- Лёва, а это кто такой? – спросил Салабин, ещё только назначенный директором, у душевного друга Ласкарёва.

Мы с ним только что поговорили о том, о сём с одним товарищем, приятным во всех отношениях, и тот по-братски с нами простился.

- Ну... – подбирает слова дружище Лёвушка. – В общем, ты не сомневайся, он имеет право здесь бывать...

- Так ты скажи!..

- Всему своё время. Я думаю, он специально сам представится.

Ну и чёрт с ним. Вопросов не имею. Чёрт с ними обоими.

И некто – а может, прости Господи, и чёрт – появляется в тёмном переходе из Наследия в Пристройку, тут же растворяясь в сумерках, делая непонятный, исчезающий знак рукой. «Привет, привет, я рад, что ты меня вспомнил!..»

Загадочен этот дом на канале – так и не пришедшие к согласию Наследие с Пристройкой. Коридоры, переходы, коридорчики. Тамбур – и винтовая лестница прямо к логову завхоза. Кинозал для профсоюзных пленумов, кулисы, уборные, гримёрные, теплоцентр, душевая (не работает), рваные картонные двери неизвестно куда, запираемые неизвестно кем (ключей нет ни на вахте, ни у завхоза). Но подозреваю, что у кого-то они есть.

«В нашем домике ночуют гномики», – приговаривает Ступиньчук.

- Да?! – вскидывается директор. – Поясните! Вам что-то известно?

- Что вы, что вы, Геннадий Серафимович!.. Это присказка, всего-навсего, из мультфильма.

Боюсь, что в доме-таки водятся привидения. А Паша со слесарем-столяром никак не соберутся замки поменять.

     *     *     *

Прекрасен Град, опоясавший дельту полноводной реки, а в Граде – прекрасен дом, дворец, ковчег, всякой твари по паре, на берегу прославленного канала. К дому слетается немало люда на огонёк. Многие дежурят у парапета над тёмной водой. Другие входят во дворец и сердечно беседуют со старушками на вахте. Те, кто вхож, или те, кто смел, проходят под любым предлогом прямо в бар и уверенным тоном заказывают алкоголь. Прежний пароль был: «Лев Сергеевич», теперь – «Геннадь Серафимъч».

Сославшись на директора и оперативно решив свой вопрос, уходят, так и не повидав начальника. Значит – пронесло! И так было. Но в последнее время бар всё чаще отказывает даже им – умелым, искушённым и уверенным. Товар строго фондирован. Даже этот оазис посреди великого Града – сухим приказом Центра практически опустошён.

Кому официально нет хода в Интерклуб, так это фарцовщикам. Но фарцовщики изъясняются по-английски, по-немецки, по-фински получше, чем даже «золотой фонд» Интерклуба (хотя писать едва ли умеют). Вахтёры им улыбаются: «Добро пожаловать!» – а после разоблачений разводят руками.

Допустим, фарцовщики пока распознаваемы. Но это уже позавчерашний день развитого социализма. А кто такие валютчики? А если они уже бизнесмены, кооператоры? Кацкун отчитывался на партсобрании, сколько кооперативов он создал на базе пароходства: больше тридцати. Нет больше валютчиков – все бизнесмены! Только Салабин дрейфит, никак ему валютный счёт не открыть, но главное – он не знает: зачем?

Товарищи, которые имеют право здесь бывать, тоже наблюдают, иногда вопросы задают: был ли у вас такой-то, вот его фото... Да мало ли кто сюда заходил, но этого я не видел. Заходят все, будто имея карт-бланш от Кацкуна: начальник РСУ, начальник МТО, их подчинённые, куча начальников городской полиграфии, спевшихся ещё с Ласкарёвым, спортивные тренеры, балерины из Кировского, крупные торгаши и владельцы мелочных киосков. Может, и ваши переводчицы давно уже в бизнесе, нам не подконтрольном? Понаблюдайте, Геннадий Серафимович!

Вопрос задал «товарищ, имеющий право бывать», но так и не представившийся: из уст Ласкарёва прозвучало только имя-отчество товарища...

Потрясение Салабина так велико, что они с «товарищем», посмотрев друг другу в глаза, оба растворяются в воздухе, как рукопожатие.

До сих пор не знаю, кто из странных служивых прикреплён к Интерклубу. Их трое появляются – то по одному, то втроём. Спрашивают, есть ли пиво. Но чаще пива нет. Эти хоть спрашивают. А куратор из идейного отдела в обкоме просто по телефону заказывает – и страшно удивляется, когда я отказываю. Но на нет – суда нет. Даже если у бармена что-то в загашнике осталось, пусть обкомовские пишут Горбачёву.

Салабин, конечно, помнит всех странно-служивых по имени-отчеству, но вам, читатель, это знать ни к чему. Жива ещё пословица: меньше знаешь, крепче спишь. Будем звать их – Первый, Второй и Третий. Только вряд ли понадобится. Третьего Салабин воспринимает как стажёра – от силы лейтенанта.