Наталья позвонила, чтоб узнать о результатах свидания с отцом, и я стараюсь внушить ей максимальную дозу оптимизма.

- И купи картошки, – просит Наталья, – если где увидишь!..

Будь рядом прежний Витенька Подошвинов, он бы предложился: «съезжу куплю, сам и доставлю супруге – хотите?» А легковерный салабон, бедняга, тут же бы разстрогался: эх-ма, как меня водитель уважает!.. Не мог подумать, что это провокация, предположить, что картофельные очистки попадут в анналы пароходского парткома.

До сих пор теряюсь в догадках, что бедолагу побудило настрочить дурацкую жалобу. Хотя – нет, теряться не стоит: это его пассия Глафира, ведь я же ей настойчиво рекомендовал  не появляться в Интерклубе. Шерше ла фамм, месьё лё директёр!

А теперь, спасибо Новому Мышлению, с картошкой перебои. Кому спасибо, кому слава, не знаю, но теперь по-новому живём. Или ещё не начали? Только приступаем? А уже картошки нет.

Но в клубе сегодня ожидаются гости особого внимания, поэтому в магазин не разбежишься.

- А тебе самой – никак? – спрашиваю Наталью.

- У Лялечки сопли, не потащу же я её!.. Смотри, какой ветрище!

И я злоупотребляю служебным временем и положением ради поисков картошки. Иду договориться с государством, вроде как отпроситься по неотложному делу.

Государство – это сегодня москвич, сопроводитель делегации из Соединённых Штатов Мексики. Мне он хоть и не начальство, но шефу своему будет делать отзыв «о пребывании». Удерживать меня не станет, зато сделает вид, что не возражает.

Если случится ЧП, отвечать всё равно буду я. Суть моего обращения в другом: чтобы он знал о моём отсутствии и не поднимал шумных розысков моей персоны.

Сашу я знаю добрый десяток лет, ещё когда работал в эксплуатации. Милейший парень, раскованный вольнодумец, как все москвичи из министерства, кладезь анекдотов и вполне соответствует формуле покойного Сергея Ивановича: стучит всеми пальцами, грамотно пьёт виски и лихо водит машину. Курит исключительно «Кэмел» без фильтра, все пароходства страны это знают. Москва – это «порт пяти морей», командировочные из разных гаваней Союза, если знакомы с Сашей лично, считают своим долгом... Это пустяки, это просто этикет, взяткой никогда  не считалось, разве что в пятидесятые годы.

В магазине картошки не оказалось, зато тянулась очередь за бананами. Мы-то ведь живём в зоне рискованного земледелия, как ещё Леонид Ильич французам поведал (и заодно народу своему). Теперь я думаю: поменьше бы он слушал своих академиков! Побольше верил бы народу! А то работаем все в зоне: ни себе, ни другому. До того дошло, что Андропов устраивал облавы на частный извоз, устранял «нетрудовые доходы», да в кинотеатрах выслеживал прогульщиков. Бедность народа приветствовалась, инициативность – нет, нет и нет.

А попробовал бы Андропов сам заняться частным извозом – узнал бы, почём фунт лиха!

Лелею в очереди антисоветский до наивности вопрос: купила бы, партия родная, картошечки тоже! Окромя бананов-то! Раз уж земельки никому не даёшь! Человек из пароходства знает, где порой находим – аж на Кубе покупаем картошечку! Вестимо, это поближе, чем Брянск и даже Гатчина. Зато успехи соцлагеря налицо: давно ли мы везли всё на Кубу, от кирпича до картошки, – шли назад «в балласте», порожняком? А теперь получаем с Острова Свободы кубинские грейпфруты, порой и картошку.

Но – перебои... Потому что всё – впервые... Приятно ощущать себя впереди планеты всей, тихо ворча в своём узко-родном кругу. Всему нас Великий Октябрь научил, в том числе и картошку окучивать.

Где-то во главе очереди возникло волнение, кто-то жалобно произносил угрозы в адрес продавца – простуженного парня, шмыгавшего носом:

- Я буду жаловаться!.. Премию снимут – не обрадуешься!

- Снимайте! – согласился продавец. – Хоть Нобелевскую!

«О! – навострил уши Салабин. – Не товарищ ли по несчастью?»

- Да что ему будет? Вы что – газет не читаете? Ну, выговор...

- Ой, Геннадий Серафимович!.. Здрасте!

Везёт мне на встречи с Калерией! Я и забыл, что она где-то рядом живёт.

- Вот, по пути заскочил. За картошкой!

