доносилось её эхо ещё в бытность мою в ОВС. Лёва свою добрую славу нахлёстывал без устали.

- Боюсь, что всё останется проектом, – говорит архитектору директор. – И разговорами. Не исключаю, что даже на стадии ТЭР. Но поскольку ваша работа идёт уже около года, ТЭР придётся оплатить.

- Вы, стало быть, пессимист, Геннадий Серафимович?

Архитектор всё сам понимает, спрашивает только по инерции. Проект был затеян ещё до «хозрасчета», да и вообще финансирование было обещано Ласкарёву москвичами из ЦК профсоюза, а у самих-то в бюджете – ничего, кроме скрепок и командировочных. Поэтому каждый кричавший «ура» считал, что деньги вылодит кто-то другой.

Хитрый Лёва потому и заказал рисунки прежде технических чертежей, чтобы соблазнять ими Кацкуна и возможных иных держателей капитала.

Ставлю на каждом планшете свой автограф и тисну печать Интерклуба: пусть люди получат зарплату хотя бы за то, что ими уже сделано. А Лёва мне расписывал «спорткомплекс» как дело уже решённое и Кацкуном утверждённое. Дай Бог, чтобы это был последний Лёвушкин сюрприз.

Проводив гостя, вижу в вестибюле Ступиньчука и Соболева. Петя с Вениамином спорят у старенького телевизора, стоящего на вахте.

- Будет тебе, Веня, к двум тысячам квартира – не сомневайся!

- Так для меня это – поздно будет... – растерянно мямлит художник.

- А это как посмотреть! Две тыщи на лапу – и будет квартира!

- Ну ты дал! – восхищается Веня. – Для меня это реальные бабки! Моей кисточкой за такими тарифами не поспеть... Так что? Всё это блеф?

- Так это же – смотря как читать... – отвечает Ступиньчук и, оглядываясь, чуть не подмигивает директору. – Ты пойми: к нему не придерёшься, потому как его программа – это... туман! «Каждой семье, к двухтысячному году, отдельную!..» И что? Какая такая это семья – «каждая»? На сегодняшний день? Или на двухтысячный год? И сколько султанов у нас помрёт, и сколько ишаков подохнет? Вот, у твоей подруги дочка – она уже сама будет семьёй, а тут ещё и ты свои старые права качаешь! Не придётся ли считать семьёй только тех, кто был семьёй на день объявления программы – и кто в живых остался?

- Ну, значит... – сопит Веня, – либо ишак, либо султан...

У директора волосы встают смерчем над лысиной... Ибо его директорша, заперев детей в квартире, носится по адресам в поисках вариантов жилищного обмена. Три года как бросила Наталья ради этого работу, а воз и ныне там: нет простаков селиться в квартиру из кухни с полукомнатой. (Это немцы из ГДР просветили Салабина: у них комната в 10–15 метров называется «пол-комнаты».)

А Ступиньчук – будто мысли читает:

- А то и понятие «отдельной квартиры» могут пересмотреть – официально! Станут комнату в коммуналке называть «квартирой» – и всё! Ку-ку! «Новое мышление для нас и всего человечества»*!

                            [* Название появившейся в ту пору книги Горбачёва.]

А он интересный тип, Ступиньчук. Язва! Жёсткий, злой – и умный. Из семьи ушёл, оставив квартиру, – ушёл не как юрист. Видать, не герой нашего времени.

Ухожу от диспута в свой неуютный кабинет. Сам вид кабинетишки, давно не освежаемого ремонтом, его расшатанная мебель свидетельствуют о «крепком среднем уровне» Интерклуба. В среднем по заведению – блеска достаточно, температура в среднем по больнице 36,6. Ласкарёв у себя в кабинете почти не бывал – он, как истый хозяйственник, «решал вопросы» в баре или в «капитанском салоне».

А ведь у нас с Натальей, чёрт возьми, какое-то одномерное, линейное сознание: встречаемся дома, чтобы говорить только о квартире, которой нет. Аж за детей становится страшно – надоели друг другу родители хуже горькой редьки... Далеко за холмом та роковая встреча на улице Рубинштейна!..

Женился ли бы ты, Салабин, вообще, если бы та юная особа на одном концерте не оглянулась несколько раз, чтобы посмотреть на тебя в упор?..