- Сочувствую! А знаете что? Зайдёмте к нам, у меня возьмёте! Нет, правда!.. Мы с бабушкой почти картошку не едим!

- Ну что вы, Каля! Не беспокойтесь, я достану.

- Ну, смотрите. А то, серьёзно... А у меня к вам вопрос ещё есть! – торжественно объявляет Каля. – Вы меня не проводите? А по пути и совет бы мне дали! А то в клубе не пробиться к вам, как за бананами!..

- Дам совет, если смогу, – говорю ей на выходе.

- Ой, да для вас – это пара пустяков! Это насчёт вопросов иностранцев. Бывают очень нехорошие вопросы, Геннадий Серафимович!

- Например?

- Ну, например, кто у нас в руководстве против перестройки?

- И что же вы отвечаете? – а сам думаю: да откуда нам знать!

- По-моему, все они – за?..

- Наверно! – улыбаюсь я. – Все они там соратники. Между собой!

- Правильно! – восклицает счастливая Калерия. – Вы тоже так считаете?.. Я посчитала этот вопрос даже провокационным.

- И что вы им ответили?

- Спросила, что их конкретно интересует. Может, наша квартирная плата – так она самая низкая в мире...

- Я бы не стал на эту тему...

- Почему?

- А правильно ли это – самая низкая квартплата и самая низкая зарплата? Кому это выгодно?.. Вы периодику читаете?

- Ой, да ведь некогда, Геннадий Серафимович! В общем-то, читать и не обязательно! Правда, Геннадий Серафимович! Я прямо со школы – так в идеалах уверена, как скала! Пусть они нам тычут наши недостатки – это же частности, правда? Я в наших принципах вот так уверена, – ребром ладони провела у себя по шее, – а вот выразить им не могу! Школьного немецкого не хватает. Да что немецкого – я девчонок в клубе не могу ни в чём убедить: они все зациклены на замужестве за рубеж! И почему так, Геннадий Серафимович: чем сильнее я уверена, тем труднее их убедить!

- Кого! Активисток наших?

- Их – особенно, Геннадий Серафимович!

- А вы поразмышляйте с ними сообща... Говорил же всё-таки Маркс: «Подвергай всё сомнению».

- Да они же этого не проходили...

- Наши девушки?

- Ну да... С ними только товарищи из органов шепчутся! – мне в голосе Калерии послышалась обида и ревность. – Ах, мы уже пришли! Возьмите у меня картошки, Геннадий Серафимович! Потом отдадите!

- Что вы, Каля! Отдавать я страшно не люблю, потому и брать не беру.

- Ну, не отдавайте!

- Нет, Каля, спасибо большое. Серьёзно: я знаю один магазинчик – там всегда есть...

- Это где же такой? – широко раскрылись глазищи цвета мёда или коньяка. – Ой, нет, Геннадий Серафимович, вы меня не убедили!.. Не верю вам, не верю. Ну, до свиданья!

«Я смотрю ей вслед – ничего в ней нет...» Только глазищи, когда распахнёт, – как у шемаханской царицы. Никак не пойму её возраст, да и зачем это мне... В самом деле она такая наивная – или это уловки? Она меня трогает почти... до смеха сквозь слёзы.

Хотя сам я – нехороший человек. Чёрствый. Сел в чужие сани – и черствею на ветру.

*    *    *

Сейчас он на порог – и голова сама невольно втягивается в плечи.

На пороге встречает его сын – «Тс-с!» – и прижимает пальцем губу:

- С мамой не говори! Голова болит, на всех ругается!.. Лялька плачет...

Отцовская рука на стриженой сыновьей голове, а взгляд ищет малышку... Доченька! Солнышка кусочек, воздуха глоточек!

Лялькина мама зеленеет от ревности, глаза щурятся и нехорошо твердеет рот.

- Ростик, сынище!..

Повинуясь мимике отца, тот принимает Ляльку на руки и, несмотря на протестующий крик, уносит её в «полукомнату».

Ну, что... Осторожно, как по узкому и шаткому мосту, кладу руки на покатые плечи... Шея у Натальи в кухонной росе. «Так всё это в голове сидит, обмен проклятый – ничего больше делать не могу... А эти паразиты – меня сегодня извели, из-ве-ли-и-и!.. Лялька уже вредная – упрямится, а этот – просто гад! гад!.. Совсем не слышит, что ему говорю».

Но что нам слушать Салабина, дорогой читатель! Каким бы честным ни был наш Геннадий, он всё равно пристрастен, говоря о своих болячках!